— В моих глазах нет ничего сказочного.
— Говорю, что вижу, дорогая.
— Просто в них отражается свет твоих глаз.
— Ты очень умна, дорогая. Но нет, твои глаза цвета редкого нефрита, а свет исходит из твоей души.
— Тс-с, сэр Джон. Опять преувеличение. — Она поднялась на цыпочки и щекотала его губы своими.
Руки, обнимавшие ее, были тверды, как сталь.
— Ты страстная, прелестная, добрая. — Она открыла рот, чтобы возразить, но он закрыл его поцелуем. — И ты не замужем, — прошептал он.
— Ты считаешь, что вдовам место в монастыре?
Видя, как недоуменно поднялись его брови, она улыбнулась.
— Для некоторых, но не для всех.
— Да, но ты считаешь, что женщина должна беспокоиться о том, что с ней будет завтра.
— Да, а ты не боишься, что я не могу дать тебе много? Тебя завтрашний день не волнует?
Ее пальцы гладили его волосы. Тело прильнуло к нему.
— Тебя эта черта характера привлекает? — спросила она.
— На данный момент — да. — Его руки гладили ее спину. — Но боюсь, что настанет время, когда я буду страдать от этого.
Она просунула руку ему под рубашку. До Антверпена оставалось еще два дня пути.
— Давай насладимся тем, что нам осталось. А когда это время придет, я буду страдать вместе с тобой.
— Мария, — прошептал он, поднял ее на руки и понес в постель.
Джон осторожно опустил ее на пол у высокой кровати. Мягко потянув, он развязал ворот ее платья, и оно скользнуло к ее ногам. Мария, в одной сорочке, прильнув к нему, трепетала в ожидании. Его губы ласкали ее тело, руки, обхватив ягодицы, прижимали ее к своим возбужденным чреслам. Осмелев, она хотела узнать о нем все, переступить последние барьеры. Представив себе, как их обнаженные тела будут погружаться друг в друга, она почувствовала, что теряет сознание. Но он отвел ее руки. «Это безумие, — подумал он. — Пообещать одно, а делать совсем другое». На минуту он ощутил себя мальчишкой из религиозной школы, заигрывающим с дочкой повара. Но, чувствуя трепетное тело Марии рядом со своим, он не мог заставить себя тут же оторваться от нее и обхватил ее крепкие маленькие ягодицы.
«К черту все, до Антверпена всего лишь два дня», — подумал он. Военные корабли императора охраняют эту часть моря, и, может, он вообще последний раз остался с Марией наедине. Но подсознательно он продолжал считать, какую еще скорость ему удастся выжать из судна.
Джон отвел руки Марии за спину.
— Почему ты не позволяешь мне дотрагиваться до тебя? — упрекнула она.
— Потому что я дал слово! — прорычал он, не спуская глаз с полных круглых грудей, просвечивающих сквозь тонкую ткань сорочки. Он видел, как напряглись ее соски. — Если ты еще раз дотронешься до меня, я за себя не поручусь.
Ее дыхание прервалось, он целовал ее шею. Губы его опускались все ниже, тело ее устремилось навстречу, когда он прильнул к месту, где билось разбуженное им сердце. Рукой Джон сорвал бретельки ее сорочки, она невесомо скользнула на пол. Мария закрыла глаза.
Губы Джона припали к ее розовым соскам, его язык ласкал, мучил, искушал. Он приподнял ее груди, впиваясь в них губами.
— Джон, — ее голос стал хриплым от желания, — мне все равно, что ты обещал. Я хочу, чтобы мы познали до конца друг друга.
— Это будет… будет… потом. — Командующий отстранился от нее, пожирая глазами ее обнаженное тело. В темноте, там, на палубе, он не мог видеть, как же она хороша. Ангел. Ее кожа, белоснежная, как облака в середине лета, светилась и мерцала. Груди, высокие и полные, жаждали его прикосновения. Извив бедер и темный треугольник, скрывавший вожделенное лоно, не отпускали его взгляда. Ноги ее такие длинные и стройные. Он вновь посмотрел ей в лицо, порозовевшее и прекрасное.
— Мой бог, — пробормотал он, — как ты хороша.
Она никогда не думала, что сможет так стоять перед мужчиной. Она даже не представляла, что взор мужчины может так ласкать. Его глаза потемнели от желания.
— Возьми меня, — прошептала она. Она принадлежит ему, только ему. Джон Макферсон — первый и последний мужчина в ее жизни.
Командующий покачал головой.
— Я никогда не ощущал такой своей слабости и такой нежности к женщине, — прошептал он, гладя ее плечи, грудь, живот и бедра.
— Почему, — Мария вся дрожала, — почему ты называешь это слабостью?
— Я привел тебя сюда, чтобы доставить удовольствие тебе, зная, что сам должен ждать — ну хотя бы до Антверпена. Но ты сломала мое сопротивление. Ты околдовала меня красотой и нежностью, лишила воли.
— Я не колдунья, — ответила она, прерывисто дыша. — Я всего лишь отдаю то, что получаю. Это ты лишил меня разума.
Мария отвела его руки назад и поцеловала в ложбинку под шеей. Положив голову ему на плечо, она почувствовала, как его голое колено скользнуло между ее ногами.
«Я владею собой, — внушал Джон самому себе. — Я могу ждать». Он старался погасить бушующий между ними вулкан. Его тело опять стало слушаться голоса разума. Джон поднял ее на руки и бережно уложил на кровать.
Она следила за ним сквозь опущенные ресницы. Контраст между ними — он, одетый в белую рубашку, шотландскую юбку, широкий кожаный пояс на груди, и она, обнаженная на фоне темно-зеленой простыни. Мария потянулась к нему. Он лег на нее.
Она задохнулась от его тяжести, от того, что жаждущий ее и вожделенный ею жезл, большой, напряженный, забился у ее бедер.
Он закрыл глаза и прислонил свою голову к ее лбу, стараясь овладеть своим дыханием. «Я владею собой», — снова и снова повторял он себе.
Мария развела колени, все шире раскрывая себя перед ним. Медленно, очень медленно она поднимала его кильт.
— Мария, — пробормотал он, взял рукой ее руки и пригвоздил их над ее головой.
Мария отдавалась его прикосновениям не дыша. Его губы так сладки, язык так ненасытен. Его свободная рука без устали гладила, ласкала ее, волны удовольствия пронизывали все ее тело. Ноги их свились, Джон взял в рот ее сосок, и она задрожала от наслаждения. Рука ласкала одну грудь, язык обжигал сосок. Кровь бешено стучала у нее в ушах, заставляла вибрировать все тело.
Джон чуть приподнялся и скользнул вниз. Самообладание покидало его, он понимал, что должен что-то сделать… переключить свое внимание. «Давай же, быстро, — приказывал он себе, — пока соображаешь хоть что-то».
Бедра Марии под ним исполняли древний танец. Ее буквально опалило пламя желания. Она застонала, когда он спустился ниже, еще ниже.
Она была на грани мучительно-сладкого обморока, его язык проник в нее. Она забилась в экстазе, когда его губы и язык нашли источник великого наслаждения. Вожделенный миг. На нее накатывала волна за волной, она вцепилась в кровать, желая, чтобы он остановился, но умоляя его продолжать.
Ее крики, ее влажное тепло, аромат страсти, заполонивший воздух, — все это заставило Джона забыть обо всем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
— Говорю, что вижу, дорогая.
— Просто в них отражается свет твоих глаз.
— Ты очень умна, дорогая. Но нет, твои глаза цвета редкого нефрита, а свет исходит из твоей души.
— Тс-с, сэр Джон. Опять преувеличение. — Она поднялась на цыпочки и щекотала его губы своими.
Руки, обнимавшие ее, были тверды, как сталь.
— Ты страстная, прелестная, добрая. — Она открыла рот, чтобы возразить, но он закрыл его поцелуем. — И ты не замужем, — прошептал он.
— Ты считаешь, что вдовам место в монастыре?
Видя, как недоуменно поднялись его брови, она улыбнулась.
— Для некоторых, но не для всех.
— Да, но ты считаешь, что женщина должна беспокоиться о том, что с ней будет завтра.
— Да, а ты не боишься, что я не могу дать тебе много? Тебя завтрашний день не волнует?
Ее пальцы гладили его волосы. Тело прильнуло к нему.
— Тебя эта черта характера привлекает? — спросила она.
— На данный момент — да. — Его руки гладили ее спину. — Но боюсь, что настанет время, когда я буду страдать от этого.
Она просунула руку ему под рубашку. До Антверпена оставалось еще два дня пути.
— Давай насладимся тем, что нам осталось. А когда это время придет, я буду страдать вместе с тобой.
— Мария, — прошептал он, поднял ее на руки и понес в постель.
Джон осторожно опустил ее на пол у высокой кровати. Мягко потянув, он развязал ворот ее платья, и оно скользнуло к ее ногам. Мария, в одной сорочке, прильнув к нему, трепетала в ожидании. Его губы ласкали ее тело, руки, обхватив ягодицы, прижимали ее к своим возбужденным чреслам. Осмелев, она хотела узнать о нем все, переступить последние барьеры. Представив себе, как их обнаженные тела будут погружаться друг в друга, она почувствовала, что теряет сознание. Но он отвел ее руки. «Это безумие, — подумал он. — Пообещать одно, а делать совсем другое». На минуту он ощутил себя мальчишкой из религиозной школы, заигрывающим с дочкой повара. Но, чувствуя трепетное тело Марии рядом со своим, он не мог заставить себя тут же оторваться от нее и обхватил ее крепкие маленькие ягодицы.
«К черту все, до Антверпена всего лишь два дня», — подумал он. Военные корабли императора охраняют эту часть моря, и, может, он вообще последний раз остался с Марией наедине. Но подсознательно он продолжал считать, какую еще скорость ему удастся выжать из судна.
Джон отвел руки Марии за спину.
— Почему ты не позволяешь мне дотрагиваться до тебя? — упрекнула она.
— Потому что я дал слово! — прорычал он, не спуская глаз с полных круглых грудей, просвечивающих сквозь тонкую ткань сорочки. Он видел, как напряглись ее соски. — Если ты еще раз дотронешься до меня, я за себя не поручусь.
Ее дыхание прервалось, он целовал ее шею. Губы его опускались все ниже, тело ее устремилось навстречу, когда он прильнул к месту, где билось разбуженное им сердце. Рукой Джон сорвал бретельки ее сорочки, она невесомо скользнула на пол. Мария закрыла глаза.
Губы Джона припали к ее розовым соскам, его язык ласкал, мучил, искушал. Он приподнял ее груди, впиваясь в них губами.
— Джон, — ее голос стал хриплым от желания, — мне все равно, что ты обещал. Я хочу, чтобы мы познали до конца друг друга.
— Это будет… будет… потом. — Командующий отстранился от нее, пожирая глазами ее обнаженное тело. В темноте, там, на палубе, он не мог видеть, как же она хороша. Ангел. Ее кожа, белоснежная, как облака в середине лета, светилась и мерцала. Груди, высокие и полные, жаждали его прикосновения. Извив бедер и темный треугольник, скрывавший вожделенное лоно, не отпускали его взгляда. Ноги ее такие длинные и стройные. Он вновь посмотрел ей в лицо, порозовевшее и прекрасное.
— Мой бог, — пробормотал он, — как ты хороша.
Она никогда не думала, что сможет так стоять перед мужчиной. Она даже не представляла, что взор мужчины может так ласкать. Его глаза потемнели от желания.
— Возьми меня, — прошептала она. Она принадлежит ему, только ему. Джон Макферсон — первый и последний мужчина в ее жизни.
Командующий покачал головой.
— Я никогда не ощущал такой своей слабости и такой нежности к женщине, — прошептал он, гладя ее плечи, грудь, живот и бедра.
— Почему, — Мария вся дрожала, — почему ты называешь это слабостью?
— Я привел тебя сюда, чтобы доставить удовольствие тебе, зная, что сам должен ждать — ну хотя бы до Антверпена. Но ты сломала мое сопротивление. Ты околдовала меня красотой и нежностью, лишила воли.
— Я не колдунья, — ответила она, прерывисто дыша. — Я всего лишь отдаю то, что получаю. Это ты лишил меня разума.
Мария отвела его руки назад и поцеловала в ложбинку под шеей. Положив голову ему на плечо, она почувствовала, как его голое колено скользнуло между ее ногами.
«Я владею собой, — внушал Джон самому себе. — Я могу ждать». Он старался погасить бушующий между ними вулкан. Его тело опять стало слушаться голоса разума. Джон поднял ее на руки и бережно уложил на кровать.
Она следила за ним сквозь опущенные ресницы. Контраст между ними — он, одетый в белую рубашку, шотландскую юбку, широкий кожаный пояс на груди, и она, обнаженная на фоне темно-зеленой простыни. Мария потянулась к нему. Он лег на нее.
Она задохнулась от его тяжести, от того, что жаждущий ее и вожделенный ею жезл, большой, напряженный, забился у ее бедер.
Он закрыл глаза и прислонил свою голову к ее лбу, стараясь овладеть своим дыханием. «Я владею собой», — снова и снова повторял он себе.
Мария развела колени, все шире раскрывая себя перед ним. Медленно, очень медленно она поднимала его кильт.
— Мария, — пробормотал он, взял рукой ее руки и пригвоздил их над ее головой.
Мария отдавалась его прикосновениям не дыша. Его губы так сладки, язык так ненасытен. Его свободная рука без устали гладила, ласкала ее, волны удовольствия пронизывали все ее тело. Ноги их свились, Джон взял в рот ее сосок, и она задрожала от наслаждения. Рука ласкала одну грудь, язык обжигал сосок. Кровь бешено стучала у нее в ушах, заставляла вибрировать все тело.
Джон чуть приподнялся и скользнул вниз. Самообладание покидало его, он понимал, что должен что-то сделать… переключить свое внимание. «Давай же, быстро, — приказывал он себе, — пока соображаешь хоть что-то».
Бедра Марии под ним исполняли древний танец. Ее буквально опалило пламя желания. Она застонала, когда он спустился ниже, еще ниже.
Она была на грани мучительно-сладкого обморока, его язык проник в нее. Она забилась в экстазе, когда его губы и язык нашли источник великого наслаждения. Вожделенный миг. На нее накатывала волна за волной, она вцепилась в кровать, желая, чтобы он остановился, но умоляя его продолжать.
Ее крики, ее влажное тепло, аромат страсти, заполонивший воздух, — все это заставило Джона забыть обо всем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78