– Молли!
В широких дверях появилась опрятная, удивительно хорошенькая женщина с каштановыми волосами и весело сверкающими зелеными глазами. Ей уже, наверное, далеко за тридцать, подумала Рэйчел, но сколько бы она ни прожила – она никогда не постареет.
– Хвала всем святым, Гриффин Флетчер! – радостно, с энергичным ирландским акцентом воскликнула она.– Наконец-то вы привели в дом еще кого-то!
Рэйчел почувствовала, что Молли Брэйди ей безумно нравится.
ГЛАВА 7
Джонас попробовал приподняться на подушках, но это ему не удалось. Каждое движение вызывало острую боль в паху, на лбу и над верхней губой у него выступили капельки пота. Болело все. Все.
Джонас перевел воспаленные глаза на окно спальни, за которым сгустилась тьма, и ему показалось, будто голос ночи произнес его имя. Чтобы отвлечься, он пытался восстановить время, исчезнувшее в глубинах его души, но эти воспоминания ускользали от него.
Горячее дыхание обжигало легкие и иссушало горло. Гриффин. Ярость немного ослабила боль, и, вспомнив перенесенные побои, Джонас хрипло выругался в темноте.
В то же мгновение ближняя к кровати Джонаса дверь распахнулась и комната осветилась дрожащим светом керосиновой лампы. Маккей. Джонас с отвращением уловил исходившую от вошедшего слабую вонь.
– Виски или чего-нибудь еще, босс? Джонас закрыл глаза, сглотнул слюну:
– Приведи доктора.
Раздался тихий стук металла о дерево. Он повернул голову и увидел ружье Маккея, прислоненное к дверному косяку. Про себя Джонас рассмеялся: этот дуралей все время стоял на часах в коридоре!
Маккей внес лампу и поставил ее на ночной столик возле кровати Джонаса.
– Но, босс, это ведь он...
Боль становилась невыносимой.
– Делай что сказано. Иди за доктором.
Маккей поспешно вышел, и хотя это стоило Джонасу больших усилий, он протянул руку и достал из ночного столика свои карманные часы. Открыв крышку, нажал на маленькую кнопочку, и в ответ раздалась странная нежная мелодия. Он сощурился и разглядел – почти десять часов.
Джонас ждал, вспоминая свою взбалмошную, впечатлительную мать и то, какие большие надежды она питала, когда дарила ему эти необычные часы. «Прости, мама»,– подумал он с мрачной усмешкой.
Он услышал отдаленный тяжелый бой больших часов, стоящих внизу в прихожей, но после этого потерял счет времени. Боль накатывала на него волнами и, схлынув, оставляла ощущение тошноты, потом вновь обрушивалась на него в тот момент, когда он пытался побороть ее.
Наконец в дверях возникла длинная тень. Не говоря ни слова, Гриффин Флетчер бросил свой саквояж в ногах кровати, откинул одеяло и принялся обследовать Джонаса, ощупывая его быстрыми умелыми руками.
Джонас сносил все это молча до того момента, когда Гриффин вытащил из саквояжа шприц и наполнил его жидкостью из стеклянной ампулы.
– Знаешь что, Гриффин? Ты благородный человек,– сказал он без всякого одобрения в голосе.
– Я полный идиот,– бесстрастно ответил Гриффин, впрыскивая содержимое шприца в руку Джонаса.
– Верно,– согласился Джонас.
Гриффин бросил шприц и ампулу обратно в саквояж.
– Опухоль спадет через два-три дня, – сказал он. – На этот срок твои романтические похождения придется сильно сократить.
– А как насчет того месива, в которое ты превратил мое лицо?
– К сожалению, только временно.
Боль начала понемногу убывать, и Джонас засмеялся:
– Как жаль, что мы с тобой враги.
Гриффин вскинул бровь и резко захлопнул саквояж.
– Не надо сантиментов, Джонас. Моему терпению есть предел.
Джонас почувствовал себя заметно лучше и принял сидячее положение.
– Предел? Не знал, что ты вообще обладаешь терпением, чтобы можно было положить ему предел. Ты уверен, что не останется никаких серьезных повреждений?
Гриффин улыбнулся:
– Никаких, если ты больше не тронешь Фон. Или Рэйчел.
Джонас проигнорировал это замечание:
– Почему ты пришел сюда после всего, что случилось? Гриффин уже стоял в дверях, готовый уйти.
– Я был обязан прийти, и ты это знаешь.
– Останься. Выпей чего-нибудь.
– Зачем? Ты что, подсыпал яду в бренди? Джонас нахмурился:
– Я предлагаю перемирие, Гриффин. Мы слишком долго держим друг друга за горло. Я честно...
– Ты ни разу не поступил честно за всю свою жизнь,– бросил Гриффин; ему явно было не по себе. Что тебе на самом деле надо, Джонас?
– Рэйчел Маккиннон.
В дрожащем свете лампы лицо Гриффина стало жестким.
– Сначала я убью тебя.
Джонас вздохнул и расслабленно опустился на подушки.
– О, я бы очень не хотел, чтобы все зашло так далеко. Кроме того, думаю, я люблю ее.
– Несомненно, любишь, Джонас. После однодневного знакомства ты уже готов клясться ей в вечной любви и верности.
Джонас хмыкнул:
– Ты не веришь, что человек способен влюбиться так быстро? Или причина в том, что тебе самому она небезразлична?
На этот раз засмеялся Гриффин. Его смех прозвучал резко и отрывисто.
– Она ребенок, Джонас, ребенок.
– Ей семнадцать. Она на тринадцать лет моложе нас с тобой.
– Вот именно.
– Но она женщина, Гриффин.
– Это всего лишь твое мнение.
Джонас знал, что его слабость дает ему временное преимущество, и воспользовался этим.
– Она прекрасная женщина, Гриффин. Может быть, даже более прекрасная, чем Афина.
Гриффин опустил голову, закрыл глаза. Странно, подумал Джонас, какую силу сохранило над ним это имя. Было видно, что оно поразило Гриффина в самое сердце.
– Гриффин,– настаивал Джонас,– она ведь красивее, чем Афина?
Гриффин поднял на него взгляд, исполненный страдания.
– Да,– сказал он и ушел.
Джонас откинул одеяло, выбрался из постели и, пошатываясь, направился к бюро. Там он открыл бутылку виски, поднес ее к губам и пил до тех пор, пока не перестали ощущаться последние отголоски боли.
Рэйчел лежала абсолютно неподвижно под одеялом, на настоящей кровати, и шедевры кулинарного искусства Молли Брэйди мирно покоились у нее в желудке. Дождик тихо постукивал по прочной крыше, и Рэйчел было тепло в позаимствованной на время ночной рубашке.
Она не давала себе думать о том, какой ошеломляющий оборот приняли события прошедшего дня,– ей было невыносимо вспоминать об этом. Но она все же позволила себе восстановить в памяти то, что произошло вечером.
Они ужинали, но не в просторной столовой со множеством окон, а в большой, светлой кухне, за круглым дубовым столом. На столе было столько еды, вся она была горячая и свежая, и, к величайшему своему изумлению, Рэйчел почувствовала зверский голод.
Молли Брэйди, ее тяжеловесный и туго соображающий сын Билли, доктор Флетчер и она. Мысленно вновь переживая эту сцену, Рэйчел поняла, что навсегда сохранит в памяти ее спокойную чинную торжественность.
Молли была энергичной, прямой женщиной, всегда готовой посмеяться, и она понравилась Рэйчел, хотя и заставила девушку задуматься:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102