Из ее горла вырвался стон:
— Коуди, пожалуйста, нет… Он обхватил ее за талию и притянул к себе. Перрин, задыхаясь, уперлась ладонями в его грудь, и при ее прикосновении мышцы его тотчас напряглись; она почувствовала, что растворяется в огне страсти, в этой жаркой ночной тьме.
Голова у нее закружилась, и Перрин поняла, что она не в силах сопротивляться. Дрожа от нетерпения, она смотрела в его горящие глаза, потеряв дар речи, почти не дыша. Она всю жизнь ждала этого мгновения, этого мужчину.
— Я тысячу раз представлял, что держу тебя в объятиях, — прошептал он. — Если ты скажешь «не надо», я остановлюсь. Но это будет для меня самое трудное…
Из горла Перрин вырвался стон, глаза ее потемнели. Движения его бедер сводили ее с ума.
— О, Коуди, — прошептала она.
Он прижимал ее к себе все крепче. Лоб Перрин покрылся испариной, она почувствовала неистовое желание, и колени ее подогнулись.
— Я хочу, чтобы ты еще раз назвала меня по имени, — сказал Коуди, заглядывая ей в глаза. — Я хочу почувствовать, как твои ноги обхватывают меня, хочу увидеть, как расширяются твои глаза. — Глухой стон вырвался у него из груди, когда он кончиками пальцев коснулся ее шеи.
Его прикосновение обдало Перрин жаром. Ей казалось, ее тело воспламенилось под его огненными пальцами. Задыхаясь, Перрин поняла, что ни один мужчина никогда не вызывал в ней такого страстного отклика. Если он не поцелует ее сейчас же, она сгорит в его руках дотла, сгорит от страсти.
Она порывисто обняла его за шею, ее губы призывно приоткрылись. По телу Перрин словно искра пробежала — она не ожидала, что его поцелуи окажется таким нежным.
Они стремились друг к другу с самого начала. Его объятия были так же неизбежны, как восход солнца. Они боролись со своим влечением, воздвигали перед собой непреодолимые барьеры. Никто из них не хотел осложнений, однако они не могли этого остановить. Их страсть была подобна молнии, разрывающей темную ночь.
— О Господи, — прошептала Перрин, прижимаясь лбом к его груди.
Она подняла голову и заглянула в его глаза, излучающие тепло. Он снова прижал ее к себе, и она поняла, что больше не сможет противиться своему желанию, не сможет, даже если бы была в силах заставить Землю вращаться в обратную сторону.
— Я не могу отказаться от тебя, — пробормотал Коуди, покрывая поцелуями ее лоб, веки, губы. — Черт побери, ты мной целиком завладела!
Перрин застонала.
— Я начинаю день, думая о тебе, и ложусь спать, думая о тебе. — Головокружительные запахи дыма, мыла и мужского пота ударили ей в ноздри, и она упивалась этими запахами. Ее груди набухли и болели, горячая волна прокатилась по телу.
Когда его руки потянулись к ее груди, она вздохнула с облегчением. Задолго до того, как ее разум свыкся с тем, что она его желала, тело ее уже знало об этом.
Наклонившись над ней, Коуди смотрел в ее огромные карие глаза и видел в них желание. Он припал губами к губам Перрин, воспламеняя поцелуем ее разум и тело. Этот его поцелуй был яростным, почти жестоким, Коуди словно подчинял ее себе. Но на меньшее Перрин не согласилась бы. Его затвердевшая плоть рвалась к ее сокровенной горячей влаге.
Глаза его затуманились, голос стал низким.
— Назови меня по имени, — прошептал он.
— Коуди, — шепнула она грудным голосом. — Коуди, о Коуди!
Из его горла вырвался стон, губы со страстью впились в ее рот, впились требовательно и властно.
Его губы… его язык… его рука в ее волосах… Его тело, стройное, и упругое… его руки, словно железные канаты… прикосновение его напряженной плоти. Эти образы кружились и смешивались со светом звезд, и с ночью, и со страстью, сотрясающей ее тело и воспламеняющей дремлющие желания, которые, как она считала, давным-давно умерли.
Губы, прижатые к губам, руки, касающиеся лиц, волос и плеч, пальцы, изучающие, гладящие, ласкающие… Они опустились на колени на залитый звездным светом каменный утес. Когда его руки снова накрыли ее груди, у Перрин вырвался вздох, ее соски напряглись.
Коуди опустил ее на землю, подложив шаль ей под голову, и она притянула его к себе. Страсть разгоралась с каждым их судорожным вздохом. Перрин забыла обо всем на свете, она видела лишь его губы и его горящие глаза, чувствовала лишь его тело. Его прикосновения воспламеняли ее и словно уносили в глубь какого-то водоворота…
Пьяные от поцелуев при свете звезд, они катались по каменной постели, стараясь раствориться друг в друге. Наконец его рука проникла между их телами — чтобы дернуть за ремень и нащупать пуговицы на брюках. Почувствовав сильную дрожь и головокружение, Перрин подняла свои юбки и скинула панталоны.
Когда его обжигающее тепло проникло в нее, Перрин вскрикнула, и наслаждение переполнило ее. Она приподнималась, чтобы встретить каждый его очередной толчок; ее пальцы скользили по его лицу, запутывались в его волосах. Она снова и снова шептала его имя, страстно желая его.
Замедлив свои движения, Коуди заглянул в глубину ее расширившихся глаз. Он снова и снова доводил ее до экстаза, заставляя содрогаться, впиваться ногтями в его плечи, повторять его имя. Прежде Перрин представить не могла, что занятие любовью может быть таким восхитительным, таким захватывающим. Она никогда не думала, что мужчина может доставить женщине такое наслаждение.
— Коуди! О, Коуди! — Пот увлажнил ее виски, нижнюю рубашку. Она тонула в горячих волнах страсти, сгорая в огне, который поднимался все выше и выше, пока наконец не довел ее до полета в какую-то бесконечность, и тогда… и тогда его тело увлекло ее в бездну и понесло среди звезд, горевших у них над головой.
Мгновение спустя плечи Коуди содрогнулись, и он сжал ее с такой силой, что Перрин едва не закричала от восторга. Голова его упала ей на грудь, они оба задыхались.
Перевернувшись на спину, он положил ее голову на свое плечо. Тяжело дыша, они смотрели на звезды и прислушивались к гулу насекомых и к приглушенным голосам, доносившимся из лагеря.
— С тобой все в порядке? — хрипло спросил он, прижимая свои губы к ее волосам.
Слезы блеснули в глазах Перрин. Теперь для нее не существовали другие мужчины. Никогда занятие любовью не будет похоже на это. Никогда ее страсть не будет так же сильна, и никогда она не почувствует, что умрет, если не подчинится мужчине. Все это только с ним, только с Коуди.
Закрыв глаза, Перрин вдыхала запах их остывающих тел и размышляла: как это могло случиться — быть женой одного мужчины, любовницей другого и не подозревать, что можно испытывать такое наслаждение, словно парить в воздухе.
Она взглянула на него, и Коуди поцеловал ее, теперь бережно и нежно.
— Ты на вкус словно яблоки и изюм, — пробормотал он, улыбаясь. Тихонько рассмеявшись, Перрин возвратила ему поцелуй.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
— Коуди, пожалуйста, нет… Он обхватил ее за талию и притянул к себе. Перрин, задыхаясь, уперлась ладонями в его грудь, и при ее прикосновении мышцы его тотчас напряглись; она почувствовала, что растворяется в огне страсти, в этой жаркой ночной тьме.
Голова у нее закружилась, и Перрин поняла, что она не в силах сопротивляться. Дрожа от нетерпения, она смотрела в его горящие глаза, потеряв дар речи, почти не дыша. Она всю жизнь ждала этого мгновения, этого мужчину.
— Я тысячу раз представлял, что держу тебя в объятиях, — прошептал он. — Если ты скажешь «не надо», я остановлюсь. Но это будет для меня самое трудное…
Из горла Перрин вырвался стон, глаза ее потемнели. Движения его бедер сводили ее с ума.
— О, Коуди, — прошептала она.
Он прижимал ее к себе все крепче. Лоб Перрин покрылся испариной, она почувствовала неистовое желание, и колени ее подогнулись.
— Я хочу, чтобы ты еще раз назвала меня по имени, — сказал Коуди, заглядывая ей в глаза. — Я хочу почувствовать, как твои ноги обхватывают меня, хочу увидеть, как расширяются твои глаза. — Глухой стон вырвался у него из груди, когда он кончиками пальцев коснулся ее шеи.
Его прикосновение обдало Перрин жаром. Ей казалось, ее тело воспламенилось под его огненными пальцами. Задыхаясь, Перрин поняла, что ни один мужчина никогда не вызывал в ней такого страстного отклика. Если он не поцелует ее сейчас же, она сгорит в его руках дотла, сгорит от страсти.
Она порывисто обняла его за шею, ее губы призывно приоткрылись. По телу Перрин словно искра пробежала — она не ожидала, что его поцелуи окажется таким нежным.
Они стремились друг к другу с самого начала. Его объятия были так же неизбежны, как восход солнца. Они боролись со своим влечением, воздвигали перед собой непреодолимые барьеры. Никто из них не хотел осложнений, однако они не могли этого остановить. Их страсть была подобна молнии, разрывающей темную ночь.
— О Господи, — прошептала Перрин, прижимаясь лбом к его груди.
Она подняла голову и заглянула в его глаза, излучающие тепло. Он снова прижал ее к себе, и она поняла, что больше не сможет противиться своему желанию, не сможет, даже если бы была в силах заставить Землю вращаться в обратную сторону.
— Я не могу отказаться от тебя, — пробормотал Коуди, покрывая поцелуями ее лоб, веки, губы. — Черт побери, ты мной целиком завладела!
Перрин застонала.
— Я начинаю день, думая о тебе, и ложусь спать, думая о тебе. — Головокружительные запахи дыма, мыла и мужского пота ударили ей в ноздри, и она упивалась этими запахами. Ее груди набухли и болели, горячая волна прокатилась по телу.
Когда его руки потянулись к ее груди, она вздохнула с облегчением. Задолго до того, как ее разум свыкся с тем, что она его желала, тело ее уже знало об этом.
Наклонившись над ней, Коуди смотрел в ее огромные карие глаза и видел в них желание. Он припал губами к губам Перрин, воспламеняя поцелуем ее разум и тело. Этот его поцелуй был яростным, почти жестоким, Коуди словно подчинял ее себе. Но на меньшее Перрин не согласилась бы. Его затвердевшая плоть рвалась к ее сокровенной горячей влаге.
Глаза его затуманились, голос стал низким.
— Назови меня по имени, — прошептал он.
— Коуди, — шепнула она грудным голосом. — Коуди, о Коуди!
Из его горла вырвался стон, губы со страстью впились в ее рот, впились требовательно и властно.
Его губы… его язык… его рука в ее волосах… Его тело, стройное, и упругое… его руки, словно железные канаты… прикосновение его напряженной плоти. Эти образы кружились и смешивались со светом звезд, и с ночью, и со страстью, сотрясающей ее тело и воспламеняющей дремлющие желания, которые, как она считала, давным-давно умерли.
Губы, прижатые к губам, руки, касающиеся лиц, волос и плеч, пальцы, изучающие, гладящие, ласкающие… Они опустились на колени на залитый звездным светом каменный утес. Когда его руки снова накрыли ее груди, у Перрин вырвался вздох, ее соски напряглись.
Коуди опустил ее на землю, подложив шаль ей под голову, и она притянула его к себе. Страсть разгоралась с каждым их судорожным вздохом. Перрин забыла обо всем на свете, она видела лишь его губы и его горящие глаза, чувствовала лишь его тело. Его прикосновения воспламеняли ее и словно уносили в глубь какого-то водоворота…
Пьяные от поцелуев при свете звезд, они катались по каменной постели, стараясь раствориться друг в друге. Наконец его рука проникла между их телами — чтобы дернуть за ремень и нащупать пуговицы на брюках. Почувствовав сильную дрожь и головокружение, Перрин подняла свои юбки и скинула панталоны.
Когда его обжигающее тепло проникло в нее, Перрин вскрикнула, и наслаждение переполнило ее. Она приподнималась, чтобы встретить каждый его очередной толчок; ее пальцы скользили по его лицу, запутывались в его волосах. Она снова и снова шептала его имя, страстно желая его.
Замедлив свои движения, Коуди заглянул в глубину ее расширившихся глаз. Он снова и снова доводил ее до экстаза, заставляя содрогаться, впиваться ногтями в его плечи, повторять его имя. Прежде Перрин представить не могла, что занятие любовью может быть таким восхитительным, таким захватывающим. Она никогда не думала, что мужчина может доставить женщине такое наслаждение.
— Коуди! О, Коуди! — Пот увлажнил ее виски, нижнюю рубашку. Она тонула в горячих волнах страсти, сгорая в огне, который поднимался все выше и выше, пока наконец не довел ее до полета в какую-то бесконечность, и тогда… и тогда его тело увлекло ее в бездну и понесло среди звезд, горевших у них над головой.
Мгновение спустя плечи Коуди содрогнулись, и он сжал ее с такой силой, что Перрин едва не закричала от восторга. Голова его упала ей на грудь, они оба задыхались.
Перевернувшись на спину, он положил ее голову на свое плечо. Тяжело дыша, они смотрели на звезды и прислушивались к гулу насекомых и к приглушенным голосам, доносившимся из лагеря.
— С тобой все в порядке? — хрипло спросил он, прижимая свои губы к ее волосам.
Слезы блеснули в глазах Перрин. Теперь для нее не существовали другие мужчины. Никогда занятие любовью не будет похоже на это. Никогда ее страсть не будет так же сильна, и никогда она не почувствует, что умрет, если не подчинится мужчине. Все это только с ним, только с Коуди.
Закрыв глаза, Перрин вдыхала запах их остывающих тел и размышляла: как это могло случиться — быть женой одного мужчины, любовницей другого и не подозревать, что можно испытывать такое наслаждение, словно парить в воздухе.
Она взглянула на него, и Коуди поцеловал ее, теперь бережно и нежно.
— Ты на вкус словно яблоки и изюм, — пробормотал он, улыбаясь. Тихонько рассмеявшись, Перрин возвратила ему поцелуй.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98