Вскочив на ноги, она свирепо воззрилась на него, мгновенно придя в ярость ни с того ни с сего.
– Что ты здесь делаешь?
– Я здесь живу. Это вроде бы мой дом.
Оглядев ее и заметив подоткнутые юбки и мокрый передник, он подошел к плите, лавируя между корытами.
– Нынче утром я забыл дома свой завтрак.
– Я должна приготовить тебе поесть?
Кипя от непонятной ярости и раздражения, она внезапно почувствовала себя очень несчастной. Энджи приехала сюда не для того, чтобы изнемогать от изнурительной работы. Она здесь не для того, чтобы все время кормить кого-то, стирать на кого-то и беспокоиться о детях, которых Сэм прижил, пока она увядала, как виноградина на лозе родительского дома. В то время как она оставалась целомудренной, как монахиня, он изведал многое, возможно, не отказывал себе в удовольствиях, пока что остававшихся для нее тайной. Это было несправедливо.
– Случилось что-нибудь, о чем мне следует знать? – нахмурился Сэм.
Она уперла кулачки в бедра и стиснула зубы.
– Как ты мог! Мы были женаты! Черт бы тебя побрал, Сэм!
Огонь, разгоравшийся между ног, теперь поднялся и обжег горло. Круто повернувшись, она направилась к двери, потом вернулась к столу.
– Ты устроил свою жизнь и дом, будто меня и не было на свете! Свил уютное гнездышко для себя и кого-то еще, для другой женщины! И произвел на свет детей. Я тоже хотела иметь детей. Об этом ты не подумал?
Он смотрел, как она лягнула корыто с подсиненной водой. Жидкость плеснула через край и залила пол. Ей было все равно. Ей хотелось пнуть и другие вещи, швырять их и вопить о несправедливости жизни!
– Ни одна женщина не должна стирать белье мужчины, если он ей не муж, не настоящий муж! А носовые платки! Нижнее белье и носовые платки – не те вещи, которые должна отстирывать женщина, если только она не совсем нищая, бездомная, безумная или не влюблена без памяти!
– Прошу простить меня, но что вызвало такую бурю чувств?
Он смотрел на нее прищуренными настороженными глазами, как человек мог бы смотреть на запаленный бикфордов шнур.
– Разве это не очевидно? Я забочусь о детях другой женщины! – Гнев и бросившаяся в лицо кровь душили ее. – О детях другой женщины, которую ты любил и обнимал. А я, пока ты все это делал, вышивала сотни дурацких наволочек, вспоминая те три поцелуя и раздумывая, не сойду ли я в могилу без того, чтобы… – Она выбросила вперед руку, чуть не коснувшись его лица. – Ты понимаешь, что я имею в виду. Конечно, понимаешь. То, что ты был женат на мне, не удержало тебя.
Он так быстро преодолел расстояние между корытами, что она не поняла его намерений. На это не было времени. Да если бы и было, она бы не догадалась. Его руки обхватили ее за талию, она оказалась плотно прижатой к его жесткому телу, и те волнующие мужские запахи, которые она ощутила в его палатке, обволокли ее и чуть не лишили чувств. Жар его рук и жесткое мускулистое сильное тело оказали на нее такое действие, что слова застряли у нее в горле, а дыхание прервалось. С губ ее слетел едва слышный вздох.
– Ты что?
Потом его жесткие губы прижались к ее губам, горячо, требовательно, почти яростно. Это не был поцелуй неопытного юноши. Его язык вторгся в ее рот, заставив ее разомкнуть губы, смутив и испугав ее, но в тоже время обжигающий электрический разряд ударил ей в спину и ток пробежал по всему ее телу.
Глядя на него широко раскрытыми глазами, Энджи подняла руки, чтобы оттолкнуть его, но, к ее изумлению, они обвились вокруг его шеи, а колени ее подогнулись. Ее тело стало податливым, готовым полностью сдаться, уступить действию электрического разряда, спалившего ее сопротивление и волю.
Боже милостивый, она пробовала его на вкус! Ее язык соприкоснулся с его языком, а тело ощутило его твердость. Она почувствовала, как его объятия стали крепче, а руки оказались у нее под ягодицами, заставив ее буквально вжаться, влиться в его тело и принять его форму. Он дотронулся до ее спины. Никогда ничего подобного с ней не случалось. Это было потрясением, удивительным открытием. И жар его ладоней на ее ягодицах вызывал в ней странные неведомые ощущения. Внутри у нее стало горячо, и она просто обезумела.
Ее руки скользнули к его лицу, и впервые Энджи ощутила под ладонями щеки своего мужа. Кожа его была плотной, крепкой, слегка покрытой подрастающей щетиной. Она открыла волнующий возбуждающий солоноватый вкус мужчины. Этот поцелуй не походил на их первые целомудренные поцелуи, которыми они обменивались много лет назад. Это объятие не было похоже на то нежное бережное объятие, когда она ощу-щала-себя хрупкой фарфоровой статуэткой.
Это был поцелуй мужчины, и в нем была мужская потребность узнавать вкус ее рта и крепко прижимать ее к своему железному телу, а от этого воспламенялись и ее сознание, и плоть.
Когда наконец Сэм оторвался от ее губ, они оба дышали тяжело, и Энджи упала бы, если бы он не удерживал ее за талию. Ее ноги превратились в овсяный кисель.
– Вот теперь тебя поцеловали, – сказал он, глядя ей прямо в зрачки.
Но ее смятенное сознание в этот момент напомнило ей, что на ней ее самое старое платье, скверные перекрученные чулки, а волосы растрепаны и спутаны. Не был ли поцелуй, который она только что испытала, предназначен для женщины в ином, соблазнительном наряде? Она ничего не могла понять.
Взгляд Сэма прояснился, и он уронил руки, как если бы ее талия обожгла его ладони. Подойдя к раковине, он склонился над ней и выглянул в окно.
– Прошу прощения. Я ведь поклялся, что не прикоснусь к тебе. – Он провел рукой по длинным волосам.
Одурманенная и дрожащая, Энджи опустилась на стул. Земля сдвинулась со своей оси. Мир навсегда перестал быть тем, чем был прежде. Этот мужчина познал вкус ее рта, и оказалось, что никогда прежде с ней не происходило ничего более волнующего. Она и не представляла, что такое возможно. А если бы знала, то совершила бы ошибку и оттолкнула его. Дрожащими пальцами она потрогала уголки рта. Губы были горячими и припухшими. Слава Богу, хоть сердце ее перестало так бешено биться. Помоги ей Господь, ей хотелось, чтобы он снова поцеловал ее так же.
Сэм смущенно откашлялся. Он заметил стеклянные баночки и горшочки, поставленные Энджи на полку над плитой.
– Что это?
– Именно то, о чем говорят этикетки на баночках. – Голос ее звучал хрипло. Она с трудом говорила: никак не могла отдышаться. – Я поздно начала стирать, потому что пошла в город и заплатила все твои мелкие долги. Остальное в этих баночках.
На баночках и в самом деле были наклеены этикетки с надписями «Сэм (деньги на салун, баню и стирку)», «Энджи и девочки (на покупки для школы, одежду и непредвиденные расходы)», «Пища», «Расходы на дом», «Операция», «Развод».
– Не вижу баночки, где было бы написано «Подарки».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
– Что ты здесь делаешь?
– Я здесь живу. Это вроде бы мой дом.
Оглядев ее и заметив подоткнутые юбки и мокрый передник, он подошел к плите, лавируя между корытами.
– Нынче утром я забыл дома свой завтрак.
– Я должна приготовить тебе поесть?
Кипя от непонятной ярости и раздражения, она внезапно почувствовала себя очень несчастной. Энджи приехала сюда не для того, чтобы изнемогать от изнурительной работы. Она здесь не для того, чтобы все время кормить кого-то, стирать на кого-то и беспокоиться о детях, которых Сэм прижил, пока она увядала, как виноградина на лозе родительского дома. В то время как она оставалась целомудренной, как монахиня, он изведал многое, возможно, не отказывал себе в удовольствиях, пока что остававшихся для нее тайной. Это было несправедливо.
– Случилось что-нибудь, о чем мне следует знать? – нахмурился Сэм.
Она уперла кулачки в бедра и стиснула зубы.
– Как ты мог! Мы были женаты! Черт бы тебя побрал, Сэм!
Огонь, разгоравшийся между ног, теперь поднялся и обжег горло. Круто повернувшись, она направилась к двери, потом вернулась к столу.
– Ты устроил свою жизнь и дом, будто меня и не было на свете! Свил уютное гнездышко для себя и кого-то еще, для другой женщины! И произвел на свет детей. Я тоже хотела иметь детей. Об этом ты не подумал?
Он смотрел, как она лягнула корыто с подсиненной водой. Жидкость плеснула через край и залила пол. Ей было все равно. Ей хотелось пнуть и другие вещи, швырять их и вопить о несправедливости жизни!
– Ни одна женщина не должна стирать белье мужчины, если он ей не муж, не настоящий муж! А носовые платки! Нижнее белье и носовые платки – не те вещи, которые должна отстирывать женщина, если только она не совсем нищая, бездомная, безумная или не влюблена без памяти!
– Прошу простить меня, но что вызвало такую бурю чувств?
Он смотрел на нее прищуренными настороженными глазами, как человек мог бы смотреть на запаленный бикфордов шнур.
– Разве это не очевидно? Я забочусь о детях другой женщины! – Гнев и бросившаяся в лицо кровь душили ее. – О детях другой женщины, которую ты любил и обнимал. А я, пока ты все это делал, вышивала сотни дурацких наволочек, вспоминая те три поцелуя и раздумывая, не сойду ли я в могилу без того, чтобы… – Она выбросила вперед руку, чуть не коснувшись его лица. – Ты понимаешь, что я имею в виду. Конечно, понимаешь. То, что ты был женат на мне, не удержало тебя.
Он так быстро преодолел расстояние между корытами, что она не поняла его намерений. На это не было времени. Да если бы и было, она бы не догадалась. Его руки обхватили ее за талию, она оказалась плотно прижатой к его жесткому телу, и те волнующие мужские запахи, которые она ощутила в его палатке, обволокли ее и чуть не лишили чувств. Жар его рук и жесткое мускулистое сильное тело оказали на нее такое действие, что слова застряли у нее в горле, а дыхание прервалось. С губ ее слетел едва слышный вздох.
– Ты что?
Потом его жесткие губы прижались к ее губам, горячо, требовательно, почти яростно. Это не был поцелуй неопытного юноши. Его язык вторгся в ее рот, заставив ее разомкнуть губы, смутив и испугав ее, но в тоже время обжигающий электрический разряд ударил ей в спину и ток пробежал по всему ее телу.
Глядя на него широко раскрытыми глазами, Энджи подняла руки, чтобы оттолкнуть его, но, к ее изумлению, они обвились вокруг его шеи, а колени ее подогнулись. Ее тело стало податливым, готовым полностью сдаться, уступить действию электрического разряда, спалившего ее сопротивление и волю.
Боже милостивый, она пробовала его на вкус! Ее язык соприкоснулся с его языком, а тело ощутило его твердость. Она почувствовала, как его объятия стали крепче, а руки оказались у нее под ягодицами, заставив ее буквально вжаться, влиться в его тело и принять его форму. Он дотронулся до ее спины. Никогда ничего подобного с ней не случалось. Это было потрясением, удивительным открытием. И жар его ладоней на ее ягодицах вызывал в ней странные неведомые ощущения. Внутри у нее стало горячо, и она просто обезумела.
Ее руки скользнули к его лицу, и впервые Энджи ощутила под ладонями щеки своего мужа. Кожа его была плотной, крепкой, слегка покрытой подрастающей щетиной. Она открыла волнующий возбуждающий солоноватый вкус мужчины. Этот поцелуй не походил на их первые целомудренные поцелуи, которыми они обменивались много лет назад. Это объятие не было похоже на то нежное бережное объятие, когда она ощу-щала-себя хрупкой фарфоровой статуэткой.
Это был поцелуй мужчины, и в нем была мужская потребность узнавать вкус ее рта и крепко прижимать ее к своему железному телу, а от этого воспламенялись и ее сознание, и плоть.
Когда наконец Сэм оторвался от ее губ, они оба дышали тяжело, и Энджи упала бы, если бы он не удерживал ее за талию. Ее ноги превратились в овсяный кисель.
– Вот теперь тебя поцеловали, – сказал он, глядя ей прямо в зрачки.
Но ее смятенное сознание в этот момент напомнило ей, что на ней ее самое старое платье, скверные перекрученные чулки, а волосы растрепаны и спутаны. Не был ли поцелуй, который она только что испытала, предназначен для женщины в ином, соблазнительном наряде? Она ничего не могла понять.
Взгляд Сэма прояснился, и он уронил руки, как если бы ее талия обожгла его ладони. Подойдя к раковине, он склонился над ней и выглянул в окно.
– Прошу прощения. Я ведь поклялся, что не прикоснусь к тебе. – Он провел рукой по длинным волосам.
Одурманенная и дрожащая, Энджи опустилась на стул. Земля сдвинулась со своей оси. Мир навсегда перестал быть тем, чем был прежде. Этот мужчина познал вкус ее рта, и оказалось, что никогда прежде с ней не происходило ничего более волнующего. Она и не представляла, что такое возможно. А если бы знала, то совершила бы ошибку и оттолкнула его. Дрожащими пальцами она потрогала уголки рта. Губы были горячими и припухшими. Слава Богу, хоть сердце ее перестало так бешено биться. Помоги ей Господь, ей хотелось, чтобы он снова поцеловал ее так же.
Сэм смущенно откашлялся. Он заметил стеклянные баночки и горшочки, поставленные Энджи на полку над плитой.
– Что это?
– Именно то, о чем говорят этикетки на баночках. – Голос ее звучал хрипло. Она с трудом говорила: никак не могла отдышаться. – Я поздно начала стирать, потому что пошла в город и заплатила все твои мелкие долги. Остальное в этих баночках.
На баночках и в самом деле были наклеены этикетки с надписями «Сэм (деньги на салун, баню и стирку)», «Энджи и девочки (на покупки для школы, одежду и непредвиденные расходы)», «Пища», «Расходы на дом», «Операция», «Развод».
– Не вижу баночки, где было бы написано «Подарки».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87