Я всегда буду объектом сплетен и слухов. Это моя судьба. Поэтому позвольте мне уйти из вашей жизни той же незнакомкой, какой я вошла в нее. Но знайте, что ваше внимание ко мне сделает наше расставание менее болезненным.
— Расставание? Но я хочу жениться на вас! — воскликнул он, презрев в эту минуту двадцать один год обучения хорошим манерам.
— Брак исключается, — вздохнув, ответила Филаделфия и, повинуясь порыву, встала на цыпочки и быстро поцеловала его в губы. — Adieu, mon cher. Adieu (Прощай, дорогой. Прощай (фр.).).
Филаделфия отступила от него и хотела улыбнуться, но улыбка так и застыла на ее лице, когда, взглянув поверх его плеча, она увидела нечто такое, от чего ее лицо приняло испуганное выражение.
Генри быстро обернулся, но ничего особенного не увидел, кроме знакомых очертании фигуры се слуги Акбара, стоявшего в дверях спиной к ним. Генри снова повернулся к Филаделфии.
— Что там? Что случилось?
— Все в порядке.
Генри приготовился задать новый вопрос, но увидел только свое несчастное лицо в ее округлившихся от ужаса глазах. Она отвергла его предложение еще до того, как он собрался сделать его но всем правилам.
Филаделфия смотрела на Генри Уортона как на незнакомца. Она больше не может оставаться с ним. Эдуардо вернулся! А она в это время целовала другого мужчину! Пусть он стоял спиной к ним, по наверняка успел заметить, что она была в объятиях Генри. От одной этой мысли ее охватила дрожь.
Пристыженная и в то же время раздраженная, она отвернулась от Генри.
— До свидания, Генри, — сказала она и направилась к двери.
В тот же миг Акбар шагнул в дом, быстро прошел в бальный зал и затерялся в толпе танцующих.
Филаделфия пыталась догнать его, не обращая внимания па удивленные взгляды, но танцевавшие пары, как нарочно, загораживали ей дорогу, хотя минуту назад расступались перед Акбаром. Все видели, что она разыскивает своего слугу, и не придавали этому обстоятельству большого значения. Или придавали? Возможно, они могли все прочесть по ее лицу: сильное возбуждение, смущение, надежду и ту неприкрытую радость, которая охватила ее при виде Эдуардо.
Когда ей наконец удалось добраться до противоположного конца зала, его и след простыл. Она вышла в холл, и дворецкий, сообщил ей, что ее слуга только, что уехал.
— Срочно карету, — приказала она.
— Мадемуазель де Ронсар, окажите мне честь сопроводить вас в моей собственной карете.
Даже не видя собеседника, Филаделфия знала, кто предлагает ей свои услуги,
— Месье маркиз, спасибо. Не стоит утруждаться.
Его холодная улыбка несколько остудила ее возбуждение.
— Я настаиваю, мадемуазель. У нас с вами не было времени поближе познакомиться, и я думаю, что сейчас небольшая приватная беседа будет как нельзя кстати.
— Это исключено, — твердо ответила Филаделфия и, снова повернувшись к дворецкому, приказала: — Пожалуйста, карету.
— У входа как раз стоит одна карета, — последовал ответ. — Когда вам будет угодно?
— Сию секунду, — проговорила Филаделфия, даже не взглянув на маркиза.
Глава 7
Медленное продвижение по Пятой авеню еще больше усилило волнение Филаделфии. Скорость перемещения транспорта в этот поздний вечер только способствовала тому, что она окончательно потеряла терпение.
— Нельзя ли побыстрее? — закричала она кучеру, постучав по крыше двухколесного экипажа.
— Мы уже почти приехали, мисс, — ответил кучер.
— Быстрее! — крикнула она, обхватив себя руками за плечи.
Она так спешила, что забыла в гостях свою шаль. От прохладного ночного воздуха ее кожа сделалась гусиной, но это мало беспокоило ее. Филаделфия смотрела на газовые фонари, горевшие вдоль улицы; их золотистые огни ярко сияли в ночи, и в каждом она видела отражение лица Эдуардо Тавареса.
Почему он снова вошел в ее жизнь без всякого предупреждения и почему снова покинул ее, не сказав ни слова? Неужели не догадался, как сильно она скучала по нему и волновалась, не случилось ли с ним чего-то плохого? Она выскажет ему все, что о нем думает.
Когда экипаж подкатил к особняку Ормстсд, Филаделфия, не ожидая посторонней помощи, выскочила из него и, взбежав по ступеням, постучала в дверь.
Ей сразу же открыл дворецкий и, увидев, что она одна, не смог сдержать удивления.
— Пожалуйста, расплатитесь с кучером, — сказала она тоном, не допускающим возражений.
— Обязательно, мисс, — ответил он, когда она бросилась мимо него, уловив знакомый запах парфюмерии. — Ваш слуга вернулся, мисс! — крикнул он ей вслед. — Как раз перед вашим приездом.
— Спасибо.
Она не остановилась, но улыбка радости смягчила решительное выражение ее лица. С сильно бьющимся сердцем она взбежала по лестнице на свой этаж, пронеслась по коридору и распахнула дверь своей спальни, надеясь, что Эдуардо незаметно проник к ней в комнату и сейчас ждет ее возвращения. Но его в комнате не было.
Разочарование моментально охватило ее, и она почувствовала себя уязвленной. Закрыв дверь, она пошла по ковру, на ходу снимая белые лайковые перчатки. Дойдя до туалетного столика, она швырнула их туда и, сняв венок из фиалок, который украшал ее голову, бросила рядом.
Взглянув на себя в зеркало, она удивилась выражению своего лица. Ее щеки пылали, а глаза светились внутренним светом и сияли, словно топазы. Ее волосы приобрели странный темный оттенок, а губы были ярко-красного цвета, как у брюнеток. В своих глазах она выглядела дешевой и неестественной. Все в ней было фальшивым. Ей казалось, что она утонула в море лжи и двуличности, из которого не выбраться без посторонней помощи. Ей нужны были тихая гавань, якорь, зашита от неопределенности и сомнений. Филаделфия считала, что нашла спасителя в лице Эдуардо Тавареса, человека, на которого могла положиться. Возможно, в этом она ошиблась.
Краска стыда медленно заливала ее лицо. Вероятно, сеньор Таварес видел, как она целовала Генри Уортона. Такой поступок был не в ее правилах. Однако если он их видел, то, возможно, обиделся и поэтому так быстро уехал.
Ее смущение сменилось обидой. Он не должен был чувствовать себя оскорбленным и осуждать ее поступок, ничего не зная о том, как она жила все последние дни. Он не знал о маркизе Д’Эда и его инсинуациях, не знал и о страхе, который она испытывала из-за собственной лживости.
Филаделфия посмотрела на колокольчик, висевший на расшитом гарусом шнурке над камином. Она пошлет за ним. Она уже потянулась к шнурку, когда раздался стук в дверь. Вздрогнув, она отдернула руку.
— Да? Войдите!
В открытой двери появилась горничная.
— Вам помочь раздеться, мадемуазель?
— Да. Нет! Мне ничего не надо, — резко ответила Филаделфия.
— Тогда спокойной ночи, мадемуазель.
— Подожди! — Филаделфия принужденно улыбнулась. — Мне сказали, что вернулся Акбар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
— Расставание? Но я хочу жениться на вас! — воскликнул он, презрев в эту минуту двадцать один год обучения хорошим манерам.
— Брак исключается, — вздохнув, ответила Филаделфия и, повинуясь порыву, встала на цыпочки и быстро поцеловала его в губы. — Adieu, mon cher. Adieu (Прощай, дорогой. Прощай (фр.).).
Филаделфия отступила от него и хотела улыбнуться, но улыбка так и застыла на ее лице, когда, взглянув поверх его плеча, она увидела нечто такое, от чего ее лицо приняло испуганное выражение.
Генри быстро обернулся, но ничего особенного не увидел, кроме знакомых очертании фигуры се слуги Акбара, стоявшего в дверях спиной к ним. Генри снова повернулся к Филаделфии.
— Что там? Что случилось?
— Все в порядке.
Генри приготовился задать новый вопрос, но увидел только свое несчастное лицо в ее округлившихся от ужаса глазах. Она отвергла его предложение еще до того, как он собрался сделать его но всем правилам.
Филаделфия смотрела на Генри Уортона как на незнакомца. Она больше не может оставаться с ним. Эдуардо вернулся! А она в это время целовала другого мужчину! Пусть он стоял спиной к ним, по наверняка успел заметить, что она была в объятиях Генри. От одной этой мысли ее охватила дрожь.
Пристыженная и в то же время раздраженная, она отвернулась от Генри.
— До свидания, Генри, — сказала она и направилась к двери.
В тот же миг Акбар шагнул в дом, быстро прошел в бальный зал и затерялся в толпе танцующих.
Филаделфия пыталась догнать его, не обращая внимания па удивленные взгляды, но танцевавшие пары, как нарочно, загораживали ей дорогу, хотя минуту назад расступались перед Акбаром. Все видели, что она разыскивает своего слугу, и не придавали этому обстоятельству большого значения. Или придавали? Возможно, они могли все прочесть по ее лицу: сильное возбуждение, смущение, надежду и ту неприкрытую радость, которая охватила ее при виде Эдуардо.
Когда ей наконец удалось добраться до противоположного конца зала, его и след простыл. Она вышла в холл, и дворецкий, сообщил ей, что ее слуга только, что уехал.
— Срочно карету, — приказала она.
— Мадемуазель де Ронсар, окажите мне честь сопроводить вас в моей собственной карете.
Даже не видя собеседника, Филаделфия знала, кто предлагает ей свои услуги,
— Месье маркиз, спасибо. Не стоит утруждаться.
Его холодная улыбка несколько остудила ее возбуждение.
— Я настаиваю, мадемуазель. У нас с вами не было времени поближе познакомиться, и я думаю, что сейчас небольшая приватная беседа будет как нельзя кстати.
— Это исключено, — твердо ответила Филаделфия и, снова повернувшись к дворецкому, приказала: — Пожалуйста, карету.
— У входа как раз стоит одна карета, — последовал ответ. — Когда вам будет угодно?
— Сию секунду, — проговорила Филаделфия, даже не взглянув на маркиза.
Глава 7
Медленное продвижение по Пятой авеню еще больше усилило волнение Филаделфии. Скорость перемещения транспорта в этот поздний вечер только способствовала тому, что она окончательно потеряла терпение.
— Нельзя ли побыстрее? — закричала она кучеру, постучав по крыше двухколесного экипажа.
— Мы уже почти приехали, мисс, — ответил кучер.
— Быстрее! — крикнула она, обхватив себя руками за плечи.
Она так спешила, что забыла в гостях свою шаль. От прохладного ночного воздуха ее кожа сделалась гусиной, но это мало беспокоило ее. Филаделфия смотрела на газовые фонари, горевшие вдоль улицы; их золотистые огни ярко сияли в ночи, и в каждом она видела отражение лица Эдуардо Тавареса.
Почему он снова вошел в ее жизнь без всякого предупреждения и почему снова покинул ее, не сказав ни слова? Неужели не догадался, как сильно она скучала по нему и волновалась, не случилось ли с ним чего-то плохого? Она выскажет ему все, что о нем думает.
Когда экипаж подкатил к особняку Ормстсд, Филаделфия, не ожидая посторонней помощи, выскочила из него и, взбежав по ступеням, постучала в дверь.
Ей сразу же открыл дворецкий и, увидев, что она одна, не смог сдержать удивления.
— Пожалуйста, расплатитесь с кучером, — сказала она тоном, не допускающим возражений.
— Обязательно, мисс, — ответил он, когда она бросилась мимо него, уловив знакомый запах парфюмерии. — Ваш слуга вернулся, мисс! — крикнул он ей вслед. — Как раз перед вашим приездом.
— Спасибо.
Она не остановилась, но улыбка радости смягчила решительное выражение ее лица. С сильно бьющимся сердцем она взбежала по лестнице на свой этаж, пронеслась по коридору и распахнула дверь своей спальни, надеясь, что Эдуардо незаметно проник к ней в комнату и сейчас ждет ее возвращения. Но его в комнате не было.
Разочарование моментально охватило ее, и она почувствовала себя уязвленной. Закрыв дверь, она пошла по ковру, на ходу снимая белые лайковые перчатки. Дойдя до туалетного столика, она швырнула их туда и, сняв венок из фиалок, который украшал ее голову, бросила рядом.
Взглянув на себя в зеркало, она удивилась выражению своего лица. Ее щеки пылали, а глаза светились внутренним светом и сияли, словно топазы. Ее волосы приобрели странный темный оттенок, а губы были ярко-красного цвета, как у брюнеток. В своих глазах она выглядела дешевой и неестественной. Все в ней было фальшивым. Ей казалось, что она утонула в море лжи и двуличности, из которого не выбраться без посторонней помощи. Ей нужны были тихая гавань, якорь, зашита от неопределенности и сомнений. Филаделфия считала, что нашла спасителя в лице Эдуардо Тавареса, человека, на которого могла положиться. Возможно, в этом она ошиблась.
Краска стыда медленно заливала ее лицо. Вероятно, сеньор Таварес видел, как она целовала Генри Уортона. Такой поступок был не в ее правилах. Однако если он их видел, то, возможно, обиделся и поэтому так быстро уехал.
Ее смущение сменилось обидой. Он не должен был чувствовать себя оскорбленным и осуждать ее поступок, ничего не зная о том, как она жила все последние дни. Он не знал о маркизе Д’Эда и его инсинуациях, не знал и о страхе, который она испытывала из-за собственной лживости.
Филаделфия посмотрела на колокольчик, висевший на расшитом гарусом шнурке над камином. Она пошлет за ним. Она уже потянулась к шнурку, когда раздался стук в дверь. Вздрогнув, она отдернула руку.
— Да? Войдите!
В открытой двери появилась горничная.
— Вам помочь раздеться, мадемуазель?
— Да. Нет! Мне ничего не надо, — резко ответила Филаделфия.
— Тогда спокойной ночи, мадемуазель.
— Подожди! — Филаделфия принужденно улыбнулась. — Мне сказали, что вернулся Акбар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83