Просто ему доставляет удовольствие выставлять напоказ свои дурные манеры, играя с ней, как кот с мышью. Игрок, негодяй, развратник. Ей просто не повезло, что она оказалась единственной заинтересовавшей его женщиной на борту Мередит выразительно надула губки.
— Возможно, это из-за компании… Нет никого… ну, равного мне по положению. Ах, простите, капитан, кроме вас, конечно, — прибавила она, поймав тетушкин укоризненный взгляд. Во всяком случае, она немного засомневалась, заполнив Квинном этот прискорбный для цивилизации пробел.
— Мои извинения, — вежливо ответил он. — Посмотрю, не сможем ли мы исправить положение на ближайшей остановке, найдя немного побольше… как вы сказали? вашего положения?
— Это будет наиболее подходящим, — жеманно сказала она, — и занятным.
Он усмехнулся.
— Я больше всего стремлюсь к тому, чтобы пассажирам было… занятно, мисс Ситон. — С этим он вернулся на свое место, а Мередит, надеясь, что он понял это тонкое оскорбление, убежала, чтобы не сказать опять что-нибудь неподходящее. Она не могла понять, почему он так сильно ее притягивал и почему все время провоцировал ее на то, чтобы она говорила ему злые, насмешливые слова.
В этот вечер, опять сказавшись больной, Мередит осталась в каюте и отправила Дафну на палубу подышать свежим воздухом. Она достала свой альбом для рисования и нарисовала братьев Кэррол, а затем, к собственному удивлению, обнаружила, что набрасывает портрет Квинна Девро. Она сделала два рисунка. Один был Квинн в двадцать один год, его пришлось рисовать по памяти. Когда на ее рисунке появилось красивое молодое лицо с яркими глазами и теплой улыбкой, она удивилась, как сильно идеализировала его. Затем она нарисовала человека, которого видела прошлым вечером, — резкие морщины вокруг глаз и рта, циничная улыбка и настороженность в глазах. Почему, Господи, она так одержима им? Неумело чертыхнувшись, она потянулась, чтобы смять лист. Но что-то остановило ее. Вместо этого она спрятала этот рисунок вместе с портретами братьев Кэррол на самое дно сундука. Ее мысли опять побежали по тому же ненужному руслу. Хотя он стал человеком, в котором она все презирала, ей по-прежнему мешали детские образы, и она не совсем могла уравновесить старого и нового Девро. Она не понимала те беззаботные жестокие слова, которые он сказал о своем рабе. Она своими глазами видела доказательство его жестокости. Когда на одной из остановок принимали груз на борт, тот раб помогал поднимать тюки и был без рубашки. Она увидела глубокие шрамы на его спине и опять обратила внимание на то, что он хромает. Из слов капитана Девро, сказанных тогда за столом, она поняла, что именно он за это в ответе.
Но даже если бы у капитана не было списка грехов, достаточно длинного и для самого дьявола, говорила себе Мередит, она не будет им интересоваться. Ей ни к чему были представители мужского племени. Она видела, как ее отец и брат заводят себе женщин — баб, как они говорили, — ничуть не заботясь о чувствах или о последствиях. И никто из “джентльменов”, которых она встречала, не обнаруживал лучших свойств характера. За ней ухаживали, просили ее руки, но она подозревала, что эти предложения направлены, скорее, на ее состояние, а не на обаяние.
Она собиралась никогда не выходить замуж, и, спасибо дедушке, у нее никогда не будет в этом необходимости. Никто не будет контролировать ее жизнь, ее мысли и дела, как ее брат полностью контролировал свою жену. Она отвечала только за себя, так оно будет и впредь.
Что ж тогда Девро так досаждает ей?
ГЛАВА 3
Дафна нерешительно вышла на открытую палубу и стала отыскивать место в тени, где можно было бы спрятаться, не вызывая подозрений. Наступил вечер, и на воде появилась рябь от теплого бриза. Дафна посмотрела вдаль — длинная лента реки простиралась так далеко, насколько хватал глаз. Река была так свободна!
Узел, завязавший ее душу, когда умер старый хозяин, затянулся еще туже. С тех пор как ее продали, забрав из родного дома, она все время чувствовала страх. Даже не страх, а ужас. Она внезапно осознала, что совершенно беспомощна.
Ее детство было счастливым, поняла она сейчас. Дафна ничего не знала о своих родителях, ее воспитала вместе с другими детьми рабов женщина, которую все звали бабулей. В детстве Дафна носила воду тем, кто работал на полях; позднее ее обучили всему, что должна уметь горничная, и она стала прислуживать одной из дочерей в семье хозяина.
Несмотря на жару, Дафна дрожала. Она не знала, с чем встретится на новой плантации, хотя ее хозяйка казалась достаточно милой. Но каким окажется хозяин? Она поняла, что у нее не было выбора. С самого раннего детства она была приучена безропотно принять жребий, который выпал ей в жизни, повиноваться. Она была рождена, чтобы обслуживать других, и, не зная ничего другого, приняла эту науку. В течение девяти лет она старательно служила своей молодой капризной хозяйке, благодаря Бога, что не работает в поле и что хозяин дома — набожный человек, который обращался со своими рабами хотя и сурово, но справедливо. Беглецов, бездельников, смутьянов не наказывали, а продавали, и одна угроза продажи заставляла большинство людей хорошо работать и держала их в послушании. Были хозяева гораздо хуже, и все это знали.
Так что, даже не будучи особенно довольной, Дафна считала, что ей везет, пока несколько недель тому назад не умер хозяин, а семья не выяснила, что они почти разорены. Плантация была продана соседу, который планировал объединить поля. Ему не нужны были лишние домашние слуги, и всех их продали.
Она никогда не забудет, как приехал за ними торговец рабами. Женщин посадили в два фургона, а мужчин, многие из которых всю жизнь провели на этой плантации, заковали в кандалы и приковали к длинной цепи, присоединенной к фургону. На ночь женщин тоже заковали в цепи, и Дафна до сих пор чувствовала жалящий холод металла… и обессиливающий страх.
— Прячешься?
Она подпрыгнула от глубокого, как раскат грома, голоса и ощутила на своей руке ладонь, от которой исходило странное чувство защищенности.
Она осторожно, медленно подняла глаза. Перед ней стоял человек, который несколько раз приносил приглашение ее госпоже. Пока она поднимала взгляд, чтобы увидеть его лицо, у нее чуть не заболела шея. Он был очень высокий. А грудь, обтянутая рубашкой, была такой широкой, что из-за нее почти ничего не было видно.
Он с удовольствием смотрел на нее, и ее сердце почти перестало биться, когда она заметила нежное выражение на его лице.
— Нет… я… — Дафна не знала, что сказать. Из-за своих размеров он мог бы казаться пугающим, но сейчас его глаза и улыбка излучали дружелюбие.
— Не бойся, — сказал он, словно прочитав ее мысли, — я не сделаю ничего плохого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
— Возможно, это из-за компании… Нет никого… ну, равного мне по положению. Ах, простите, капитан, кроме вас, конечно, — прибавила она, поймав тетушкин укоризненный взгляд. Во всяком случае, она немного засомневалась, заполнив Квинном этот прискорбный для цивилизации пробел.
— Мои извинения, — вежливо ответил он. — Посмотрю, не сможем ли мы исправить положение на ближайшей остановке, найдя немного побольше… как вы сказали? вашего положения?
— Это будет наиболее подходящим, — жеманно сказала она, — и занятным.
Он усмехнулся.
— Я больше всего стремлюсь к тому, чтобы пассажирам было… занятно, мисс Ситон. — С этим он вернулся на свое место, а Мередит, надеясь, что он понял это тонкое оскорбление, убежала, чтобы не сказать опять что-нибудь неподходящее. Она не могла понять, почему он так сильно ее притягивал и почему все время провоцировал ее на то, чтобы она говорила ему злые, насмешливые слова.
В этот вечер, опять сказавшись больной, Мередит осталась в каюте и отправила Дафну на палубу подышать свежим воздухом. Она достала свой альбом для рисования и нарисовала братьев Кэррол, а затем, к собственному удивлению, обнаружила, что набрасывает портрет Квинна Девро. Она сделала два рисунка. Один был Квинн в двадцать один год, его пришлось рисовать по памяти. Когда на ее рисунке появилось красивое молодое лицо с яркими глазами и теплой улыбкой, она удивилась, как сильно идеализировала его. Затем она нарисовала человека, которого видела прошлым вечером, — резкие морщины вокруг глаз и рта, циничная улыбка и настороженность в глазах. Почему, Господи, она так одержима им? Неумело чертыхнувшись, она потянулась, чтобы смять лист. Но что-то остановило ее. Вместо этого она спрятала этот рисунок вместе с портретами братьев Кэррол на самое дно сундука. Ее мысли опять побежали по тому же ненужному руслу. Хотя он стал человеком, в котором она все презирала, ей по-прежнему мешали детские образы, и она не совсем могла уравновесить старого и нового Девро. Она не понимала те беззаботные жестокие слова, которые он сказал о своем рабе. Она своими глазами видела доказательство его жестокости. Когда на одной из остановок принимали груз на борт, тот раб помогал поднимать тюки и был без рубашки. Она увидела глубокие шрамы на его спине и опять обратила внимание на то, что он хромает. Из слов капитана Девро, сказанных тогда за столом, она поняла, что именно он за это в ответе.
Но даже если бы у капитана не было списка грехов, достаточно длинного и для самого дьявола, говорила себе Мередит, она не будет им интересоваться. Ей ни к чему были представители мужского племени. Она видела, как ее отец и брат заводят себе женщин — баб, как они говорили, — ничуть не заботясь о чувствах или о последствиях. И никто из “джентльменов”, которых она встречала, не обнаруживал лучших свойств характера. За ней ухаживали, просили ее руки, но она подозревала, что эти предложения направлены, скорее, на ее состояние, а не на обаяние.
Она собиралась никогда не выходить замуж, и, спасибо дедушке, у нее никогда не будет в этом необходимости. Никто не будет контролировать ее жизнь, ее мысли и дела, как ее брат полностью контролировал свою жену. Она отвечала только за себя, так оно будет и впредь.
Что ж тогда Девро так досаждает ей?
ГЛАВА 3
Дафна нерешительно вышла на открытую палубу и стала отыскивать место в тени, где можно было бы спрятаться, не вызывая подозрений. Наступил вечер, и на воде появилась рябь от теплого бриза. Дафна посмотрела вдаль — длинная лента реки простиралась так далеко, насколько хватал глаз. Река была так свободна!
Узел, завязавший ее душу, когда умер старый хозяин, затянулся еще туже. С тех пор как ее продали, забрав из родного дома, она все время чувствовала страх. Даже не страх, а ужас. Она внезапно осознала, что совершенно беспомощна.
Ее детство было счастливым, поняла она сейчас. Дафна ничего не знала о своих родителях, ее воспитала вместе с другими детьми рабов женщина, которую все звали бабулей. В детстве Дафна носила воду тем, кто работал на полях; позднее ее обучили всему, что должна уметь горничная, и она стала прислуживать одной из дочерей в семье хозяина.
Несмотря на жару, Дафна дрожала. Она не знала, с чем встретится на новой плантации, хотя ее хозяйка казалась достаточно милой. Но каким окажется хозяин? Она поняла, что у нее не было выбора. С самого раннего детства она была приучена безропотно принять жребий, который выпал ей в жизни, повиноваться. Она была рождена, чтобы обслуживать других, и, не зная ничего другого, приняла эту науку. В течение девяти лет она старательно служила своей молодой капризной хозяйке, благодаря Бога, что не работает в поле и что хозяин дома — набожный человек, который обращался со своими рабами хотя и сурово, но справедливо. Беглецов, бездельников, смутьянов не наказывали, а продавали, и одна угроза продажи заставляла большинство людей хорошо работать и держала их в послушании. Были хозяева гораздо хуже, и все это знали.
Так что, даже не будучи особенно довольной, Дафна считала, что ей везет, пока несколько недель тому назад не умер хозяин, а семья не выяснила, что они почти разорены. Плантация была продана соседу, который планировал объединить поля. Ему не нужны были лишние домашние слуги, и всех их продали.
Она никогда не забудет, как приехал за ними торговец рабами. Женщин посадили в два фургона, а мужчин, многие из которых всю жизнь провели на этой плантации, заковали в кандалы и приковали к длинной цепи, присоединенной к фургону. На ночь женщин тоже заковали в цепи, и Дафна до сих пор чувствовала жалящий холод металла… и обессиливающий страх.
— Прячешься?
Она подпрыгнула от глубокого, как раскат грома, голоса и ощутила на своей руке ладонь, от которой исходило странное чувство защищенности.
Она осторожно, медленно подняла глаза. Перед ней стоял человек, который несколько раз приносил приглашение ее госпоже. Пока она поднимала взгляд, чтобы увидеть его лицо, у нее чуть не заболела шея. Он был очень высокий. А грудь, обтянутая рубашкой, была такой широкой, что из-за нее почти ничего не было видно.
Он с удовольствием смотрел на нее, и ее сердце почти перестало биться, когда она заметила нежное выражение на его лице.
— Нет… я… — Дафна не знала, что сказать. Из-за своих размеров он мог бы казаться пугающим, но сейчас его глаза и улыбка излучали дружелюбие.
— Не бойся, — сказал он, словно прочитав ее мысли, — я не сделаю ничего плохого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110