Отважному Карчи-хану я уже говорил об этом.
Минбаши испуганно посмотрели на Саакадзе: если так дерзко говорит с ними, значит, шах дал на это право.
Ни один сарбаз по приказу Саакадзе не вошел в Телави.
Правитель Кахети Пеикар-хан, ставленник шаха Аббаса, распоряжался страной как покоритель, взыскивая огнем и мечом огромную дань для «льва Ирана» и не меньшую для себя. Такое правление не способствовало возрождению разоренной некогда богатой страны. Жестокий Пеикар-хан свирепел, когда сборщики клялись, что брать нечего. Он немедленно посылал карательные отряды в деревни. Начинался беспощадный грабеж и избиение непокорных. Вот почему все князья заперлись в замках и крепостях и укрыли в них свою собственность – крестьян. Эти замки, хорошо укрепленные, были недоступны Пеикар-хану.
– Именно там крестьяне заняты выделкой шерсти! – кипел Пеикар-хан. – Именно там сокровище Кахети – шелковичные черви, тучами облепляющие тутовые рощи. Князья через горные, неизвестные ему, Пеикар-хану, дороги отправляют караваны в чужие земли. Они богатеют, а что имеет он, тень шаха Аббаса, Пеикар-хан?
Он был бессилен, ибо хитрые князья, обходя его, посылали шаху Аббасу совместные караваны с данью, наложенной на них. Посылали подарки и послания с выражением преданности. И шах Аббас не отвечал Пеикар-хану на надоедливые жалобы о непокорности князей.
– Разве власть без богатств не напоминает хромого верблюда? А дворец без красивого гарема не похож на бесплодную пустыню? А роскошь без спокойствия – на сладкое тесто, кипящее в сале? – жаловался сейчас Карчи-хану правитель Кахети. Он разжег воображение ханов несметными богатствами «шелковичных князей», настаивая на немедленном нападении, суля всем ханам обогащение, а Ирану – выгоды.
Карчи-хан поспешил отправить на шутюр-бааде гонца к шаху Аббасу с подробным описанием дел в Кахети. Он ждал указаний из Исфахана. Сам он пообещал Пеикар-хану все драгоценности князей разделить честно. После избиения непокорных картлийцев обратный путь будет веселым и прибыльным.
Саакадзе знал о сговоре ханов. И в темные кахетинские ночи он тоже сговаривался с архиепископом Голгофского монастыря Феодосием, митрополитом Никифором, архиепископом Арсением. Это высшее духовенство Кахети, связанное в Константинополе с патриархом греческой церкви, имело связь и с московским Филаретом. Высший духовный сан не помешал им, по поручению Теймураза, искать защиты от шаха Аббаса и у «неверных» турок. Они ездили и в Русию, и в Стамбул.
Кахетинская церковь впаяла в рукоятку меча Георгия Саакадзе золотой крест. В кахетинскую Тушети выехали Даутбек и Димитрий с грамотами от архиепископа Арсения.
Грамоты получили и Элизбар, выехавший в Хевсурети, и Матарс с Панушем, выехавшие в Пшавети.
Ростом и Папуна направились по пути в Картли сгонять из деревень отары для иранцев и рассказать народу о предстоящей большой охоте.
Через горы перелетали радостные слухи. По лесам слышались торопливые шаги. Из деревни в деревню ходил мествире, раздувал гуда и пел песни времен Давида Строителя. Люди шептались, тихо смеялись и прятали слишком радостный блеск глаз.
Зураб Эристави с усиленной охраной выехал в Тбилиси. Он передаст католикосу грозное повеление шах-ин-шаха водворить на царство Симона и подготовить торжественную встречу новому царю Картли. Так велит Георгий.
Карчи-хан одобрил стремительность Саакадзе.
В изгибах гор брызгами разлетались лучи раннего весеннего солнца.
К Панкисскому ущелью подъехали Даутбек, Димитрий, Элизбар, Матарс и Пануш. Здесь их пути расходились. «Барсы» обнялись и пожелали друг другу счастливого возвращения. Даутбек и Димитрий свернули к горе Тбатани в кахетинской Тушети, примыкающей к берегу кахетинской Алазани.
Пануш, Элизбар и Матарс до полудня ехали вместе вдоль бурно разлившейся весенней Иори. Всадники то круто поднимались в гору, и кони, хрипя, шли над пропастью, то стремительно спускались вниз. Высокая трава выпрямила сочные стебли. Кони по голову тонули в зеленых волнах.
Элизбар, Матарс и Пануш глубоко вдыхали горную свежесть. Лица их сияли счастьем. Наконец и им Георгий доверил важное дело.
– Приедешь, Матарс, помни, все общества надо объехать, не то обидятся. Но раньше заручись поддержкой габидацурского хевисбери.
– Знаю, Элизбар, три дня монахи в Греми учили, на память заставляли повторять названия обществ: Габидацурское, Гоголаурское, Чичейское, Чаргальское, Ахательское, Кистаурское, Матурельское, Цоцкораульское, Уканапшавское, Цителаурское, Удзилаурское, Кацапхевское. Я на всю жизнь вбил в голову двенадцать гвоздей.
– О-о, – рассмеялся Элизбар, – у хевсур, спасибо, только пять: Арабули, Чинчараули, Архотиони, Шатилиони и Пирикитское. У тушин тоже есть Пирикитское. Хорошо живут, дружно, никогда не воюют между собой, как наши князья, лягушачьи потроха!
Переговариваясь, друзья незаметно въехали в извилистое ущелье. По сторонам поднимались высокие скалистые горы. Холодные голубые ручьи спадали с каменных уступов в Иори.
Напоив коней, «барсы» распрощались. Элизбар свернул направо и стал подниматься по тропинке вверх в Хевсурети. Матарс и Пануш из ущелья свернули в буйно разросшийся лес. Исполинские дубы, буки, белые тополя склонялись над орешником, кизиловыми зарослями. Тропа круто поднималась вверх, извиваясь над крутизной. Лес поредел. Он перемежался полянами, поросшими высокой волнующейся травой. На скатах чернели пашни. Сакли пшавов едва виднелись на высотах.
К Матарсу и Панушу подошли вооруженные пшавы. Отсюда начиналась узкая тропа в Габидацурское общество.
Матарс посмотрел на караван лошаков, навьюченных бурдюками с сыром и маслом. Они направлялись в Кахети. «Как раз для персов везут», – подумал Матарс. Пшавы вежливо выслушали Матарса, пропустили, но из предосторожности послали вслед «барсам» двух вооруженных.
В Телави оживление. Карчи-хан сегодня выезжает в Картли. Войско и обоз выступили еще вчера.
Симон нетерпеливо поглядывает на далекие горы. На выхоленного жеребца, цвета каштана, надевают чепрак с изображением меча Багратидов.
Изумился Карчи-хан, услыхав о намерении Саакадзе мирным путем заставить тушин признать власть шаха Аббаса и платить Ирану дань шерстью и скотом. Как Саакадзе рискует без войска отдаться в руки врага?!
Саакадзе объяснил о законе гостеприимства тушин. Он, Саакадзе, едет как гость, с одним оруженосцем. Это значит – он невредимым догонит Карчи-хана у ворот Тбилиси.
Карчи-хан запротестовал: жизнь Непобедимого подобна черному карбонату на мизинце шаха Аббаса. Разве не падет гнев «льва Ирана» на персидских сардаров, не сумевших уберечь жизнь истребителя османов?
Глаза Саакадзе насмешливо сузились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142
Минбаши испуганно посмотрели на Саакадзе: если так дерзко говорит с ними, значит, шах дал на это право.
Ни один сарбаз по приказу Саакадзе не вошел в Телави.
Правитель Кахети Пеикар-хан, ставленник шаха Аббаса, распоряжался страной как покоритель, взыскивая огнем и мечом огромную дань для «льва Ирана» и не меньшую для себя. Такое правление не способствовало возрождению разоренной некогда богатой страны. Жестокий Пеикар-хан свирепел, когда сборщики клялись, что брать нечего. Он немедленно посылал карательные отряды в деревни. Начинался беспощадный грабеж и избиение непокорных. Вот почему все князья заперлись в замках и крепостях и укрыли в них свою собственность – крестьян. Эти замки, хорошо укрепленные, были недоступны Пеикар-хану.
– Именно там крестьяне заняты выделкой шерсти! – кипел Пеикар-хан. – Именно там сокровище Кахети – шелковичные черви, тучами облепляющие тутовые рощи. Князья через горные, неизвестные ему, Пеикар-хану, дороги отправляют караваны в чужие земли. Они богатеют, а что имеет он, тень шаха Аббаса, Пеикар-хан?
Он был бессилен, ибо хитрые князья, обходя его, посылали шаху Аббасу совместные караваны с данью, наложенной на них. Посылали подарки и послания с выражением преданности. И шах Аббас не отвечал Пеикар-хану на надоедливые жалобы о непокорности князей.
– Разве власть без богатств не напоминает хромого верблюда? А дворец без красивого гарема не похож на бесплодную пустыню? А роскошь без спокойствия – на сладкое тесто, кипящее в сале? – жаловался сейчас Карчи-хану правитель Кахети. Он разжег воображение ханов несметными богатствами «шелковичных князей», настаивая на немедленном нападении, суля всем ханам обогащение, а Ирану – выгоды.
Карчи-хан поспешил отправить на шутюр-бааде гонца к шаху Аббасу с подробным описанием дел в Кахети. Он ждал указаний из Исфахана. Сам он пообещал Пеикар-хану все драгоценности князей разделить честно. После избиения непокорных картлийцев обратный путь будет веселым и прибыльным.
Саакадзе знал о сговоре ханов. И в темные кахетинские ночи он тоже сговаривался с архиепископом Голгофского монастыря Феодосием, митрополитом Никифором, архиепископом Арсением. Это высшее духовенство Кахети, связанное в Константинополе с патриархом греческой церкви, имело связь и с московским Филаретом. Высший духовный сан не помешал им, по поручению Теймураза, искать защиты от шаха Аббаса и у «неверных» турок. Они ездили и в Русию, и в Стамбул.
Кахетинская церковь впаяла в рукоятку меча Георгия Саакадзе золотой крест. В кахетинскую Тушети выехали Даутбек и Димитрий с грамотами от архиепископа Арсения.
Грамоты получили и Элизбар, выехавший в Хевсурети, и Матарс с Панушем, выехавшие в Пшавети.
Ростом и Папуна направились по пути в Картли сгонять из деревень отары для иранцев и рассказать народу о предстоящей большой охоте.
Через горы перелетали радостные слухи. По лесам слышались торопливые шаги. Из деревни в деревню ходил мествире, раздувал гуда и пел песни времен Давида Строителя. Люди шептались, тихо смеялись и прятали слишком радостный блеск глаз.
Зураб Эристави с усиленной охраной выехал в Тбилиси. Он передаст католикосу грозное повеление шах-ин-шаха водворить на царство Симона и подготовить торжественную встречу новому царю Картли. Так велит Георгий.
Карчи-хан одобрил стремительность Саакадзе.
В изгибах гор брызгами разлетались лучи раннего весеннего солнца.
К Панкисскому ущелью подъехали Даутбек, Димитрий, Элизбар, Матарс и Пануш. Здесь их пути расходились. «Барсы» обнялись и пожелали друг другу счастливого возвращения. Даутбек и Димитрий свернули к горе Тбатани в кахетинской Тушети, примыкающей к берегу кахетинской Алазани.
Пануш, Элизбар и Матарс до полудня ехали вместе вдоль бурно разлившейся весенней Иори. Всадники то круто поднимались в гору, и кони, хрипя, шли над пропастью, то стремительно спускались вниз. Высокая трава выпрямила сочные стебли. Кони по голову тонули в зеленых волнах.
Элизбар, Матарс и Пануш глубоко вдыхали горную свежесть. Лица их сияли счастьем. Наконец и им Георгий доверил важное дело.
– Приедешь, Матарс, помни, все общества надо объехать, не то обидятся. Но раньше заручись поддержкой габидацурского хевисбери.
– Знаю, Элизбар, три дня монахи в Греми учили, на память заставляли повторять названия обществ: Габидацурское, Гоголаурское, Чичейское, Чаргальское, Ахательское, Кистаурское, Матурельское, Цоцкораульское, Уканапшавское, Цителаурское, Удзилаурское, Кацапхевское. Я на всю жизнь вбил в голову двенадцать гвоздей.
– О-о, – рассмеялся Элизбар, – у хевсур, спасибо, только пять: Арабули, Чинчараули, Архотиони, Шатилиони и Пирикитское. У тушин тоже есть Пирикитское. Хорошо живут, дружно, никогда не воюют между собой, как наши князья, лягушачьи потроха!
Переговариваясь, друзья незаметно въехали в извилистое ущелье. По сторонам поднимались высокие скалистые горы. Холодные голубые ручьи спадали с каменных уступов в Иори.
Напоив коней, «барсы» распрощались. Элизбар свернул направо и стал подниматься по тропинке вверх в Хевсурети. Матарс и Пануш из ущелья свернули в буйно разросшийся лес. Исполинские дубы, буки, белые тополя склонялись над орешником, кизиловыми зарослями. Тропа круто поднималась вверх, извиваясь над крутизной. Лес поредел. Он перемежался полянами, поросшими высокой волнующейся травой. На скатах чернели пашни. Сакли пшавов едва виднелись на высотах.
К Матарсу и Панушу подошли вооруженные пшавы. Отсюда начиналась узкая тропа в Габидацурское общество.
Матарс посмотрел на караван лошаков, навьюченных бурдюками с сыром и маслом. Они направлялись в Кахети. «Как раз для персов везут», – подумал Матарс. Пшавы вежливо выслушали Матарса, пропустили, но из предосторожности послали вслед «барсам» двух вооруженных.
В Телави оживление. Карчи-хан сегодня выезжает в Картли. Войско и обоз выступили еще вчера.
Симон нетерпеливо поглядывает на далекие горы. На выхоленного жеребца, цвета каштана, надевают чепрак с изображением меча Багратидов.
Изумился Карчи-хан, услыхав о намерении Саакадзе мирным путем заставить тушин признать власть шаха Аббаса и платить Ирану дань шерстью и скотом. Как Саакадзе рискует без войска отдаться в руки врага?!
Саакадзе объяснил о законе гостеприимства тушин. Он, Саакадзе, едет как гость, с одним оруженосцем. Это значит – он невредимым догонит Карчи-хана у ворот Тбилиси.
Карчи-хан запротестовал: жизнь Непобедимого подобна черному карбонату на мизинце шаха Аббаса. Разве не падет гнев «льва Ирана» на персидских сардаров, не сумевших уберечь жизнь истребителя османов?
Глаза Саакадзе насмешливо сузились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142