Один только Крильон не разделял этой уверенности остальных непосвященных. Сидя около короля, он что-то бормотал сквозь зубы.
— Что вы бормочете, герцог? — спросил король.
— Я говорю, что хотел бы быть королем на часок! — ответил Крильон.
— А для чего, собственно?
— Для того, чтобы оставить Гаскариля самым спокойным образом в его темнице!
— А что же выйдет из того, что Гаскариль останется в своей камере?
— Тогда не обманутся ожидания всех парижан. Я рассуждаю так, ваше величество: если у меня к обеду имеется такое лакомое блюдо, как, например, филе из дичи, седло дикой козы, голова дикого вепря или что-нибудь другое еще в этом же роде, то я не подумаю о том, чтобы взяться за плошку чечевицы или бобов!
— Э, да вы гастроном, герцог! — сказал король.
— Для меня, как и для всех парижан, — продолжал герцог, — Рене представляет собою филе из дичи, а Гаскариль — вареную чечевицу.
Король громко расхохотался, а за ним расхохотались также все придворные.
— Однако, — шепнул Генрих на ухо Маргарите, — этот упрямец способен расстроить все хитрые комбинации королевы с Ренодэном!
Того же мнения держались, должно быть, и заинтересованные лица, потому что королева была бледнее смерти, волосы Рене встали дыбом, да и президент Ренодэн явно чувствовал себя не в своей тарелке. Если Гаскариля не допросят сейчас же — Рене погибнет.
— Ну-с, доканчивайте свою мысль, герцог, — сказал король.
— Так вот, ваше величество, если бы я был королем, я угостил бы парижан филе из дичи и не портил бы им аппетита вареной чечевицей. Иначе говоря, я сначала расправился бы с Рене, а потом уже стал бы думать, нужно ли или нет возиться с Гаскарилем.
— Одно другому не мешает, — ответил король. — Гаскариля мы все-таки допросим, а потом видно будет. Рене мы повесим в первую голову, и парижане получат свое филе из дичи, ну а через несколько дней они удовольствуются и чечевицей!
— Как угодно вашему величеству! — мрачно буркнул Крильон.
Дверь снова отворилась, и в камеру пыток ввели Гаскариля. Рене и королева перевели дух, президент Ренодэн почувствовал большое успокоение. Гаскариль был высоким парнем лет двадцати восьми, отлично сложенным, с умным лицом и смелым взглядом.
Королю он понравился.
— Черт возьми! Согласитесь, друг мой Крильон, что парижане получат очень добропорядочную чечевицу! — сказал он герцогу, затем, посмотрев снова на Гаскариля, произнес, обращаясь к нему:
— Ну-ка ты, чудак! Видишь эту лежанку, клинья, жаровню, испанский башмак? Что ты скажешь об этом?
— Все это я уже давно знаю, ваше величество, — ответил Гаскариль. — Я уже подвергался пытке в Орлеане года четыре тому назад.
— И надеюсь, признался во всем?
— То есть ни единого словечка не проронил, ваше величество! Если я нахожу это нужным, то даю признание по доброй воле. Но пусть господин Кабош, — он любезно поклонился палачу, — сожжет мне обе руки, перебьет кости, истерзает мне тело калеными щипцами, а я не скажу ни слова, если вобью себе в голову, что говорить не надо!
— Вот как? — сказал король.
— Гаскариль! — строго прикрикнул президент Ренодэн, — ты забываешь, что говоришь с самим королем!
— Боже сохрани забыть! — ответил Гаскариль. — Но только раз уж мне все равно умирать, так могу я хоть говорить что думаю?
— Пусть говорит! — сказал король. — Хладнокровие этого чудака нравится мне!
— Ваше величество, — сказал Гаскариль, бросая насмешливый взгляд на Рене, — я догадываюсь, чему обязан честью находиться в вашем присутствии!
— А, так ты догадываешься?
— Ко мне посадили «барана», и вы хотите узнать что-нибудь о деле на Медвежьей улице?
— Вот именно, паренек, и, чтобы заставить тебя рассказать нам всю правду, мы вольем тебе в горло несколько пинт воды.
— Это совершенно бесполезно, ваше величество! — ответил Гаскариль.
— Почему? Разве ты решил говорить по доброй воле?
— Гм… Это зависит…
— От чего?
— Я присужден к повешению и уже примирился с мыслью о смерти. Мне придется пережить один неприятный момент, но он короток. А вот если я признаюсь в убийстве на Медвежьей улице, меня будут колесовать.
— Значит, ты не хочешь сознаваться?
— Нет, я этого не сказал, но только, если ваше величество собирается подвергнуть меня пытке, я не вымолвлю ни слова, а вот если мне кое-что обещают…
— Ручаюсь, что этот чудак хочет испросить помилования! — смеясь, заметил король.
— Я вовсе не настолько честолюбив, — с улыбкой ответил Гаскариль, — да кроме того, уже примирился со своей судьбой. Так вот, если вы, ваше величество, обещаете мне, что в каком бы преступлении я ни сознался, меня все равно повесят, а не колесуют, то я расскажу все!
Король повернулся к Крильону и сказал ему:
— Видно, парижанам придется удовольствоваться чечевицей на прованском масле, а не на коровьем!
— Ваше величество, — ответил Крильон, — я из страны прованского масла и отношусь к коровьему с большим пренебрежением.
— Благодари герцога Крильона, — сказал король Гаскарилю, — он подал голос за тебя. Ты будешь повешен!
— Что бы ни случилось и в чем бы я ни признался?
— Да, — ответил король, — даю тебе в этом свое дворянское слово.
— В таком случае вашему высочеству остается лишь отпустить господина Кабоша: нам он не нужен!
— Говори!
Гаскариль уверенно оглянулся по сторонам и начал:
— Я расскажу вам, как случилось это дельце на Медвежьей улице. Мессир Рене был в любовной связи с госпожой Лорьо, женой убитого…
Рене едва удержался от жеста изумления, а Генрих подавил в себе крик ярости. Но президент Ренодэн строго посмотрел на Рене, и тот понял все.
Гаскариль продолжал:
— Рене был знаком с ландскнехтом Теобальдом, который был также и моим другом. Мы с Теобальдом устроили не одно изрядное дельце. Ну и Рене Флорентийцу Теобальд тоже услуживал, а когда Рене бывал у госпожи Лорьо, то он сторожил на улице. Однажды Теобальд сказал мне: «Лорьо богат, как король. Нельзя ли запустить руку в его сундук?» «Это трудновато», — ответил я. «Да ведь он выходит каждый вечер из дома, а в это время к нему забирается Рене». — «Так нам придется иметь дело с Рене?»— «Нет, потому что сегодня вечером Рене похищает ювелиршу». — «Так что же ты хочешь сделать?»— «По-моему, надо убить ювелира, когда он будет проходить по мосту Святого Михаила, и отобрать у него домовый ключ. Ну, а раз ювелирши и Рене не будет там…»— «Да уверен ли ты, что это так?»— «Мне сказал об этом Годольфин, приемный сын Рене…»
— Ну, дальше, дальше! — нетерпеливо сказал король.
— Годольфин около десяти часов вечера вышел из лавки, — продолжал Гаскариль. — Мы встретили его и прошли с ним небольшую часть пути. Годольфин рассказал нам, что он несет кинжал Рене в починку оружейнику, а от последнего должен пройти к ювелирше и предупредить ее, что сегодня вечером похищение не состоится, так как Рене должен работать у королевы, а будет ждать ее там-то и тогда-то.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42