Он прямо-таки обомлел, когда услышал от меня об авансе. А когда разговор зашел об оплате моего труда, заявил, что не может быть и речи о том, чтобы я получал за каждую книжонку больше пятисот долларов, поскольку большая сумма сделает ее издание нерентабельным.
Разумеется, он нахально врал. Работая в "Парфеноне", я был достаточно осведомлен, какие дивиденды снимает издательство с популярной литдешевки, допечатку которой массовым тиражом заказывали ему московские фирмачи-книгоделы. Даже на таких договорах самарцы имели неплохой куш, а сейчас, выкупив право на самостоятельный выпуск книжек расхожей серии, они будут грести во много раз больше. Но доказательств у меня не было, я не мог ловко оперировать цифрами, как это виртуозно продемонстрировал лопоухий крючконосый семит, которого я возненавидел за этот час, как лютого врага. Я мог лишь тупо упираться, багровея, закусывать губу, чтоб не перейти на ненормативную лексику, и мысленно твердить и твердить себе: не поддавайся, не будь хлюпиком, не дай себя провести, как сельского дурачка...
Карпович практически не вмешивался в наше противоборство. Он благожелательно следил за нами - точь-в-точь как зарубежный министр, приглашенный на корриду, где опытный тореро элегантно расправляется с неуклюжим разъяренным бычком.
Полковничья, мясистая, в складках физиономия Махнева, напротив - выражала живейший интерес к содержанию нашей перепалки с экономистом, но и "полупахан" предпочел предоставить Готцу право нанести последний, смертельный укол...
Когда я вышел от Карповича, в руках у меня была толстенная папка с подстрочником романа "Из бездны - вдвоем", сочиненного некой Армандой Кройс, и экземпляр договора Заказчика с Исполнителем. Согласно ему, Исполнитель, то есть я, обязывался в течение двух месяцев подготовить к печати "оригинальное высокохудожественное произведение", за которое Заказчик отслюнит мне в рублях сумму, эквивалентную одной тысяче долларов аккордно, а главное - авансом. На этом я все же настоял, и они-таки поняли, что в основании моего упрямства есть что-то действительно серьезное.
Можно ли было считать эту тысячу моей победой? Казалось бы, да. Ведь я сумел удвоить предлагавшуюся мне сумму. Наверняка они уступили бы и еще, но я просто уже обессилел. И уговорил себя тем, что именно тысяча "зеленых" мне сейчас и нужна, а упорствуй я дальше, того и гляди "Парфенон" откажется вообще иметь со мной дело. Короче, я струсил. Презирая свое малодушие, я успокаивал себя тем, что завтра-послезавтра швырну поганые эти деньги на стол пред светлы очи своих милых женщин и... И что-то надо резко, кардинально менять в самом своем существовании в этом мире, становится уже просто невыносимо от этой насквозь фальшивой, словно навязанной мне жизни.
Чтобы не думать ни о Марьяне, ни о Джиге, ни о своих домашних, я решил не откладывая заняться делом - хотя бы просмотреть подсунутый мне Махневым любовный роман. Так сказать, перешагнуть пока что лишь порог публичного дома, под красным фонарем которого мне предстоит отныне усердно трудиться. Текст довольно-таки пухлой рукописи был отпечатан крупным шрифтом и достаточно чистенько, три-четыре помарки на страницу. Неведомый мне переводчик с английского работал на компьютере с хорошим принтером, интервалы между строчками были широкими, так что места для литературной правки было достаточно. Однако уже первый абзац заставил меня содрогнуться.
"Заложив свои нежирные руки за золотоволосую голову, Эстебан с удовольствием рассматривала свое обнаженное тело в зеркале, когда за ее спиной послышался дверной скрип и густой мужской голос издал восклицание восхищенности: "Ты хороша сегодня, как спелый персик, когда зубы вонзаются в его сочащуюся бархатную плоть!"" Я зажмурился и тряхнул головой... Неужели и дальше будет такое?
"- Ты пришел вовремя, дорогой Стив! - засмеялась молодая женщина, оборачиваясь к вошедшему в будуар высокому блондину с твердыми челюстями и голубыми глазами, которые жадно ощупывали подробности ее восхитительных прелестей. - Еще минута, и я позвонила бы Джорджу, и тогда тебе пришлось бы стать за мной в очередь, как безработному на бирже труда в Чикаго. Но ты пришел первый, а первому всегда полагается приз.
- Не упоминай это проклятое имя! - взревел Стив, прижимая к груди задрожавшее смуглое от атлантического загара тело. Его ладони медленно скользнули..." Я захлопнул папку и обеими руками вцепился в бороду. Тоскливый ужас надвигался неотвратимой мутной волной... Наверняка такими вот трескучими фразами пестрит вся эта кошмарная поделка. Но ужас-таки и в самом деле наваливался на меня - от одного лишь осознания самого факта, что в этой вонючей словесной бурде мне придется барахтаться многие месяцы... Но поздно, брат Ходоров, поздно, желтый билет проститутки тебе уже вручен... Отрабатывай и не суетись под клиентом...
- Что с вами, Феликс Михайлович? Вы не заболели?
Кажется, я даже застонал... Карие глазки обернувшейся на меня Люси смотрели так сочувственно...
И я вдруг увидел его, такого сейчас несчастненького Ходорова, глазами этой скромной, совсем неглупой, но бесконечно наивной девушки, с искренним обожанием взирающей на Писателя, человека совсем иной, ужасно благородной породы - совсем не той, к какой относятся ее родители, кажется инженеры, знакомые родителей, соседи по дому, даже институтские преподаватели и профессора... Им недоступны эмпиреи творческого духа, они будничны в своих интересах и заботах, а он, знаменитый Ходоров, книгами которого она упивалась девчонкой, терзается совсем другими страстями, неведомые дюжинным людям муки творчества обуревают этого лобастого пышноволосого человека с ухоженной русой бородкой... Как хочется сейчас помочь ему, облегчить ту нравственную ношу, которую добровольно взваливают на себя они, Писатели, Творцы...
Я увидел себя ее глазами, и мне стало нестерпимо стыдно, будто я молча наблюдаю, как опытный стареющий жуир соблазняет очередную бесхитростную девчонку дешевыми посулами сняться в кино, стать фотомоделью, и сам прекрасно осознает, как гадостна и пошла разыгрываемая им комедия, но не в силах преодолеть себя, циничного сластолюбца, привыкшего думать, что любые средства оправдывают любую, высокую или низменную цель. Если бы знала сейчас бедная Люся, что под этим высоким челом прыгают и суетливо сшибаются трусливенькие, весьма прагматические мыслишки, что окромя того, как оберечь свою потертую шкуру, этот только что продавшийся задешево, а сейчас скорбно застывший за столом Ходоров просто не способен думать ни о чем другом.
Я вздрогнул и очнулся... Я понял, что немедленно, не откладывая ни на секунду, должен найти Марьяну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Разумеется, он нахально врал. Работая в "Парфеноне", я был достаточно осведомлен, какие дивиденды снимает издательство с популярной литдешевки, допечатку которой массовым тиражом заказывали ему московские фирмачи-книгоделы. Даже на таких договорах самарцы имели неплохой куш, а сейчас, выкупив право на самостоятельный выпуск книжек расхожей серии, они будут грести во много раз больше. Но доказательств у меня не было, я не мог ловко оперировать цифрами, как это виртуозно продемонстрировал лопоухий крючконосый семит, которого я возненавидел за этот час, как лютого врага. Я мог лишь тупо упираться, багровея, закусывать губу, чтоб не перейти на ненормативную лексику, и мысленно твердить и твердить себе: не поддавайся, не будь хлюпиком, не дай себя провести, как сельского дурачка...
Карпович практически не вмешивался в наше противоборство. Он благожелательно следил за нами - точь-в-точь как зарубежный министр, приглашенный на корриду, где опытный тореро элегантно расправляется с неуклюжим разъяренным бычком.
Полковничья, мясистая, в складках физиономия Махнева, напротив - выражала живейший интерес к содержанию нашей перепалки с экономистом, но и "полупахан" предпочел предоставить Готцу право нанести последний, смертельный укол...
Когда я вышел от Карповича, в руках у меня была толстенная папка с подстрочником романа "Из бездны - вдвоем", сочиненного некой Армандой Кройс, и экземпляр договора Заказчика с Исполнителем. Согласно ему, Исполнитель, то есть я, обязывался в течение двух месяцев подготовить к печати "оригинальное высокохудожественное произведение", за которое Заказчик отслюнит мне в рублях сумму, эквивалентную одной тысяче долларов аккордно, а главное - авансом. На этом я все же настоял, и они-таки поняли, что в основании моего упрямства есть что-то действительно серьезное.
Можно ли было считать эту тысячу моей победой? Казалось бы, да. Ведь я сумел удвоить предлагавшуюся мне сумму. Наверняка они уступили бы и еще, но я просто уже обессилел. И уговорил себя тем, что именно тысяча "зеленых" мне сейчас и нужна, а упорствуй я дальше, того и гляди "Парфенон" откажется вообще иметь со мной дело. Короче, я струсил. Презирая свое малодушие, я успокаивал себя тем, что завтра-послезавтра швырну поганые эти деньги на стол пред светлы очи своих милых женщин и... И что-то надо резко, кардинально менять в самом своем существовании в этом мире, становится уже просто невыносимо от этой насквозь фальшивой, словно навязанной мне жизни.
Чтобы не думать ни о Марьяне, ни о Джиге, ни о своих домашних, я решил не откладывая заняться делом - хотя бы просмотреть подсунутый мне Махневым любовный роман. Так сказать, перешагнуть пока что лишь порог публичного дома, под красным фонарем которого мне предстоит отныне усердно трудиться. Текст довольно-таки пухлой рукописи был отпечатан крупным шрифтом и достаточно чистенько, три-четыре помарки на страницу. Неведомый мне переводчик с английского работал на компьютере с хорошим принтером, интервалы между строчками были широкими, так что места для литературной правки было достаточно. Однако уже первый абзац заставил меня содрогнуться.
"Заложив свои нежирные руки за золотоволосую голову, Эстебан с удовольствием рассматривала свое обнаженное тело в зеркале, когда за ее спиной послышался дверной скрип и густой мужской голос издал восклицание восхищенности: "Ты хороша сегодня, как спелый персик, когда зубы вонзаются в его сочащуюся бархатную плоть!"" Я зажмурился и тряхнул головой... Неужели и дальше будет такое?
"- Ты пришел вовремя, дорогой Стив! - засмеялась молодая женщина, оборачиваясь к вошедшему в будуар высокому блондину с твердыми челюстями и голубыми глазами, которые жадно ощупывали подробности ее восхитительных прелестей. - Еще минута, и я позвонила бы Джорджу, и тогда тебе пришлось бы стать за мной в очередь, как безработному на бирже труда в Чикаго. Но ты пришел первый, а первому всегда полагается приз.
- Не упоминай это проклятое имя! - взревел Стив, прижимая к груди задрожавшее смуглое от атлантического загара тело. Его ладони медленно скользнули..." Я захлопнул папку и обеими руками вцепился в бороду. Тоскливый ужас надвигался неотвратимой мутной волной... Наверняка такими вот трескучими фразами пестрит вся эта кошмарная поделка. Но ужас-таки и в самом деле наваливался на меня - от одного лишь осознания самого факта, что в этой вонючей словесной бурде мне придется барахтаться многие месяцы... Но поздно, брат Ходоров, поздно, желтый билет проститутки тебе уже вручен... Отрабатывай и не суетись под клиентом...
- Что с вами, Феликс Михайлович? Вы не заболели?
Кажется, я даже застонал... Карие глазки обернувшейся на меня Люси смотрели так сочувственно...
И я вдруг увидел его, такого сейчас несчастненького Ходорова, глазами этой скромной, совсем неглупой, но бесконечно наивной девушки, с искренним обожанием взирающей на Писателя, человека совсем иной, ужасно благородной породы - совсем не той, к какой относятся ее родители, кажется инженеры, знакомые родителей, соседи по дому, даже институтские преподаватели и профессора... Им недоступны эмпиреи творческого духа, они будничны в своих интересах и заботах, а он, знаменитый Ходоров, книгами которого она упивалась девчонкой, терзается совсем другими страстями, неведомые дюжинным людям муки творчества обуревают этого лобастого пышноволосого человека с ухоженной русой бородкой... Как хочется сейчас помочь ему, облегчить ту нравственную ношу, которую добровольно взваливают на себя они, Писатели, Творцы...
Я увидел себя ее глазами, и мне стало нестерпимо стыдно, будто я молча наблюдаю, как опытный стареющий жуир соблазняет очередную бесхитростную девчонку дешевыми посулами сняться в кино, стать фотомоделью, и сам прекрасно осознает, как гадостна и пошла разыгрываемая им комедия, но не в силах преодолеть себя, циничного сластолюбца, привыкшего думать, что любые средства оправдывают любую, высокую или низменную цель. Если бы знала сейчас бедная Люся, что под этим высоким челом прыгают и суетливо сшибаются трусливенькие, весьма прагматические мыслишки, что окромя того, как оберечь свою потертую шкуру, этот только что продавшийся задешево, а сейчас скорбно застывший за столом Ходоров просто не способен думать ни о чем другом.
Я вздрогнул и очнулся... Я понял, что немедленно, не откладывая ни на секунду, должен найти Марьяну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32