Граф же, не изменившись в лице, громко повторил:
— Исполняйте приказание! Стреляйте, и ничего не бойтесь! Огонь! Огонь, вам говорят!!
Видя, что импровизированные солдаты уже готовятся исполнить столь энергичный приказ, Мистуфлэ обнажил шпагу, но монсеньор Людовик схватил его за запястье:
— Спрячь шпагу.
Затем он спокойно встал между слугами и графом и сказал:
— Возможно, месье графу угодно, чтобы его слуги заодно прикончили и меня?
— Монсеньор! Монсеньор! Не рискуйте так! — взмолился граф. — Отойдите, прошу вас!
— Тогда прикажите своим людям удалиться, — ответил Людовик и с гневом добавил: — Или вы желаете, чтобы я сказал им, кто я такой?
Графа словно ударили:
— Как? — воскликнул он. — Вы знаете?
— Да, знаю, несмотря на все ваши старания скрыть это от всех, в том числе и от меня самого… Так что отныне и впредь позвольте мне пользоваться правами, исконно мне принадлежащими.
Граф склонил голову в знак согласия, а монсеньор Людовик, повернувшись к слугам, сказал:
— От имени графа де Бреванна приказываю вам забрать тело шевалье де ла Бара и вернуться в замок! Вы же, — продолжал он, обращаясь к хозяину постоялого двора и его жене, — запритесь в своей комнате и до утра не покидайте ее.
Слуги поспешили исполнить приказ. Когда они удалились, юноша подошел к почти сломленному происшедшим графу, без сил сидящему на стуле, и сказал:
— Господин граф, до сегодняшнего дня я подчинялся вашей воле с поистине сыновней почтительностью, но настало время, когда я должен вернуть свои законные права и занять подобающее мне место среди людей… Этой же ночью я отправляюсь в Париж, в Лувр, к королю!
— Несчастный! — с отчаянием в голосе воскликнул граф. — Вы идете на верную смерть!
— Пусть! — ответил юноша. — Зато народ Франции узнает, что им правит недостойный король, желавший смерти собственного брата.
— Гром и молния! — тихо проговорил потрясенный Фариболь. — Брат короля!
— Да, я брат короля Франции! — ответил монсеньор Людовик, по-прежнему обращаясь к графу. — Но мне необходимо веское, неопровержимое доказательство этого, и оно у вас есть. Дайте мне его, господин граф! Я готов получить его любой ценой, но прошу вас, будьте благоразумны и отдайте добровольно!
— Никогда! — вскричал граф. — Повторяю вам -никогда! Отдать вам просимое означает для меня нарушить слово дворянина!
— Послушайте, граф. Несколько часов назад с королевской почтой вы получили некое письмо, важность которого легко угадывалась по вашему лицу, когда вы его читали. Отдайте мне это письмо, граф, ведь я предупредил, что все равно получу его.
— Нет! — воскликнул граф, инстинктивно кладя руку на карман камзола.
— Ей-богу! — быстро сообразил Фариболь. — Кажется, оно у негр с собой.
— Обыщите его! — приказал монсеньор Людовик.
Пока Мистуфлэ держал сопротивляющегося графа, Фариболь со знанием дела обшаривал камзол последнего.
— Монсеньор! — взмолился граф. — Подобное бесчестье хуже смерти!
— Нашел! — вдруг крикнул Фариболь и в доказательство своих слов помахал письмом в воздухе.
Дрожащими от волнения руками юноша взял письмо, развернул его и прочел. В глазах его блеснули слезы и срывающимся голосом он спросил:
— Ужели, граф, вы столь жестокосердны, что могли скрыть от меня столь важное и печальное известие?
— Я действовал согласно своей совести, чести и данной клятве, — гордо ответил граф.
— Тем не менее вы не могли не прислушаться к горячей мольбе, изложенной в этом письме.
Сказав это, юноша вновь прочел письмо, на этот раз вслух:
«Граф!
Прошу Вас без промедления явиться ко мне. Вскоре мне суждено предстать перед Тем, кто равно судит и простых смертных и сильных мира сего по делам их. Мне страшно. Я желаю увидеться с сыном своим, от коего отреклась когда-то, а теперь буду молить его о прощении. Приезжайте, приезжайте оба! Я умираю!
Анна Австрийская».
— Королева-мать! — снимая шляпы, воскликнули Фариболь и Мистуфлэ.
Воспользовавшись возникшим замешательством, граф одним прыжком оказался рядом с Людовиком, вырвал из рук юноши письмо и бросил его в камин. Оно мгновенно превратилось в пепел.
— Что вы наделали, несчастный? — вскричал монсеньор Людовик.
— Я исполнил свой долг, — спокойно ответил граф. — Я поклялся его величеству королю Людовику XIII никогда не разглашать эту тайну, поскольку она затрагивает интересы безопасности государства. Ради нее я пожертвовал своей свободой, посвятил ей всю жизнь… И я не признаю за Анной Австрийской права освободить меня от данной клятвы, а следовательно, и вы навсегда останетесь для всех «монсеньором Людовиком».
— Вы заблуждаетесь! — запальчиво воскликнул юноша и, повернувшись к Фариболю и Мистуфлэ, спросил: — А вы что скажете?
— Сударь, мы присягнули вам на верность, полагая, что присягаем нашему монарху. Сейчас же, зная, что вы не более чем его бесправный брат… мы готовы служить вам до последней капли крови. Ты со мной согласен, Мистуфлэ?
— Совершенно! Клянусь!
— Тогда свяжите графа и вставьте ему кляп, — распорядился монсеньор Людовик.
Несмотря на отчаянное сопротивление, минуту спустя граф уже лежал на столе с кляпом во рту, надежно связанный по рукам и ногам.
Прежде чем уйти, юноша приблизился к нему и сказал:
— В память о том сочувствии к заботе, с которыми вы относились ко мне все это время, граф, я прощаю ваши заблуждения и дарю вам жизнь. Как бы ни сложилась моя дальнейшая судьба, я всегда буду помнить вас и… мадемуазель де Бреванн… Прощайте, граф! Да хранит вас Бог!
Глава III
ИСПОВЕДЬ АННЫ АВСТРИЙСКОЙ
Часы истории показывали первые дни 1666 года.
В кардинальском дворце, в скудно обставленной, еле освещаемой светом угасающего пламени камина комнате с высоким потолком, в постели под огромным балдахином всеми забытая и предоставленная страшной боли, разрывавшей ей внутренности, медленно умирала королева-мать, Анна Австрийская.
Близилась ночь. Королева была одна. Слуги оставили ее, а дети, столь нежно любимые ею, о ней не вспоминали. Ценой неимоверных усилий она приподнялась на ложе и, дотянувшись до колокольчика, несколько раз позвонила. Но никто не явился. Это, казалось, лишило королеву последних сил, и она вновь откинулась на кровати.
Внезапно кто-то негромко окликнул ее. Она открыла глаза и увидела рядом со своим ложем старую женщину, чью спину искривил груз прожитых лет. Это была мадам Гамелэн, неслышно вошедшая в комнату умирающей. Мадам Гамелэн слыла женщиной бесхитростной и чрезвычайно благочестивой, а кроме того, будучи кормилицей короля Людовика XIV, занимала не последнее место при его дворе. Со страдальческой улыбкой королева приветствовала ее:
— Здравствуй, моя добрая кормилица, спасибо, что явилась на мой зов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
— Исполняйте приказание! Стреляйте, и ничего не бойтесь! Огонь! Огонь, вам говорят!!
Видя, что импровизированные солдаты уже готовятся исполнить столь энергичный приказ, Мистуфлэ обнажил шпагу, но монсеньор Людовик схватил его за запястье:
— Спрячь шпагу.
Затем он спокойно встал между слугами и графом и сказал:
— Возможно, месье графу угодно, чтобы его слуги заодно прикончили и меня?
— Монсеньор! Монсеньор! Не рискуйте так! — взмолился граф. — Отойдите, прошу вас!
— Тогда прикажите своим людям удалиться, — ответил Людовик и с гневом добавил: — Или вы желаете, чтобы я сказал им, кто я такой?
Графа словно ударили:
— Как? — воскликнул он. — Вы знаете?
— Да, знаю, несмотря на все ваши старания скрыть это от всех, в том числе и от меня самого… Так что отныне и впредь позвольте мне пользоваться правами, исконно мне принадлежащими.
Граф склонил голову в знак согласия, а монсеньор Людовик, повернувшись к слугам, сказал:
— От имени графа де Бреванна приказываю вам забрать тело шевалье де ла Бара и вернуться в замок! Вы же, — продолжал он, обращаясь к хозяину постоялого двора и его жене, — запритесь в своей комнате и до утра не покидайте ее.
Слуги поспешили исполнить приказ. Когда они удалились, юноша подошел к почти сломленному происшедшим графу, без сил сидящему на стуле, и сказал:
— Господин граф, до сегодняшнего дня я подчинялся вашей воле с поистине сыновней почтительностью, но настало время, когда я должен вернуть свои законные права и занять подобающее мне место среди людей… Этой же ночью я отправляюсь в Париж, в Лувр, к королю!
— Несчастный! — с отчаянием в голосе воскликнул граф. — Вы идете на верную смерть!
— Пусть! — ответил юноша. — Зато народ Франции узнает, что им правит недостойный король, желавший смерти собственного брата.
— Гром и молния! — тихо проговорил потрясенный Фариболь. — Брат короля!
— Да, я брат короля Франции! — ответил монсеньор Людовик, по-прежнему обращаясь к графу. — Но мне необходимо веское, неопровержимое доказательство этого, и оно у вас есть. Дайте мне его, господин граф! Я готов получить его любой ценой, но прошу вас, будьте благоразумны и отдайте добровольно!
— Никогда! — вскричал граф. — Повторяю вам -никогда! Отдать вам просимое означает для меня нарушить слово дворянина!
— Послушайте, граф. Несколько часов назад с королевской почтой вы получили некое письмо, важность которого легко угадывалась по вашему лицу, когда вы его читали. Отдайте мне это письмо, граф, ведь я предупредил, что все равно получу его.
— Нет! — воскликнул граф, инстинктивно кладя руку на карман камзола.
— Ей-богу! — быстро сообразил Фариболь. — Кажется, оно у негр с собой.
— Обыщите его! — приказал монсеньор Людовик.
Пока Мистуфлэ держал сопротивляющегося графа, Фариболь со знанием дела обшаривал камзол последнего.
— Монсеньор! — взмолился граф. — Подобное бесчестье хуже смерти!
— Нашел! — вдруг крикнул Фариболь и в доказательство своих слов помахал письмом в воздухе.
Дрожащими от волнения руками юноша взял письмо, развернул его и прочел. В глазах его блеснули слезы и срывающимся голосом он спросил:
— Ужели, граф, вы столь жестокосердны, что могли скрыть от меня столь важное и печальное известие?
— Я действовал согласно своей совести, чести и данной клятве, — гордо ответил граф.
— Тем не менее вы не могли не прислушаться к горячей мольбе, изложенной в этом письме.
Сказав это, юноша вновь прочел письмо, на этот раз вслух:
«Граф!
Прошу Вас без промедления явиться ко мне. Вскоре мне суждено предстать перед Тем, кто равно судит и простых смертных и сильных мира сего по делам их. Мне страшно. Я желаю увидеться с сыном своим, от коего отреклась когда-то, а теперь буду молить его о прощении. Приезжайте, приезжайте оба! Я умираю!
Анна Австрийская».
— Королева-мать! — снимая шляпы, воскликнули Фариболь и Мистуфлэ.
Воспользовавшись возникшим замешательством, граф одним прыжком оказался рядом с Людовиком, вырвал из рук юноши письмо и бросил его в камин. Оно мгновенно превратилось в пепел.
— Что вы наделали, несчастный? — вскричал монсеньор Людовик.
— Я исполнил свой долг, — спокойно ответил граф. — Я поклялся его величеству королю Людовику XIII никогда не разглашать эту тайну, поскольку она затрагивает интересы безопасности государства. Ради нее я пожертвовал своей свободой, посвятил ей всю жизнь… И я не признаю за Анной Австрийской права освободить меня от данной клятвы, а следовательно, и вы навсегда останетесь для всех «монсеньором Людовиком».
— Вы заблуждаетесь! — запальчиво воскликнул юноша и, повернувшись к Фариболю и Мистуфлэ, спросил: — А вы что скажете?
— Сударь, мы присягнули вам на верность, полагая, что присягаем нашему монарху. Сейчас же, зная, что вы не более чем его бесправный брат… мы готовы служить вам до последней капли крови. Ты со мной согласен, Мистуфлэ?
— Совершенно! Клянусь!
— Тогда свяжите графа и вставьте ему кляп, — распорядился монсеньор Людовик.
Несмотря на отчаянное сопротивление, минуту спустя граф уже лежал на столе с кляпом во рту, надежно связанный по рукам и ногам.
Прежде чем уйти, юноша приблизился к нему и сказал:
— В память о том сочувствии к заботе, с которыми вы относились ко мне все это время, граф, я прощаю ваши заблуждения и дарю вам жизнь. Как бы ни сложилась моя дальнейшая судьба, я всегда буду помнить вас и… мадемуазель де Бреванн… Прощайте, граф! Да хранит вас Бог!
Глава III
ИСПОВЕДЬ АННЫ АВСТРИЙСКОЙ
Часы истории показывали первые дни 1666 года.
В кардинальском дворце, в скудно обставленной, еле освещаемой светом угасающего пламени камина комнате с высоким потолком, в постели под огромным балдахином всеми забытая и предоставленная страшной боли, разрывавшей ей внутренности, медленно умирала королева-мать, Анна Австрийская.
Близилась ночь. Королева была одна. Слуги оставили ее, а дети, столь нежно любимые ею, о ней не вспоминали. Ценой неимоверных усилий она приподнялась на ложе и, дотянувшись до колокольчика, несколько раз позвонила. Но никто не явился. Это, казалось, лишило королеву последних сил, и она вновь откинулась на кровати.
Внезапно кто-то негромко окликнул ее. Она открыла глаза и увидела рядом со своим ложем старую женщину, чью спину искривил груз прожитых лет. Это была мадам Гамелэн, неслышно вошедшая в комнату умирающей. Мадам Гамелэн слыла женщиной бесхитростной и чрезвычайно благочестивой, а кроме того, будучи кормилицей короля Людовика XIV, занимала не последнее место при его дворе. Со страдальческой улыбкой королева приветствовала ее:
— Здравствуй, моя добрая кормилица, спасибо, что явилась на мой зов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56