Потом Александр отправился в другие комнаты обширного дворца и вдруг заметил нескольких своих друзей, столпившихся у какого-то монумента и осматривающих его. Он тоже остановился посмотреть. Это была бронзовая скульптурная группа, представлявшая собой двоих юношей, выставивших кинжалы, словно поражая кого-то.
— Это Гармодий и Аристогитон, — объяснил Птолемей. — Смотри: памятник убийцам тирана Гиппарха, брата Гиппия, друга персов и предателя эллинского дела. Царь Ксеркс захватил этот памятник в Афинах в качестве военной добычи перед тем, как сжечь город. Он стоит здесь полтораста лет как свидетельство былого унижения греков.
— Я слышал, что эти двое убили Гиппарха не ради освобождения города от тирана, а из-за ревности к одному красивому юноше, в которого были влюблены и Гармодий, и Гиппарх, — вмешался Леоннат.
— Это ничего не меняет, — заметил Каллисфен, восхищенно созерцавший знаменитый памятник. — Как бы то ни было, эти двое принесли в Афины демократию.
Эти слова вызвали у присутствующих чувство неловкости: некстати вспомнились пламенные речи Демосфена в защиту афинской свободы от «тирана» Филиппа, и у всех создалось ощущение, что и сам Александр с каждым днем все больше забывает уроки о демократии. Никакие послания учителя (а письма от Аристотеля приходили довольно регулярно) не помогали — душа царя все больше обращалась к пленившему его великодержавному великолепию.
— Распорядитесь, чтобы этот памятник поскорее отправили в Афины как мой личный подарок, — велел Александр, уловив в воздухе то, о чем все подумали, но что не посмели высказать вслух. — Надеюсь, афиняне поймут: македонские мечи добились того, что их ораторам не удалось описать в тысячах своих речей.
Царица-мать Сизигамбис, царские наложницы и их дети вновь поселились в своих палатах, по которым весьма соскучились, и все с волнением снова увидели столь привычные, знакомые вещи. Женщины пролили слезы на ложа, где когда-то их любили и на которых они рожали, на косяки дверей, ограничивавших доступ к их ложам, освященным присутствием Великого Царя… Но теперь все было не так, как раньше. Пусть в коридорах и залах остались те же предметы, однако во дворце раздавалась чужая непонятная речь, и будущее представлялось мрачным и тревожным. Только царица-мать казалась спокойной, погруженная в таинственную безмятежность своей мудрости. Она испросила и получила дозволение заниматься воспитанием Фраата, младшего сына Барсины, последнего в семье.
Александр часто посещал царский гарем, иногда один, а иногда вместе с Гефестионом, и жившие там девушки приучились любить как царя, так и его друга, удовлетворяя все их желания и благоуханными теплыми летними ночами разделяя с ними ложе. Друзья слушали песни подруг и гомон необъятной метрополии, то наслаждаясь, то подавляя страх перед неопределенным будущим.
Находясь в городе, царь каждый день навещал палаты царицы-матери и подолгу беседовал с ней через толмача.
Накануне выступления он снова поговорил с ней, как и в день перед битвой у Гавгамел.
— Царица-мать, — сказал он, — завтра мы отправляемся в поход, чтобы преследовать твоего сына. Ему не скрыться от меня даже в самых отдаленных уголках его державы. Я верю в мою судьбу. Верю, что моим завоеваниям помогают сами боги. Поэтому я не оставлю мое дело незавершенным, но обещаю: насколько это в моих силах, я постараюсь сохранить Дарию жизнь. Я также распорядился, чтобы лучшие учителя научили тебя моему языку, так как хочу когда-нибудь услышать его в твоих устах, чтобы никто не стоял между нами, вынужденный переводить наши мысли.
Царица-мать посмотрела ему в глаза и прошептала что-то, чего толмач не смог уразуметь, поскольку царица изъяснялась на таинственном языке, понять который мог только ее бог.
ГЛАВА 19
Однажды утром, в начале осени, пока город еще окутывали сумерки, а вершины Эламских гор расцвечивались первыми лучами восходящего солнца, трубы возвестили о выступлении. Армия разделилась на две части: Пармениону надлежало вести основные силы, повозки с разобранными стенобитными машинами и обозы по царской дороге, а Александр с легкими войсками, штурмовиками и агрианами намеревался отправиться по горной дороге через Эламские горы напрямик в Персеполь — еще одну столицу, основанную в свое время Дарием Великим.
Взяв с собой персидского проводника, Александр поднимался по реке, пока она совсем не сузилась, а потом взобрался на перевал, выходивший на плоскогорье, где жили уксии — гордый народ диких пастухов. Номинально подчиняясь Великому Царю, по сути, они оставались независимыми, и когда Александр через толмача попросил у них разрешения пройти, они ответили:
— Можешь пройти, если заплатишь, как всегда делал Великий Царь, когда хотел проехать из Суз в Персеполь кратчайшим путем.
Александр возразил:
— Великий Царь больше не правит своей державой, и то, что годилось для него, меня не устраивает. Я все равно пройду, хотите вы того или нет.
Грубые и волосатые, одетые в козьи и овечьи шкуры, уксии были страшны с виду, и от них воняло, как от зверей. Было ясно, что их так легко не запугаешь и они не расположены что-либо уступать просто так. Эти дикари верили в свою страну с ее отвесными склонами и обрывами, в узкие долины, в крутые дороги, где лишь несколько человек могли взбираться разом; им и в голову не приходило, что у этого иноземного царя в войске имеются воины еще более дикие, чем они, привыкшие с необычайной ловкостью передвигаться по горам еще более крутым и неприступным, чем здешние, умеющие переносить холод и голод, боль и лишения, воины отчаянные и лютые, алчные и кровожадные, безрассудно послушные кормящей их руке, — агриане!
Александр собрал командиров и сузианских проводников, чтобы уточнить расположение двух главных дорог, ведущих на плоскогорье, где обитали уксии. Было решено, что Кратер со штурмовиками двинется по менее крутому маршруту и выйдет к перевалам на Перейду, а тем временем Александр с агрианами и двумя отрядами «щитоносцев» выступит по более трудному пути, прямо навстречу неприятелю.
Кратер подождал, когда царь со своими войсками начнет подъем и привлечет к себе основные силы уксиев, а потом под прикрытием густой растительности двинулся по дороге к перевалам.
Уксии начали пускать стрелы и метать камни из пращей, выволакивать голыми руками валуны и скатывать их под уклон, но ловкие агриане использовали как укрытие любую неровность на поверхности, потом с невероятной быстротой преодолевали открытое пространство и снова прятались за стволами деревьев и скалами. Когда же, наконец, они вступили в схватку с первыми защитниками, то бросились на них с такой звериной яростью, что те почти ничего не смогли им противопоставить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104