Он смеется. В то время, когда он читал эти книги, как удивился бы он, если б какой-нибудь чародей предсказал ему, что однажды он сменит маркиза де Сад на Коммодора Магана! Он начинает напевать:
Из любви к одной блондинке,
К голубым ее очам…
Это – песенка Селизетты. Он останавливается и произносит очень серьезно:
– Вывод из всего этого тот, что я не мог бы жить без нее…
* * *
M-me Абель, жена вице-губернатора, принимала по средам, от шести до семи. Фьерс регулярно бывал на этих приемах, во-первых, по служебной обязанности – флаг-офицер адмирала должен делать визиты супруге второго должностного лица в Сайгоне, а также из симпатии к милой даме, которая была близкой подругой m-lle Сильва. M-me Абель была симпатичнее, чем ее падчерица. Марта не нравилась Фьерсу своей холодной вежливостью, под которой всегда таилась какая-то неразгаданная мысль. В то время, как ее мачеха, нисколько не глупая и не старомодная, открыто высказывала своим друзьям доверие и симпатию.
В одну из сред Фьерс ошибся часом и пришел слишком рано. Улица была пустынной, не было обычного съезда экипажей, и часовые-тонкинцы дремали в своих будках. Фьерс рассеянно шел, ничего не замечая. Дворец вице-губернатора Сайгона походит на немецкий храм в Новых Афинах: богатое и некрасивое здание с коринфскими колоннами. Фьерс взошел на перрон, аннамитские бои смотрели на него с изумлением, но не помешали войти. Туземец не смеет остановить европейца, даже под кровлей своего господина. Фьерс дошел беспрепятственно до салона – и только там, перед пустыми креслами, понял свою ошибку: часы на камине показывали без пяти минут пять.
– Как я глуп, – сказал он. – Что делать?
Он подумал, что быть может кто-либо из боев предупредит хозяйку, в доме его знали все. На всякий случай он ожидал, готовясь к извинениям. Он скитался взад и вперед по салону, не садясь. Картины на стенах были не интересны. Он приблизился к круглому столику, задрапированному китайскими кружевами, и увидел альбом, переплетенный в лаковый переплет по-японски. Он потрогал пальцем слой лака, толстый и темный, усеянный цветами персикового дерева. Он вспомнил Нагасаки, откуда происходит этот лак, и Ширайамабан, где его фабрикуют в темных лавочках, в которых щебечут мусмэ…
«…Япония красива и опрятна. Селизетта полюбила бы эту страну».
Он перелистывал альбом. Там были фотографии, портреты. Знакомые лица не привлекали его внимания. Он собирался уйти, не дожидаясь более, и посматривал на открытую дверь.
Вдруг он вздрогнул: уже готовясь закрыть альбом, он увидел фотографию m-lle Сильва.
Он никогда не видел ее фотографии, это была первая. Она была верна и красива, ему показалось, что он видит самое Селизетту: он почувствовал смутную, сладкую тоску, которая волновала его всегда, когда он видел молодую девушку.
…Селизетта, как живая: ее любимое платье, ее капризные волосы цвета светлого золота, ее улыбка и мечтательные глаза…
От спущенных штор в салоне был полумрак.
Фьерс, не колеблясь, украл фотографию из альбома.
Его пальцы немного дрожали: пришлось снять перчатку, потому что карточка не легко выходила из щели альбомного листа.
Потом он снова поднял голову и посмотрел на дверь, вдали слышались шаги. Он спрятал портрет на груди у себя, под рубашкой, на теле. Портрет должен был слышать, как сильно билось от страха и решимости его сердце. И он скрылся, быстро, как настоящий вор.
Но, вернувшись на борт, в свою голубую каюту, он почувствовал такое опьянение восторга перед этим портретом, – трофеем, сокровищем, реликвией. Так сладко плакал над этой Селизеттой-пленницей, которая должна была отныне разделить его жизнь, что его охватил, наконец, суеверный страх, и он вложил фотографию в конверт, как некогда Поликрат, тиран Самосский, посвятил свой драгоценнейший перстень Адрастейе.
XVII
В губернаторском парке прогуливались m-lle Сильва, приглашенная на завтрак к своему опекуну, и m-lle Абель, которая приехала с визитом.
Между ними не было интимной дружбы, потому что Марта находила Селизетту слишком юной, а Селизетта Марту – слишком солидной. Той и другой было по двадцать лет, но в смысле зрелости – эти двадцать лет были неодинаковы у обеих.
Они прогуливались не спеша, почти молчаливо, по английским аллеям, между густыми зарослями деревьев, которые делали парк похожим на лес – лес, величиною не больше сада, но такой тенистый, что стен кругом не было видно.
– Селизетта, – сказала вдруг m-lle Абель, – как идет ваш флирт?
– Какой флирт? – искренне изумилась Селизетта.
– С г-ном де Фьерсом, разумеется.
– Это не флирт, Марта. Мы только друзья, уверяю вас, он за мной не ухаживает.
M-lle Абель улыбнулась своей улыбкой сфинкса.
– Из моего альбома украли вашу фотографию. Что вы скажете по этому поводу?
– Украли мою фотографию! Кто же?!
– Разумеется, не знаю. Какой-нибудь влюбленный, надо полагать.
– Это было бы ужасно, – воскликнула m-lle Сильва с негодованием. – Но я скорее думаю, что она потерялась. Я вам дам другую.
Она увидела каменную скамью на краю аллеи, и так как чинно гулять ей наскучило, она перепрыгнула через эту скамью.
– Какая вы юная, – сказала m-lle Абель. Чтобы она ни говорила, ее голос всегда оставался холодным и прозрачным, как кристалл.
M-lle Сильва вернулась к ней.
– Марта, теперь моя очередь спросить о ваших сердечных делах. Доктор Мевиль увлекается вами?
Марта смотрела на красный песок аллеи.
– Да… быть может, и многие другие также. Доктор Мевиль – это неинтересно.
– Мне кажется, – m-lle Сильва колебалась, вспоминая слова Фьерса, – что он увлекается вами более, чем другие.
– Напрасно, – заметила m-lle Абель с ледяным равнодушием. – Кто вам это сказал?
– Никто, – солгала Селизетта, вся покраснев. – Он вам не нравится?
M-lle Абель вытянула губы. Казалось, она размышляла о чем-то другом.
– Мне больше нравится Роше, – сказала она вдруг, засмеявшись каким-то странным смехом.
– Старый журналист? Вы с ума сошли! – воскликнула возмущенная Селизетта.
Они сели на каменную скамью.
– Селизетта, что вы думаете о г-не де Фьерсе?
– Ничего особенного. Он очень мил, очень любезен и прекрасный товарищ. Вы знаете все это так же, как и я.
– Но он вам нравится?
– Марта, зачем вы меня дразните? Уверяю вас, что между нами ничего нет, решительно ничего…
– Вы прелестная малютка, – сказала m-lle Абель. Она взяла руку Селизетты и сжала ее в своих руках. При ее обычной холодности это было проявление совершенно исключительной симпатии.
– Я уверена, – она повторила с ударением, – уверена, что ничего нет. Но скажите все-таки: он вам нравится?
– Почему нет?
– Вы его любите?
– Какой абсурд!
M-lle Сильва поднялась почти в гневе.
– Не сердитесь, – умоляла Марта. – Клянусь вам, Селизетта, я никогда, никогда не захочу вас обидеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Из любви к одной блондинке,
К голубым ее очам…
Это – песенка Селизетты. Он останавливается и произносит очень серьезно:
– Вывод из всего этого тот, что я не мог бы жить без нее…
* * *
M-me Абель, жена вице-губернатора, принимала по средам, от шести до семи. Фьерс регулярно бывал на этих приемах, во-первых, по служебной обязанности – флаг-офицер адмирала должен делать визиты супруге второго должностного лица в Сайгоне, а также из симпатии к милой даме, которая была близкой подругой m-lle Сильва. M-me Абель была симпатичнее, чем ее падчерица. Марта не нравилась Фьерсу своей холодной вежливостью, под которой всегда таилась какая-то неразгаданная мысль. В то время, как ее мачеха, нисколько не глупая и не старомодная, открыто высказывала своим друзьям доверие и симпатию.
В одну из сред Фьерс ошибся часом и пришел слишком рано. Улица была пустынной, не было обычного съезда экипажей, и часовые-тонкинцы дремали в своих будках. Фьерс рассеянно шел, ничего не замечая. Дворец вице-губернатора Сайгона походит на немецкий храм в Новых Афинах: богатое и некрасивое здание с коринфскими колоннами. Фьерс взошел на перрон, аннамитские бои смотрели на него с изумлением, но не помешали войти. Туземец не смеет остановить европейца, даже под кровлей своего господина. Фьерс дошел беспрепятственно до салона – и только там, перед пустыми креслами, понял свою ошибку: часы на камине показывали без пяти минут пять.
– Как я глуп, – сказал он. – Что делать?
Он подумал, что быть может кто-либо из боев предупредит хозяйку, в доме его знали все. На всякий случай он ожидал, готовясь к извинениям. Он скитался взад и вперед по салону, не садясь. Картины на стенах были не интересны. Он приблизился к круглому столику, задрапированному китайскими кружевами, и увидел альбом, переплетенный в лаковый переплет по-японски. Он потрогал пальцем слой лака, толстый и темный, усеянный цветами персикового дерева. Он вспомнил Нагасаки, откуда происходит этот лак, и Ширайамабан, где его фабрикуют в темных лавочках, в которых щебечут мусмэ…
«…Япония красива и опрятна. Селизетта полюбила бы эту страну».
Он перелистывал альбом. Там были фотографии, портреты. Знакомые лица не привлекали его внимания. Он собирался уйти, не дожидаясь более, и посматривал на открытую дверь.
Вдруг он вздрогнул: уже готовясь закрыть альбом, он увидел фотографию m-lle Сильва.
Он никогда не видел ее фотографии, это была первая. Она была верна и красива, ему показалось, что он видит самое Селизетту: он почувствовал смутную, сладкую тоску, которая волновала его всегда, когда он видел молодую девушку.
…Селизетта, как живая: ее любимое платье, ее капризные волосы цвета светлого золота, ее улыбка и мечтательные глаза…
От спущенных штор в салоне был полумрак.
Фьерс, не колеблясь, украл фотографию из альбома.
Его пальцы немного дрожали: пришлось снять перчатку, потому что карточка не легко выходила из щели альбомного листа.
Потом он снова поднял голову и посмотрел на дверь, вдали слышались шаги. Он спрятал портрет на груди у себя, под рубашкой, на теле. Портрет должен был слышать, как сильно билось от страха и решимости его сердце. И он скрылся, быстро, как настоящий вор.
Но, вернувшись на борт, в свою голубую каюту, он почувствовал такое опьянение восторга перед этим портретом, – трофеем, сокровищем, реликвией. Так сладко плакал над этой Селизеттой-пленницей, которая должна была отныне разделить его жизнь, что его охватил, наконец, суеверный страх, и он вложил фотографию в конверт, как некогда Поликрат, тиран Самосский, посвятил свой драгоценнейший перстень Адрастейе.
XVII
В губернаторском парке прогуливались m-lle Сильва, приглашенная на завтрак к своему опекуну, и m-lle Абель, которая приехала с визитом.
Между ними не было интимной дружбы, потому что Марта находила Селизетту слишком юной, а Селизетта Марту – слишком солидной. Той и другой было по двадцать лет, но в смысле зрелости – эти двадцать лет были неодинаковы у обеих.
Они прогуливались не спеша, почти молчаливо, по английским аллеям, между густыми зарослями деревьев, которые делали парк похожим на лес – лес, величиною не больше сада, но такой тенистый, что стен кругом не было видно.
– Селизетта, – сказала вдруг m-lle Абель, – как идет ваш флирт?
– Какой флирт? – искренне изумилась Селизетта.
– С г-ном де Фьерсом, разумеется.
– Это не флирт, Марта. Мы только друзья, уверяю вас, он за мной не ухаживает.
M-lle Абель улыбнулась своей улыбкой сфинкса.
– Из моего альбома украли вашу фотографию. Что вы скажете по этому поводу?
– Украли мою фотографию! Кто же?!
– Разумеется, не знаю. Какой-нибудь влюбленный, надо полагать.
– Это было бы ужасно, – воскликнула m-lle Сильва с негодованием. – Но я скорее думаю, что она потерялась. Я вам дам другую.
Она увидела каменную скамью на краю аллеи, и так как чинно гулять ей наскучило, она перепрыгнула через эту скамью.
– Какая вы юная, – сказала m-lle Абель. Чтобы она ни говорила, ее голос всегда оставался холодным и прозрачным, как кристалл.
M-lle Сильва вернулась к ней.
– Марта, теперь моя очередь спросить о ваших сердечных делах. Доктор Мевиль увлекается вами?
Марта смотрела на красный песок аллеи.
– Да… быть может, и многие другие также. Доктор Мевиль – это неинтересно.
– Мне кажется, – m-lle Сильва колебалась, вспоминая слова Фьерса, – что он увлекается вами более, чем другие.
– Напрасно, – заметила m-lle Абель с ледяным равнодушием. – Кто вам это сказал?
– Никто, – солгала Селизетта, вся покраснев. – Он вам не нравится?
M-lle Абель вытянула губы. Казалось, она размышляла о чем-то другом.
– Мне больше нравится Роше, – сказала она вдруг, засмеявшись каким-то странным смехом.
– Старый журналист? Вы с ума сошли! – воскликнула возмущенная Селизетта.
Они сели на каменную скамью.
– Селизетта, что вы думаете о г-не де Фьерсе?
– Ничего особенного. Он очень мил, очень любезен и прекрасный товарищ. Вы знаете все это так же, как и я.
– Но он вам нравится?
– Марта, зачем вы меня дразните? Уверяю вас, что между нами ничего нет, решительно ничего…
– Вы прелестная малютка, – сказала m-lle Абель. Она взяла руку Селизетты и сжала ее в своих руках. При ее обычной холодности это было проявление совершенно исключительной симпатии.
– Я уверена, – она повторила с ударением, – уверена, что ничего нет. Но скажите все-таки: он вам нравится?
– Почему нет?
– Вы его любите?
– Какой абсурд!
M-lle Сильва поднялась почти в гневе.
– Не сердитесь, – умоляла Марта. – Клянусь вам, Селизетта, я никогда, никогда не захочу вас обидеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57