— АНЖЕЛИКУ РОЖУ Я!
3
В замке я первым делом выпустила привидения из котомки — и они разлетелись с восторженными воплями по темным углам, отыскивая свои любимые щели и трещины, ямки и провалы, а также потайные ходы, в которых прошла их посмертная жизнь многие годы, а порой даже и столетия.
Лишь один юноша, прозрачный настолько, что одежда на нем только угадывалась, оттого я не могла определить время, в котором он жил, вылез из котомки неспешно, никуда не помчался, а встал плотно ногами на пол и, передернув зябко плечами, галантно представился:
— Август, ваш родственник по отцовой линии, но не кровный. Умер до вступления в брак и без отцовства.
Потом спросил:
— Синьора! Не желали бы вы взять в далекое путешествие с собой одно незаметное, но очень полезное в дороге привидение?
Я удивилась. Ведь разговор Лесного царя со мной происходил под прозрачным колпаком, за которым остались все, кто мог услышать нас. Откуда этому юноше знать, что я не останусь в замке, а отправлюсь в далекое путешествие? И я спросила об этом.
— Синьора стояла рядом с тенью платана, в которой я прятался от солнца, — ответил юноша. — Когда Лесной царь отделил вас от остальных, я оказался внутри волшебного круга — и услышал весь ваш разговор. Простите за это великодушно, синьора, — извинился он и поклонился еще раз. Потом продолжил. — Мне очень захотелось попутешествовать вместе с вами, моя дальняя-предальняя родственница. Ведь так уж получилось, что всю свою короткую истинную жизнь я провел в замке, а последующие полторы тысячи лет не мог покинуть его. Потому я так и не увидел…
Чего не увидело привидение за полтора десятка столетий я не услышала, ибо прервала его возгласом удивления:
— Сколько лет? Полторы тысячи?
— Да, — ответил юноша печальным голосом. — Сегодня как раз с момента моей смерти прошло одна тысяча пятьсот лет ровно. Я — самый старый, должно быть, из всех привидений замка. Были до меня и другие, помнится, более древние, но их я уже давно не видел. По-видимому, они все истончились и исчезли.
— Значит, привидения умирают?
— Это не смерть, — вздохнул юноша. — По-настоящему мы все давно уже умерли. А то, что осталось, называется душой. И она состоит из маленьких, маленьких частичек. Эти частички понемногу отрываются друг от друга и теряются в пространстве. И мы словно таем.
Отец мне говорил, что все сущее на земле состоит из незаметных глазу частичек — атомов, как он их назвал. Значит, душа тоже состоит из них? Но спрашивать об этом я у привидения не стала.
— Зачем ты мне сдался? — ответила я. — Одни хлопоты. Прячь тебя от солнца, слушай твое ворчанье.
— Я бы мог и без спросу отправиться с тобой, — резонно заметил юноша. — Спрятался бы тебе под платье — и всего забот. Но я хочу быть тебе полезным. И могу быть полезным. Ты только подумай, какая тебе выгода взять меня с собой: я не сплю и могу охранять твой сон, я могу тебя выслушать, когда тебе надо будет выплеснуть душу, я могу при случае дать совет, могу увидеть то, что делается у тебя за спиной. Ты станешь…
— Довольно! — оборвала я мальчишку. — Этого вполне достаточно. Уговорил. Я беру тебя. Только ты не появляешься без моего позволения ни перед кем. Это — мое требование.
— Я клянусь тебе, София, что выполню твое условие! — торжественно произнес Август и, опустившись на одно колено, поцеловал мою руку так, как могут это делать только привидения — не проник сквозь мое тело, а приблизился губами к моим пальцам так, что между ними не оказалось никакого зазора. Потом медленно поднялся и спросил весело и совсем по-мальчишески. — А куда мы едем? И когда?
Откуда мне было знать, что запрет мой быть ему видимым без моего позволения было лишь бабьей Причудой, которая мне же потом обернется чередой неприятностей? Было приятно видеть внешние проявления рыцарства, хотелось показать свою власть — только и всего. По-видимому, изменения в моем организме в сторону омоложения коснулись и моего разума — старая София бы так не поступила. А может все мы женщины падки на кривлянье коленопреклоненных мужчин и их бессмысленно-торжественные клятвы? Еще хорошо, что не разразилась я в ответ каким-нибудь заявлением в высоком стиле и не потянулась губами к его темечку .
— Во Флоренцию, — ответила я. — Завтра же.
ГЛАВА ВТОРАЯ
София собирается в дальнюю дорогу

1
Первым делом я приказала слугам собрать мои вещи в дорогу, ибо с утра должна я выехать из замка на тяжелой дорожной карете в сопровождении еще трех карет с грузом в дальний и опасный путь. Вызвала Луиджо и повелела ему немедленно завалить подземный ход, ведущий с его крестьянского двора в сторону леса . Мажордому же велела руководить сборами моих вещей в дорогу и…
— Поедешь со мной, — приказала я. — Будешь во главе охраны. Сам соберешь отряд и сам всех вооружишь. Со мной в карете будет золото. Много золота. Отвечаешь за него головой. Ты понял меня?
Мажордом почтительно склонил голову. Это был верный слуга. Таких за время моего отсутствия в замке осталось мало. Этот человек был единственным из всей челяди, кто догадался, что меня подменили, когда я была в Зазеркалье, кто не участвовал в оргиях, которые учиняла узурпаторша в мое отсутствие. Более того, именно он способствовал тому, что я сумела разоблачить верную подругу моего отражения , и именно он посоветовал мне на первых порах обойтись без Лючий . Столь смелые и столь верные слуги редки в наше время, и потому я хотела иметь мажордома рядом с собой. Людям, которым он поручит охранять меня, я могла доверять.
На этом дорожные заботы для меня кончились. Переложив их на мажордома, я спустилась опять в лабораторию отца и привела там все в порядок. Вдруг я больше сюда не вернусь, а замок станет принадлежать какому-нибудь новому Аламанти — и тот, спустившись в это святая святых нашего рода, обнаружит беспорядок, вспомнит обо мне словом недобрым.
На другие мнения мне всегда было наплевать, но вот на мнение Аламанти…
Занимаясь уборкой, я пришла к мысли, что воспоминания мои, которые я начала писать в этой самой комнате, я бы не хотела оставить даже будущим Аламанти, которые могут спуститься сюда. В конце концов, моя жизнь принадлежит лишь мне одной — и я бы не хотела, чтобы мой ненаглядный сыночек от первого брака, католик и ханжа, глупый, как барабан, тусклый разумом и душой, читал обо мне и кривил губы от понимания, что ему-то, болвану эдакому, не дано быть великим, как его мать, и свободным, как его дед, мудрым, как его предки, и интересным, как сама жизнь. Второй сын, ставший, как я слышала, анабаптистом, имени которого я и вспоминать не хочу, читать эти воспоминания мои не станет, он их просто взвесит и продаст бумажных дел мастерам, чтобы те их искромсали своими ножами, бросили в котлы и сварили новую бумагу — для счетов и бланков, для ростовщических векселей и расписок, для документов, в которых живые души человеческие покрываются пылью и скукоживаются во имя торжества золотых дублонов, серебряных иоахимсталлеров и даже медной, покрытой зеленью мелочи, вытянутой из карманов самых бедных бедняков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38