Но… в первый раз, пока она была горячая, то есть поздним вечером. Утром получившаяся рыжая каша стояла комом в горле и требовала обильного питья. Еще было много лука и чеснока у разбойников, которые они хранили в пещере, была морковь, которую они прикопали в земле и доставали по мере надобности. Я же мучалась без фруктов, которые разбойники, оказывается, вообще не держали про запас, а если и ели когда, так только при захвате какого-нибудь обоза, увидев яблоки, груши, сливы, виноград в корзинах. Ели там же, на дороге, иногда совали немного фруктов за пазухи — и того им было довольно. Словом, питались мы паршиво — и это особенно было обидно Григорио, который старался похвалиться передо мной своим умением вкусно готовить. Потому, огрызнувшись на замечание Лепорелло, он не стал втягивать голову в плечи, как это бывало с Лючиано, а с вызовом посмотрел на атамана.
Лепорелло это не понравилось:
— Что вылупился, как сыч? — рявкнул он. — Или сам не понимаешь? Нам надо переждать!
— Не нам, а тебе, — ответил Григорио. — Нас с Лючиано никто не видел. Софию украл ты, тебе и прятаться.
Это уже походило на бунт. Я еще ни разу не слышала слова, сказанного против атамана; до этого момента мнение, высказанное им, было абсолютным, воспринималось всеми разбойниками, как первое и последнее. А тут — укор, пусть и не прямой.
Лепорелло взорвался. Он кричал, как дикий зверь, обзывал Григорио всеми известными ему кличками и ругательствами, проклинал и его самого, и его родителей, дедов с бабками, будущих детей и внуков. Но, в общем, смысл его слов был достаточно разумным: атаман пытался объяснить угрюмому, держащему в руке огромный нож для разделки мяса разбойнику, что бравший не раз у пастухов мясо Григорио известен им, как член шайки Лепорелло, а сейчас по всей Савойе разнесся слух, что именно Лепорелло своровал беглянку Аламанти. Каждый из пастухов будет счастлив оказать услугу графу Аламанти, сообщив, что шайка Лепорелло никуда не исчезла из этих краев, по-прежнему прячется где-то в ближних скалах, не имея в достаточном количестве провизии, чтобы продержаться в своем тайнике долго.
Я прямо-таки заслушалась столь цветисто украшенной бранью и матом речью атамана. Поистине, в нем погиб если не великий стилист, то замечательный оратор. Родись он во времена древнего Рима, когда искусство говорильни ценилось не менее умения орудовать мечом, быть бы ему сенатором, а то и консулом.
Но, в конце концов, и Лепорелло выдохся. Григорио, уставший стоять в полусогнутом положении с ножом в руке, облегченно вздохнул и, положив нож на камни, пересел с остатками мяса к ручью, принялся смывать в проточной воде плесень. Это было действительно последнее у нас мясо. Потом нам придется есть одну чечевицу.
2
И все-таки самым значительным случился не этот скандал, а тот, что прозвучал на следующий день — пятый с момента моего пленения.
Мы как раз грызли пересоленный и засохший за ночь суп, розданный нам кусками в глиняных чашках прячущим глаза Григорио, когда Лючиано вдруг вспомнил о том, что именно сегодня надо выходить на встречу с людьми, которые должны привезти деньги в счет выкупа за графа все еще сидящего в яме. Сам граф из своего подземелья ответил смехом:
— Идите, идите, встречайте дураков. Они прямо таки бегут с желанием облегчить кошель и оказать услугу ближнему.
Эта шутка, в общем-то, никчемная и не смешная вызвала у разбойников такую бурю гнева, что я всерьез стала опасаться за жизнь балагура-графа. Потом закричала:
— Стойте! Он нарочно вас дразнит.
Разбойники разом утихли, уставились на меня бараньими глазами. Они не понимали, какую выгоду преследует пленник, дразня их. Его ведь, в случае неуплаты денег, просто-напросто зарежут. Впрочем, я и сама не понимала этого. Но меня понесло — и я стала с ходу придумывать объяснение:
— У графа очень много денег. Он сам мне это говорил. Но наследство маленькое. Основные деньги его — в хранилище у ломбардских купцов. Там такие деньги, что он живет с процента за их использование ростовщиками. Чем богаче ростовщики, получается, тем богаче и он. А деньги те его наследники получить не могут. У них будет в наследстве только майорат. Ну, замок, другой, много земли без крестьян — сплошные расходы. А всем нужны деньги, только деньги. Потому родственники заплатят хоть сорок тысяч за его голову. Чтобы заставить потом его отписать часть его богатств им… — и закончила выдохом. — Вот!
Разбойники опешили. Всей Европе было известно про неисчислимые богатства евреев-ростовщиков, прозванных ломабрдцами, но живущих едва ли не в каждом городе Европы. Знали, что все современные короли, графы, князья и вообще удельные правители обширных земель находятся в долгах и в кабальной зависимости у ломбардцев . Один королевский дом Испании с ее бессмысленным количеством привезенного из Вест-Индии золота и умирающим от голода народом пока еще не был подкуплен ломбардцами, да давнишние недруги испанские — голландские Штаты — не попали покуда в кабалу. Остальные же владетели и воюют-то порой не по желанию, а из необходимости найти толику денег на выплату процентов евреям, или по приказу ломбардцев, желающих наказать ослушников. Ибо в основе всякой войны лежат деньги, а вовсе не доблесть воинская или красота какой-нибудь гетеры Елены, пусть даже и прекрасной. Я имею тут в виду войну настоящую — народов с народами, а не ту, что развязала я в небольшой горной лощинке с неглубокой пещерой и совсем уж жидким ручейком. Ломабрдцы повелевали всем миром, а этот граф, что сидит в яме и надсмехается над разбойниками, — либо один из них, либо один из тех, кто дал деньги на их деятельность. В обоих случаях, смерть графа есть приговор самим разбойникам. Всем известны случаи, когда ломбардцы находили своих обидчиков в самых недоступных местах и казнили их мучительной смертью. «От ломбардцев не скроешься даже в Аду», — гласит старая савойская поговорка.
Словом, разбойники опешили. Опешил и сам граф.
— Эй! — крикнул Лючиано, подойдя к яме и отворачивая лицо от нее, ибо смрад оттуда несся ужасный. — Ты слышал, что сказала синьора София?
— Слышал. Ну и что?
— Это правда?
— Что — правда?
— Что ты у ломбардцев служишь.
— Нет, — ответил граф (по лицам разбойников пробежала тень успокоения). — Это они служат у меня.
Лица разбойников разом погрустнели, а Лючиано спросил:
— Ты не врешь?
А зачем? — был ответ. — Девчонка вам все правильно пересказала. Денег у меня много, а земли и замков мало. Деньги я храню у ростовщиков. Они работают моими деньгами и на себя, и на меня. Вот и все.
— Ростовщики эти — ломбардцы? — не унимался Лючиано.
— Которые в Ломбардии — ломбардцы, которые в Нидерландах — голландцы, которые в Пиренеях — андоррцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Лепорелло это не понравилось:
— Что вылупился, как сыч? — рявкнул он. — Или сам не понимаешь? Нам надо переждать!
— Не нам, а тебе, — ответил Григорио. — Нас с Лючиано никто не видел. Софию украл ты, тебе и прятаться.
Это уже походило на бунт. Я еще ни разу не слышала слова, сказанного против атамана; до этого момента мнение, высказанное им, было абсолютным, воспринималось всеми разбойниками, как первое и последнее. А тут — укор, пусть и не прямой.
Лепорелло взорвался. Он кричал, как дикий зверь, обзывал Григорио всеми известными ему кличками и ругательствами, проклинал и его самого, и его родителей, дедов с бабками, будущих детей и внуков. Но, в общем, смысл его слов был достаточно разумным: атаман пытался объяснить угрюмому, держащему в руке огромный нож для разделки мяса разбойнику, что бравший не раз у пастухов мясо Григорио известен им, как член шайки Лепорелло, а сейчас по всей Савойе разнесся слух, что именно Лепорелло своровал беглянку Аламанти. Каждый из пастухов будет счастлив оказать услугу графу Аламанти, сообщив, что шайка Лепорелло никуда не исчезла из этих краев, по-прежнему прячется где-то в ближних скалах, не имея в достаточном количестве провизии, чтобы продержаться в своем тайнике долго.
Я прямо-таки заслушалась столь цветисто украшенной бранью и матом речью атамана. Поистине, в нем погиб если не великий стилист, то замечательный оратор. Родись он во времена древнего Рима, когда искусство говорильни ценилось не менее умения орудовать мечом, быть бы ему сенатором, а то и консулом.
Но, в конце концов, и Лепорелло выдохся. Григорио, уставший стоять в полусогнутом положении с ножом в руке, облегченно вздохнул и, положив нож на камни, пересел с остатками мяса к ручью, принялся смывать в проточной воде плесень. Это было действительно последнее у нас мясо. Потом нам придется есть одну чечевицу.
2
И все-таки самым значительным случился не этот скандал, а тот, что прозвучал на следующий день — пятый с момента моего пленения.
Мы как раз грызли пересоленный и засохший за ночь суп, розданный нам кусками в глиняных чашках прячущим глаза Григорио, когда Лючиано вдруг вспомнил о том, что именно сегодня надо выходить на встречу с людьми, которые должны привезти деньги в счет выкупа за графа все еще сидящего в яме. Сам граф из своего подземелья ответил смехом:
— Идите, идите, встречайте дураков. Они прямо таки бегут с желанием облегчить кошель и оказать услугу ближнему.
Эта шутка, в общем-то, никчемная и не смешная вызвала у разбойников такую бурю гнева, что я всерьез стала опасаться за жизнь балагура-графа. Потом закричала:
— Стойте! Он нарочно вас дразнит.
Разбойники разом утихли, уставились на меня бараньими глазами. Они не понимали, какую выгоду преследует пленник, дразня их. Его ведь, в случае неуплаты денег, просто-напросто зарежут. Впрочем, я и сама не понимала этого. Но меня понесло — и я стала с ходу придумывать объяснение:
— У графа очень много денег. Он сам мне это говорил. Но наследство маленькое. Основные деньги его — в хранилище у ломбардских купцов. Там такие деньги, что он живет с процента за их использование ростовщиками. Чем богаче ростовщики, получается, тем богаче и он. А деньги те его наследники получить не могут. У них будет в наследстве только майорат. Ну, замок, другой, много земли без крестьян — сплошные расходы. А всем нужны деньги, только деньги. Потому родственники заплатят хоть сорок тысяч за его голову. Чтобы заставить потом его отписать часть его богатств им… — и закончила выдохом. — Вот!
Разбойники опешили. Всей Европе было известно про неисчислимые богатства евреев-ростовщиков, прозванных ломабрдцами, но живущих едва ли не в каждом городе Европы. Знали, что все современные короли, графы, князья и вообще удельные правители обширных земель находятся в долгах и в кабальной зависимости у ломбардцев . Один королевский дом Испании с ее бессмысленным количеством привезенного из Вест-Индии золота и умирающим от голода народом пока еще не был подкуплен ломбардцами, да давнишние недруги испанские — голландские Штаты — не попали покуда в кабалу. Остальные же владетели и воюют-то порой не по желанию, а из необходимости найти толику денег на выплату процентов евреям, или по приказу ломбардцев, желающих наказать ослушников. Ибо в основе всякой войны лежат деньги, а вовсе не доблесть воинская или красота какой-нибудь гетеры Елены, пусть даже и прекрасной. Я имею тут в виду войну настоящую — народов с народами, а не ту, что развязала я в небольшой горной лощинке с неглубокой пещерой и совсем уж жидким ручейком. Ломабрдцы повелевали всем миром, а этот граф, что сидит в яме и надсмехается над разбойниками, — либо один из них, либо один из тех, кто дал деньги на их деятельность. В обоих случаях, смерть графа есть приговор самим разбойникам. Всем известны случаи, когда ломбардцы находили своих обидчиков в самых недоступных местах и казнили их мучительной смертью. «От ломбардцев не скроешься даже в Аду», — гласит старая савойская поговорка.
Словом, разбойники опешили. Опешил и сам граф.
— Эй! — крикнул Лючиано, подойдя к яме и отворачивая лицо от нее, ибо смрад оттуда несся ужасный. — Ты слышал, что сказала синьора София?
— Слышал. Ну и что?
— Это правда?
— Что — правда?
— Что ты у ломбардцев служишь.
— Нет, — ответил граф (по лицам разбойников пробежала тень успокоения). — Это они служат у меня.
Лица разбойников разом погрустнели, а Лючиано спросил:
— Ты не врешь?
А зачем? — был ответ. — Девчонка вам все правильно пересказала. Денег у меня много, а земли и замков мало. Деньги я храню у ростовщиков. Они работают моими деньгами и на себя, и на меня. Вот и все.
— Ростовщики эти — ломбардцы? — не унимался Лючиано.
— Которые в Ломбардии — ломбардцы, которые в Нидерландах — голландцы, которые в Пиренеях — андоррцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38