Дыма, поняла я, достаточно много, чтобы люди не сразу поняли, откуда он идет и где очаг огня. Тем более люди вдруг разбуженные и боящиеся гнева аристократки, спящей у себя в комнате и не обращающей внимание на пустяки. Однако, если меня увидят рядом с домом, то как раз-таки и бросятся именно в мою комнату, ибо руки мои пусты, а всем известно, что прибыла я с немалым багажом, который втаскивали по лестнице и укладывали на указанные места под прицелом внимательных глаз Юлии и кучера пять слуг. Я отошла шагов на сто от горящего дома и встала за углом какой-то не то часовенки, не то церквушки так, чтобы видеть происходящее, а самой остаться невидимой. Дыма было уже больше, но огонь так еще и не показался.
Стена часовенки была кирпичной. Маленькие стрельчатые окна странным образом рассыпались по ней так причудливо, что у меня возникла мысль вскарабкаться по ним повыше и оставить в угадываемой в темноте высоко над землей нише тот самый кожаный цилиндр, который был у меня в руках и основательно мешал. Так я и сделала. С огромным удовольствием подтянулась на карнизе первого окна, забросила на него ногу, взобралась на короткую, но широкую линию кирпича, встала на нее, прижимаясь телом к стене, затем достала руками до второго окна и повторила все движения в прежнем порядке. Когда же со стороны покинутого мною дома блеснул долгожданный красный свет пламени, я уже достигла намеченной дыры и сунула туда кожаный цилиндр с векселями, на которые богатая дама может прожить беззаботно всю жизнь в роскоши и не обеднеть при этом.
– Пожар! – раздался истошный голос. – Горим!
И тут улица ожила. Из домов повалил заспанный полуодетый люд с ведрами, баграми и лопатами в руках. У всех были не растерянные, а решительные лица, все знали, куда кому бежать, что делать. Буквально в три минуты от двух уличных колодцев, оказавшихся на одинаковых расстояниях от горящего дома, вытянулись цепочки. Люди зачерпывали воду и передавали друг другу ведра полные по направлению к пожару и пустые назад. По-видимому, в Париже пожары и при Луи Справедливом не редкость, как и в годы моей первой молодости, парижане умели бороться с огнем.
Я стояла на кирпичном наличнике стрельчатого окна, смотрела на пожар и на ладно работающих людей и чуть было не подумала, что они смогут справиться со стихией и спасут имущество колесника. Но потом поняла, что дом обречен: воду парижане лили не на него, а на соседние строения, ближайшие стены их рушат и разносят в стороны, чтобы огонь не перекинулся на соседние дома. Отсутствие ветра облегчало работу, никто даже не смотрел в сторону хозяина пылающих стен и уничтожаемого внутри них добра. А я посмотрела…
Лицо колесника было спокойным, а глаза радостно блестели. Он стоял достаточно близко, то есть в моей стороне от пожара, но чуть сбоку, глядя не на пожар, а на почему-то улыбающуюся жену. Слуг рядом не было. Потом они перебросились парой реплик. Голосов за шумом слышно не было, но я, наученная отцом в давние еще времена читать по движению губ, поняла, что она сказала по-немецки:
– Герцогиня будет довольна, дорогой.
А он ответил:
– И у нас руки чистые.
– Она заплатит? – спросила тогда женщина.
– С лихвой, – ответил колесник. – Не из своего же кармана – из кардинальского. Или еще там из чьего-то. Я не знаю, кому она еще служит.
– Ты смотри, язык за зубами держи, – сказала она. – Сжечь правнучку Софии Аламанти как ведьму может лишь церковь. А мы с тобой – бедные ганноверские католики, беглецы и чужаки здесь.
И оба замолчали.
Вот пусть мне теперь скажут, что подслушивать чужие разговоры грешно. Да ни одна женщина с этим не согласится. А уж тем более София Аламанти. Эти двое в продолжении минуты, вместившей весь этот разговор, сообщили мне столько, что не надо мне стало искать людей для сбора сведений о мадам де Шеврез, названной колесничихой герцогиней, ни к чему стало подтверждать мою догадку о том, что недавняя моя собеседница является тайным шпионом и провокатором кардинала Ришелье. А главное, я узнала, что меня мои чернорясые враги выследили в Париже с помощью герцога Ришелье и госпожи де Шеврез, что все силы Франции были брошены на поимку либо уничтожение Софии Аламанти. А это значит, что никому дела нет до моей Анжелики. А то, что я заживо сгорела в этом пылающем до неба костре, делает меня неуязвимой для служителей черной мессы, а мои сокровища и богатства, за которыми охотятся они и верные солдаты святой римской церкви Ордена Иисуса, уплыли из их рук.
Что ж… любимая моя предательница Юлия умерла, но смертью своей искупила свой грех. Завтра раскопают в груде пепла и горячих еще угольев обгорелый женский труп и решат, что это все, что осталось от меня. И у Софии Аламанти останется только один настоящий враг – тот, который караулит меня во сне, его Повелитель. Но теперь, без Мшаваматши он мне не страшен. По крайней мере, я надеюсь на это…
Глава двенадцатая
София встречает Порто

1
Наклонив голову и прикрывая лицо сдвинутым вперед капором, держа руки в карманах, я быстрым шагом двигалась в сторону монастыря Дешо – места, самим Богом предназначенного для нарушения королевского эдикта о запрете дуэлей, для обустройства там ночлежек для нищих и разбойного сброда, для насилий и грабежей случайных прохожих, совершающихся здесь столь часто, что борются парижские власти со здешней преступностью лишь отправкой сюда телеги, запряженной привыкшим к запаху крови мулом, и с сидящими на козлах двумя могильщиками, которые по утрам подбирали со здешних улочек и переулков набравшиеся за ночь трупы и увозили в овраги за город. Там мертвецов держали одни сутки в тени зарослей орешника, показывали плачущим родственникам потерявшихся, отдавали тех, кого те узнавали, за пару су, а прочих к ночи закапывали в том же овраге. Либо кто-нибудь из ученых лекарей выкупал людское стервоза су для своих опытов да изучения анатомии – занятия во все времена модного. Ходили порой слухи, что лекари те балуются человечиной, некоторых за это убивали, но потом все возвращалось на круги своя: прохожих убивали – тела их не опознавали – лекари трупы выкупали, резали, изучали, писали непонятные народу трактаты – и разочарованный в отсутствии Царствия небесного на земле народ казнил лекарей, хоронил, чтобы спустя год возвести им памятники.
Так было в этих местах и при Меровингах, и во времена моего возлюбленного короля Анри Наваррского, ничего не должно было измениться и в царствование его придурка-сына Луи Тринадцатого. Это было как раз то место в Париже, где любой желающий потеряться как в стогу сена мог скрыться так, что спустя полгода и сам уже не мог найти себя.
Я собиралась стать проституткой в одном из тамошних кабаков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43