Она подъехала – щеки раскраснелись, кудри растрепались, – приветственно улыбнулась кучеру герцогини, который вываживал лошадей, спрыгнула с коня. И подошла, как показалось Мэйнверингу, слишком неторопливо, на ходу снимая Йоркские перчатки цвета загара.
– Вы спрашивали меня, милорд? Сомс, напитки в кабинет, пожалуйста. – Она провела Мэйнверинга внутрь. – Да, тетя, я освобожусь через минуту, – откликнулась она на боязливый голос сверху. – Пожалуйста, сюда, милорд.
Она провела его в просто убранную рабочую комнату, где он прежде не бывал, показала рукой на стул с высокой прямой спинкой и села за дядюшкин стол. Села она с облегчением: колени ее тряслись.
С минуту оба молчали. На пороге Томас и мальчик-конюх обсуждали скачки, уводя в конюшни лошадей. В комнате же стояла такая напряженная тишина, что было слышно, как с букета роз на камине опадают лепестки.
Мэйнверинг заговорил первым.
– Ваш дворецкий сказал, что вы никогда не уезжали.
Она улыбнулась:
– Верный Сомс. Он так ненавидит ложь, но считает себя членом семьи и сделает для меня все.
Снова молчание. Она не собиралась говорить. Он встал и подошел к окну.
– Этого мало. Вы не представляете силу скандальных слухов. Дженнифер, мисс Фэрбенк, черт, мисс Перчис, я не вижу другого выхода, как выйти за меня замуж.
Она взглянула на него, подняв брови:
– А нужно ли, милорд?
– Уверяю вас, это единственный выход. Слишком многие помнят мисс Фэрбенк, которая, как вы помните, произвела большое впечатление. Возвратитесь в город как мисс Перчис, и вы представляете, сколько будет толков?
– Конечно, милорд. Но я не собираюсь возвращаться в Лондон. Мисс Фэрбенк умерла, исчезла. Мы забудем и ее, и ее выходки. Что же касается мисс Перчис, то с нее хватит Лондона. Она будет жить в деревне – образец добродетели. Не следует из-за меня мучиться укорами совести, милорд. Я могу позаботиться о себе.
Тут он улыбнулся:
– Мне не нужно напоминать об этом – я сейчас прямо из Эпсома.
– Ой, – она прикрыла рот рукой, – тогда вам все известно. Как мистер Мандевиль?
– Сердит на сотрясение мозга и местного доктора. Но именно поэтому я и примчался сюда. Не надо мне ничего рассказывать. Я не хочу знать, что случилось между вами и Мандевилем, но вы должны понимать: у вас нет иного выхода, кроме замужества. Проговорится хозяин, а может, и сам Мандевиль, хотя это вряд ли после встряски, которую вы ему устроили. А еще ваша глупая кузина и дядя, которые кричат обо всем прямо при слугах. Все остальное – мисс Фэрбенк и ее выходки, как вам угодно их называть, – все забудется, но это… Поверьте, я говорю как друг. Ваша единственная надежда – замужество.
– Вы слишком добры, – она уже взяла себя в руки, – но я не хочу вынужденной дружбы. Я уже говорила вам, что вы можете забыть про данное моим братьям обещание. Теперь, прошу, оставьте меня. Нам нечего больше сказать друг другу.
Он уже сердился; сердился, что ей не нужна его помощь, сердился, потому что любил. Он отвернулся от окна и подошел к ней.
– Тогда чудесно. Оставайтесь тут и хороните себя заживо. Предавайтесь благотворительности, гоняйте слуг, разводите собак… Что, что вы сказали?
– Не собак. Кошек или обезьян.
Он вдруг расхохотался.
– Дженни, опять я вспылил? Я опять перечил вам? Бабушка предупреждала меня. Почему я никогда вовремя не вспоминаю ее советов? Неужели вы не догадываетесь, что я люблю вас, люблю давно, пытался бороться с этим из чувства долга, мучил себя? Неужели вы не видите, что я именно поэтому хочу, чтобы вы вышли за меня замуж? К черту обещания, братьев, дядюшек и всех прочих. Кому дело до них и до вашего имени? Да если хотите, имейте хоть дюжину имен, только возьмите и мое. Примите меня, Дженни; простите меня. Я не умею говорить. Я с самого начала делал все неправильно, но поверьте, я люблю вас. Любил всегда.
Она подняла на него глаза:
– Даже когда без спросу взяла вашу лошадь? Признайтесь, тогда вы приняли меня за беспардонную девчонку.
– Да, но потом вы так посмотрели на меня, так осадили… Вы, простая гувернантка, малявка… Вы заставили меня разглядеть вас. После этого я не хочу смотреть ни на какую другую женщину. Выходите за меня, Дженни. Вы же не хотите, чтобы я сделался старым холостяком с невыносимым характером. Черт, я знаю, что означает ваша улыбка: у меня и так дурной характер. Это так, Дженни, я избалованный грубиян, который вас недостоин, но вы сможете исправить меня, сможете.
– А если я не справлюсь?
– Вы? Когда это вы не справлялись с делом, за которое брались? Вы подружились с моей бабушкой и приобрели врага (благослови вас Господь) в лице моей тети Бересфорд. Вы победили Мандевиля и обвели вокруг пальца своего дядю. Уж после этого неужели вы не справитесь со мной? Я буду грубияном, Дженни. Я буду сидеть допоздна за выпивкой с моими друзьями-политиками. Я буду приходить домой и бушевать после неудачных дебатов в парламенте, и вам придется успокаивать меня. Я хочу, чтобы вы всегда были со мной. Я буду очень любить вас, Дженни. Бабушка говорит, что женщины легко прощают. Можете ли вы простить меня и хоть чуть-чуть полюбить?
– Ваша бабушка, – сказала Дженнифер, – очень мудрая женщина. Я с удовольствием стану ее внучкой.
Он привлек ее к себе. Еще несколько лепестков упало на каминную полку. В маленькой комнате было очень тихо. Наконец он поднял голову и посмотрел на Дженнифер.
– И больше не убегайте, любимая.
Она улыбнулась, спросила:
– Убегать? Зачем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
– Вы спрашивали меня, милорд? Сомс, напитки в кабинет, пожалуйста. – Она провела Мэйнверинга внутрь. – Да, тетя, я освобожусь через минуту, – откликнулась она на боязливый голос сверху. – Пожалуйста, сюда, милорд.
Она провела его в просто убранную рабочую комнату, где он прежде не бывал, показала рукой на стул с высокой прямой спинкой и села за дядюшкин стол. Села она с облегчением: колени ее тряслись.
С минуту оба молчали. На пороге Томас и мальчик-конюх обсуждали скачки, уводя в конюшни лошадей. В комнате же стояла такая напряженная тишина, что было слышно, как с букета роз на камине опадают лепестки.
Мэйнверинг заговорил первым.
– Ваш дворецкий сказал, что вы никогда не уезжали.
Она улыбнулась:
– Верный Сомс. Он так ненавидит ложь, но считает себя членом семьи и сделает для меня все.
Снова молчание. Она не собиралась говорить. Он встал и подошел к окну.
– Этого мало. Вы не представляете силу скандальных слухов. Дженнифер, мисс Фэрбенк, черт, мисс Перчис, я не вижу другого выхода, как выйти за меня замуж.
Она взглянула на него, подняв брови:
– А нужно ли, милорд?
– Уверяю вас, это единственный выход. Слишком многие помнят мисс Фэрбенк, которая, как вы помните, произвела большое впечатление. Возвратитесь в город как мисс Перчис, и вы представляете, сколько будет толков?
– Конечно, милорд. Но я не собираюсь возвращаться в Лондон. Мисс Фэрбенк умерла, исчезла. Мы забудем и ее, и ее выходки. Что же касается мисс Перчис, то с нее хватит Лондона. Она будет жить в деревне – образец добродетели. Не следует из-за меня мучиться укорами совести, милорд. Я могу позаботиться о себе.
Тут он улыбнулся:
– Мне не нужно напоминать об этом – я сейчас прямо из Эпсома.
– Ой, – она прикрыла рот рукой, – тогда вам все известно. Как мистер Мандевиль?
– Сердит на сотрясение мозга и местного доктора. Но именно поэтому я и примчался сюда. Не надо мне ничего рассказывать. Я не хочу знать, что случилось между вами и Мандевилем, но вы должны понимать: у вас нет иного выхода, кроме замужества. Проговорится хозяин, а может, и сам Мандевиль, хотя это вряд ли после встряски, которую вы ему устроили. А еще ваша глупая кузина и дядя, которые кричат обо всем прямо при слугах. Все остальное – мисс Фэрбенк и ее выходки, как вам угодно их называть, – все забудется, но это… Поверьте, я говорю как друг. Ваша единственная надежда – замужество.
– Вы слишком добры, – она уже взяла себя в руки, – но я не хочу вынужденной дружбы. Я уже говорила вам, что вы можете забыть про данное моим братьям обещание. Теперь, прошу, оставьте меня. Нам нечего больше сказать друг другу.
Он уже сердился; сердился, что ей не нужна его помощь, сердился, потому что любил. Он отвернулся от окна и подошел к ней.
– Тогда чудесно. Оставайтесь тут и хороните себя заживо. Предавайтесь благотворительности, гоняйте слуг, разводите собак… Что, что вы сказали?
– Не собак. Кошек или обезьян.
Он вдруг расхохотался.
– Дженни, опять я вспылил? Я опять перечил вам? Бабушка предупреждала меня. Почему я никогда вовремя не вспоминаю ее советов? Неужели вы не догадываетесь, что я люблю вас, люблю давно, пытался бороться с этим из чувства долга, мучил себя? Неужели вы не видите, что я именно поэтому хочу, чтобы вы вышли за меня замуж? К черту обещания, братьев, дядюшек и всех прочих. Кому дело до них и до вашего имени? Да если хотите, имейте хоть дюжину имен, только возьмите и мое. Примите меня, Дженни; простите меня. Я не умею говорить. Я с самого начала делал все неправильно, но поверьте, я люблю вас. Любил всегда.
Она подняла на него глаза:
– Даже когда без спросу взяла вашу лошадь? Признайтесь, тогда вы приняли меня за беспардонную девчонку.
– Да, но потом вы так посмотрели на меня, так осадили… Вы, простая гувернантка, малявка… Вы заставили меня разглядеть вас. После этого я не хочу смотреть ни на какую другую женщину. Выходите за меня, Дженни. Вы же не хотите, чтобы я сделался старым холостяком с невыносимым характером. Черт, я знаю, что означает ваша улыбка: у меня и так дурной характер. Это так, Дженни, я избалованный грубиян, который вас недостоин, но вы сможете исправить меня, сможете.
– А если я не справлюсь?
– Вы? Когда это вы не справлялись с делом, за которое брались? Вы подружились с моей бабушкой и приобрели врага (благослови вас Господь) в лице моей тети Бересфорд. Вы победили Мандевиля и обвели вокруг пальца своего дядю. Уж после этого неужели вы не справитесь со мной? Я буду грубияном, Дженни. Я буду сидеть допоздна за выпивкой с моими друзьями-политиками. Я буду приходить домой и бушевать после неудачных дебатов в парламенте, и вам придется успокаивать меня. Я хочу, чтобы вы всегда были со мной. Я буду очень любить вас, Дженни. Бабушка говорит, что женщины легко прощают. Можете ли вы простить меня и хоть чуть-чуть полюбить?
– Ваша бабушка, – сказала Дженнифер, – очень мудрая женщина. Я с удовольствием стану ее внучкой.
Он привлек ее к себе. Еще несколько лепестков упало на каминную полку. В маленькой комнате было очень тихо. Наконец он поднял голову и посмотрел на Дженнифер.
– И больше не убегайте, любимая.
Она улыбнулась, спросила:
– Убегать? Зачем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59