При поступлении он не показал себя психотиком, у него не было ни заблуждений, ни галлюцинаций. Он хорошо ориентировался в пространстве, времени и своей личности. Вскоре психологическое состояние было определено: он был в какой-то мере претенциозным, экспансивным и, в достаточной степени, враждебным. Его считали потенциальным нарушителем порядка. Поскольку он был по специальности поваром, его назначили работать на кухне. Тогда его общее состояние показало явное улучшение. Больше сотрудничества, меньше напряженности. Диагноз: маниакально-депрессивная реакция (усиленная неизвестным стрессом). Степень психического ухудшения — средняя. Признан правомочным. Продолжить лечение в условиях госпитализации.
Она выключила аппарат и засмеялась. Этот звук испугал ее: смех феномен общественный, а она была одна. Она вновь включила запись и грызла уголок носового платка, пока мягкие скользящие слова возвращались к ней.
После первого же десятка она перестала их слушать.
Когда аппарат замолчал, она выключила его. Она была очень одинока.
Она была так чертовски одинока, что лужица света, возникшая, когда она стукнула себя по лбу и повернулась лицом к окну, вдруг стала самой важной вещью на свете. Она хотела, чтобы это был океан света, или чтобы она сама стала совсем крошечной — все равно, лишь бы этот свет втянул ее в себя.
Вчера минуло три недели…
Слишком долго, думала она, я должна ждать. Нет! Невозможно! А что, если он умрет, как этот Вискоумб? Нет! Не может быть! С ним ничего не может случиться. Никогда. Он всесилен и защищен от всего. Но… но придется ждать следующего месяца. Еще три недели… Без зрения!.. Вот что это значит — ослепнуть… Но разве воспоминания потускнели? Разве они ослабли? Как выглядит дерево? Или облако?.. Я не помню! Что такое зеленое?
Что такое красное? Боже! Это уже истерия! Я слежу за ней, но не могу ее прекратить! Надо принять лекарство. Лекарство!
Плечи ее тряслись. Лекарство принимать она не стала, но сильно прикусила платок, пока острые зубы не прорвали ткань.
— Берегись, — сказала она личному блаженству, — тех, кто жаждет справедливости, потому что мы желаем удовлетворения. И берегись кротких, ибо мы будем пытаться унаследовать Землю. И берегись…
Коротко прожужжал телефон. Она убрала платок, сделала спокойное лицо и повернулась к аппарату.
— Алло.
— Элина, я вернулся. Как вы?
— Хорошо, даже вполне хорошо. Как прошел ваш отпуск?
— О, не жалуюсь. Я давно собирался и, думаю, что заслужил отдых.
Слушайте, я привез вам кое-что показать — например, Винчестерский кафедральный собор. Хотите прийти на этой неделе? Я свободен в любое время.
"Сегодня!.. Нет. Я отчаянно хочу этого. Это может стать препятствием, если он увидит…"
— Как насчет завтрашнего дня? — спросила она. — Или послезавтрашнего?
— Завтра будет прекрасно, — ответил он. — Встретимся в "К. и Л." около семи?
— Да. Это будет очень приятно. Тот же столик?
— Почему нет? Я закажу его.
— Идет. Значит, завтра увидимся.
— До свидания.
Связь выключилась. В ту же минуту в ее голове внезапно закружились цвета, и она увидела деревья — дубы, сосны и секвойи — большие, зеленые с коричневым и серым; она увидела комья облаков, протирающих пастельное небо, и пылающее солнце, и озеро глубокой, почти фиолетовой синевы. Она сложила свой изорванный носовой платок и выбросила.
Она нажала кнопку рядом со столом, и кабинет наполнился музыкой.
Скрябин. Затем нажала другую кнопку и снова проиграла надиктованную ею пластинку, но почти не слышала ни того, ни другого…
***
…Пьер подозрительно понюхал еду. Санитар снял ее с подноса и вышел, заперев за собой дверь. Салат ждал на полу. Пьер осторожно подошел к нему, захватил горсть и проглотил.
Он боялся.
"Только бы сталь перестала грохотать, сталь о сталь, где-то в этой темной ночи… Только бы…"
***
…Зигмунд встал, зевнул и потянулся. На секунду его задние лапы ослабли, затем он стал внимательным и встряхнулся. Она, наверное, скоро пойдет домой. Он поглядывал вверх, на часы, висящие на уровне человеческого роста, чтобы проверить свои ощущения, а затем подошел к телевизору. Встав на задние лапы, он одной передней оперся о стол, а другой включил телевизор.
Время сводки погоды; может быть, дороги обледенели…
***
— …Я проезжал через всемирные кладбища, — писал Рэндер, — обширные каменные леса, которые каждый год увеличиваются.
Почему человек так ревниво охраняет своих мертвых? Не потому ли, что это монументально демократический путь увековечивания, высшее утверждение вредящей силы, то есть жизни, и желание, чтобы она продолжалась вечно?
Унамуно уверял, что это именно так. Если да, то в последние годы значительно больший процент населения жаждет бессмертия, чем когда-либо раньше в истории…
***
Чик-чик, чира-чик!
Как ты думаешь, это все-таки люди?
Вряд ли, слишком они уж хороши.
***
Вечер был звездным. Рэндер завел С-7 в холодный подвал, нашел свое место и поставил на него машину.
От бетона шла холодная сырость, она вцеплялась в тело, как крысиные зубы. Рэндер повел Элину к лифту. Их дыхание облачком висело перед ними.
— Холодновато, — заметил он.
Она кивнула.
В лифте он отдышался, размотал шарф и закурил.
— Дайте и мне, пожалуйста, — сказала она, почувствовав запах табака.
Он подал ей сигарету.
Они поднимались медленно, и Рэндер прислонился к стенке, вдыхая смесь дыма и кристаллизованной влаги.
— Я встретил еще одну мутированную овчарку в Швейцарии; такую же большую, как Зигмунд. Только это охотник.
— Зигмунд тоже любит охотиться, — заметила Элина. — Два раза в год мы ездим в северные леса, и я отпускаю его. Он пропадает несколько дней и возвращается вполне счастливым. Он никогда не рассказывает, что делал, и никогда не приходит голодным. Я думаю, ему нужен отдых от людей, чтобы оставаться нормальным.
Лифт остановился. Они вошли в холл, и Рэндер снова повел ее.
Войдя в кабинет, он включил термостат, и по комнате заструился теплый воздух. Их пальто он повесил тут же, в кабинете, и выкатил из гнезда «яйцо». Включив его в розетку, он начал превращать стол в контрольную панель.
— Как вы думаете, это долго продлится? — спросила она, пробегая кончиками пальцев по гладким холодным изгибам «яйца». — Я имею в виду, полная адаптация к зрению.
Он задумался.
— Не имею представления. Пока не знаю. Мы начали очень хорошо, но еще многое нужно сделать. Месяца через три я смогу делать предположения.
Она задумчиво кивнула, подошла к столу и обследовала его легкими, как десять перышек, пальцами.
— Осторожно! Не нажмите какую-нибудь кнопку.
— Не буду. Как, по-вашему, долго ли мне придется учиться оперировать ими?
— Учиться — три месяца. Шесть — чтобы стать достаточно опытной для использования их на ком-то;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35