Она задумчиво смотрела на него.
— Не беспокойтесь, — хохотнул он, — я чертовски радуюсь жизни.
— Но сегодня вы несколько унылы.
— Пит звонил. Он сломал лодыжку на уроке гимнастики. Они должны были бы внимательнее следить за такими вещами. Я думаю перевести его в другую школу.
— Опять?
— Может быть. Посмотрим. Директор хотел позвонить мне вечером. Мне не хотелось бы его переводить, но я хочу, чтобы он окончил школу целым и невредимым.
— Мальчики не вырастают без одного-двух несчастных случаев. Такова статистика.
— Статистика — не судьба, Винни. Тут уж каждый творит свою сам.
— Статистику или судьбу?
— И то, и другое, я думаю.
— Я думаю, что если что-то должно случиться, то оно случится.
— А я — нет. Я думаю, что человеческая воля при поддержке здравого смысла в какой-то мере управляет событиями. Если бы я так не думал, я не занимался бы своим делом.
— Ну да. В машинном мире вы знаете причину и следствие. Статистика это проверка.
— Человеческий мозг — не машина, и я не знаю причины и следствия. И никто не знает.
— Но у вас знания химика. Вы — ученый, док.
— Я — троцкистский уклонист, — улыбнулся он, — а вы когда-то были преподавательницей балета. — Он встал и взял свое пальто.
— Кстати, мисс де Вилл звонила. Просила передать: "Как насчет Сент-Мориса?"
— Слишком ритуально, — отмахнулся он. — Лучше Давос.
Самоубийство расстроило Рэндера больше, чем следовало бы, поэтому он закрыл окна, включил фонограф и только одну настольную лампу.
"Как изменилась качественно человеческая жизнь, — записал он, — после промышленной революции?"
Он перечитал фразу. С этой темой его просили выступить в субботу. Как обычно в таких случаях, он не знал, что говорить, потому что сказать он мог многое, а ему давали только час.
Он встал и начал ходить по кабинету, наполненному теперь звуками Восьмой симфонии Бетховена.
— Сила вредоносного воздействия на человеческую психику, — сказал он, щелкнув по микрофону и включив записывающий аппарат, — увеличилась с развитием технологического прогресса. — Его воображаемая аудитория притихла. Рэндер улыбнулся. — Человеческий потенциал генерирования таких воздействий умножался массовым производством. Способность вредить психике через личные контакты распространялась в прямой пропорции с повышением легкости общения. Но все это общеизвестно, и это совсем не то, что я хочу рассмотреть сегодня. Я хотел бы поговорить о том, что я называю аутопсихомимикрией — это самогенерирующиеся комплексы тревоги, которые на первый взгляд кажутся подобными классическим образцам, но в действительности стимулируют радикальный перерасход психической энергии.
Они характерны для нашего времени… — Он сделал паузу, чтобы положить сигарету и сформулировать следующую фразу. — Аутопсихомимикрия самопродолжающийся комплекс имитации — почти всегда — дело, привлекающее внимание. Например, джазист полжизни действовал в возбуждении, хотя никогда не пользовался сильными наркотиками и с трудом вспоминает тех, кто ими пользовался — потому что сегодня все стимуляторы и транквилизаторы очень слабые. Как Дон Кихот, он шел за легендой, и одной его музыки было достаточно, чтобы привести его в возбуждение.
Или другой мой пациент — корейский военный сирота, который жив и сейчас, благодаря Красному Кресту, Юнеско и приемным родителям, которых у него никогда не было. Он так отчаянно хотел иметь семью, что выдумал ее. И что же? Он ненавидел воображаемого отца и нежно любил воображаемую мать, потому что был высокоинтеллигентным человеком и слишком сильно стремился к полуистинным традиционным комплексам. Почему?
Сегодня каждый достаточно начитан, чтобы знать основные, освященные веками, образцы психических расстройств. Сегодня многие причины этих расстройств устранены — не радикально, как у моего теперь взрослого сироты, но с заметным эффектом. Невротически мы живем в прошлом. Почему?
Потому что наше настоящее направлено на физическое здоровье, безопасность и благополучие. Мы уничтожили голод, хотя сирота в глуши охотнее примет пачку пищевых концентратов от людей, которые о нем заботятся, чем горячую еду из автоматического устройства.
Физическое благополучие является теперь правом каждого человека.
Реакция на это встречается в области ментального здоровья. Благодаря технологии причины многих прежних социальных проблем исчезли, а с ними ушли многие причины психических бедствий. Но между черным вчера и белым завтра огромное серое сегодня, полное ностальгии и страха перед будущим, что выражается не в материальном плане, а представлено упрямыми поисками исторических моделей тревоги.
Коротко прожужжал телефон. Рэндер не услышал его за звуками симфонии.
— Мы боимся того, чего не знаем, — продолжал он, — а завтрашний день нам полностью неизвестен. Области моей специализации в психиатрии тридцать лет назад еще не существовало. Наука способна так быстро развиваться, что становится подлинным неудобством — я бы даже сказал — бедствием для общества, и логическое следствие — полная механизация всего в мире…
Он проходил мимо стола, когда телефон зажужжал вновь. Рэндер выключил микрофон и приглушил музыку.
— Алло!
— Сент-Морис.
— Давос.
— Чарли, ты страшно упрям!
— Как и ты, дорогая Джилл.
— Мы так и будем спорить об этом?
— Не о чем спорить.
— Ты заедешь за мной в пять?
Он поколебался.
— Ладно, в пять.
— Я сделала прическу. Хочу снова удивить тебя.
Подавив смешок, он осведомился:
— Надеюсь, приятно? О'кей, до встречи. — Он подождал ее "до свидания" и выключил связь.
Рэндер сделал окна прозрачными, выключил свет на столе и посмотрел на улицу.
Небо серое, медленно падают хлопья снега, спускаются вниз и теряются в беспорядке…
Открыв окно и высунувшись, он увидел место, где Иризэри оставил на земле свою последнюю отметку.
Он закрыл окно и дослушал симфонию. Прошла неделя с тех пор, как он сделал "слепую спираль" с Элиной. Встреча с ней была назначена через час.
Он вспомнил, как пальцы Элины прошлись по его лицу, легко, как дуновение ветерка, изучая его внешность по древнему методу слепых.
Воспоминание было очень приятным — непонятно почему.
Далеко внизу тускло блестело пятно вымытой мостовой. Под тонким налетом белизны оно было скользким, как стекло. Сторож при здании поспешно вышел и набросал на пятно соли, чтобы кто-нибудь не поскользнулся и не покалечился…
***
…Зигмунд был ожившим мифом, Фенрисом. После того, как Рэндер велел миссис Хиджис впустить их, дверь стала открываться, потом вдруг распахнулась, и пара дымчато-желтых глаз уставилась на Рэндера. Глаза глубоко сидели в странно-уродливой собачьей голове.
У Зигмунда не было низкого собачьего лба, идущего слегка покато от морды;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35