Экономить, нa еде, буквально голодать, чтоб прилично одеться в недорогом магазине в Париже или Лондоне и потом пускать пыль в глаза своим соседям и знакомым в Москве.
У Альгиса был приятель, в Московском циркеакробат. Он часто гастролировал в Европе и Америке и жаловался Альгису на свою профессию, при которой много добра домой не привезешь. Акробат не может ограничить свой рацион и урвать из денег, отпущенных на питание, что-нибудь для покупки вещей. Ослабнешь и полетишь с трапеции. Дороже обойдется. Зато, по его словам, процветали на гастролях дрессировщики. Им завидовали все циркачи. Те вообще не тратились на питание, а объедали своих зверей, пожирая их морковь, свеклу и даже овес. Уже,не говоря о мясе. Зверь бессловесный. Не напишет донос в партийную организацию. А дрессировщик, слегка оттощав на половинке звериного пайка, везет домой из заграницы кучу добра, которому там цена — копейка, а в России — состояние.
Глядя, как она постукивает каблуком о каблуки с казенной веселостью на хорошем английском языке подбадривает, развлекает иностранок, в своих шубах и меховых сапогах грузно садящихся в вагон, Альгис подумал о том, что она, в сущности, несчастный человек, всегда на чужом пиру, лицезреет чужое богатство, недоступное ей, и пишет в КГБ рапорты, ничем не отличимые от доносов. Такова служба. Все эти девочки-гиды проходят специальное обучение, при поступлении на работу подписывают секретные обязательства, и им присваиваются соответственно офицерские звания. В мундире и в погонах КГБ их никогда не увидишь. Их лейтенантские звания фигурируют в ведомостях на получение заработной платы. Шпики с накрашенными губками, точеными ножками и сносным иностранным произношением.
Он пошел к своему вагону, где у подножек уже не было жидкой кучки пассажиров — успели погрузиться, пока он разглядывал туристок.
Еще была середина дня, а морозный воздух сгустился, как в сумерки,-и по всему перрону горели круглые лампионы фонарей, серебря снежную пыль в конусах неяркого света.
Проводницу вагона, укутанную, в теплый платок поверх форменного берета, он спросил,.как можно интимней, когда она, посвечивая фонариком, вертела в своих перчатках, с оторванными для удобства кончиками пальцев, его билет:
— Надеюсь, купе не забито до отказа?
— Одни поедете. До Вильнюса? Отметить нижнюю полку?
— Да, Пожалуйста.
— В Можайске никто не сядет — ваша удача.
— Спасибо. Я не останусь в долгу.
Окинув опытным глазом велюровое пальто и пыжиковую шапку на Альгисе, она посочувствовала:
— В мягком места не досталось? Все загранице… Едут и едут… Чего не видали? Будто Россия им цирк. В купе действительно было пусто, и от мягкого международного вагона оно отличалось лишь тем, что было рассчитано на четырех пассажиров, а не двух, и полки были деревянные, жесткие, покрытые сверху стеганым матрасом, застланным простынями и шерстяным одеялом. Если не подсадят соседей в Можайске, он до конца доедет один, в относительном комфорте и утром придет домой отдохнувшим.
Он раскрыл чемодан и со вкусом, испытывая удовольствие от этого занятия, стал располагаться в купе в расчете на почти суточное путешествие. Достал прелестный кожаный несессер, купленный в Канаде, электробритву «Филлипс» — подарок одного литовского эмигранта в Аргентине. На стол легли изящная мыльница, французский одеколон, щеточки, ножички, пилочки и множество мелочей, без которых он прежде отлично обходился, а сейчас уже не мыслит, как можно жить без них.
Когда вагон, мягко качнувшись, поплыл вдоль фонарей перрона, Альгис уже полностью обжил свое купе и стал готовиться к обеду. Он основательно проголодался. Поездной вагон-ресторан никогда не блистал своей кухней, но в его положении это было последней возможностью утолить голод. Не всухомятку, какимнибудь каменным бутербродом с колбасой и крутыми яйцами. А основательно. Горячий борщ, бифштекс или на худой конец, рагу иэ баранины. И рюмку другую коньяку. С морозу. Для аппетита.
Поезда дальнего следования и в первую очередь те, что отправлялись из Москвы, снабжались сравнительно неплохими продуктами. Лучше тех, что можно получить где-нибудь.в городском ресторане. И причина этому одна: в поездах ездят иностранные туристы. Их не покормишь словесными утешениями вроде того, что, мол, в Советском Союзе временные затруднения с продовольствием уже давно стали постоянным фактором. Над этим можно посмеяться в своем кругу. А с иностранцами — шутки в сторону. Подавай жрать. Заодно перепадает и другим пассажирам поезда — советским. Красная икорка или черная. Многие уже не помнят, какой она вид имеет икра эта. А иностранные задницы думают, что русские только икру и лопают. Ложками. Столовыми. чай пьют из блюдечка на растопыренных пальцах. Обязательно из самовара.
Вот так-то. Леди энд джентльмены. Слепые, как котята. Возят их, как дурачков. С черной икры бросают на красную. С грузинского коньяка — на армянский. Обопьются, обожрутся. Кроме балета, ничего не увидят и едут к себе на Запад большими поклонниками социализма.
Он заменил свитер розовой мягкой рубашкой. Вместо галстука повязал на шее под расстегнутым воротом толстым узлом пестрый, в розовых пятнышках, шарфик. Этому он научился в Латинской Америке, и многие находили, что ему к лицу. Сбросил меховые ботинки и обул замшевые мокасины. Протер руки и лицо одеколоном, внимательно осмотрел себя во весь рост в зеркале на двери, проверил достаточно ли денег в кошельке и вышел, заперев за собой дверь. Поезд мчался на хорошей скорости мимо загородных дачных платформ, и серые домики, убегая назад, тонули под тяжелыми снеговыми шапками.
Проводница вагона, та, что проверяла при посадке билет, с одобрением окинула его элегантную фигуру и показала, в какую сторону идти к вагону-ресторану.
— Как бы народу там не подвалило, — сочувственно сказала она ему вслед. — Вам бы, как сели, сразу туда, чтоб место захватить.
О том, что в вагоне-ресторане не окажется свободных мест и уже будет переполнено через полчаса после отхода поезда, Альгису не хотелось думать. Ведь большинство пассажиров в отличие от него успели в Москве пообедать, благо, там дешевле, чем в поезде. Он пошел по вагонам, по гулким, холодным и грохочущим переходам, из тамбура в тамбур. Вагоны, вагоны. Плацкартные, без купе, самые дешевые, с обнаженной для постороннего глаза жизнью их обитателей, сразу забравшихся на двухэтажные жесткие полки, выставив в проход босые ноги или мокрые подметки оттаявших ботинок.
В последнем тамбуре перед вагоном-рестораном стояли у запертой двери несколько человек и возбужденно и негодующе галдели. Альгис сразу догадался, что проводница была права, и места в ресторане заняты все до единого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
У Альгиса был приятель, в Московском циркеакробат. Он часто гастролировал в Европе и Америке и жаловался Альгису на свою профессию, при которой много добра домой не привезешь. Акробат не может ограничить свой рацион и урвать из денег, отпущенных на питание, что-нибудь для покупки вещей. Ослабнешь и полетишь с трапеции. Дороже обойдется. Зато, по его словам, процветали на гастролях дрессировщики. Им завидовали все циркачи. Те вообще не тратились на питание, а объедали своих зверей, пожирая их морковь, свеклу и даже овес. Уже,не говоря о мясе. Зверь бессловесный. Не напишет донос в партийную организацию. А дрессировщик, слегка оттощав на половинке звериного пайка, везет домой из заграницы кучу добра, которому там цена — копейка, а в России — состояние.
Глядя, как она постукивает каблуком о каблуки с казенной веселостью на хорошем английском языке подбадривает, развлекает иностранок, в своих шубах и меховых сапогах грузно садящихся в вагон, Альгис подумал о том, что она, в сущности, несчастный человек, всегда на чужом пиру, лицезреет чужое богатство, недоступное ей, и пишет в КГБ рапорты, ничем не отличимые от доносов. Такова служба. Все эти девочки-гиды проходят специальное обучение, при поступлении на работу подписывают секретные обязательства, и им присваиваются соответственно офицерские звания. В мундире и в погонах КГБ их никогда не увидишь. Их лейтенантские звания фигурируют в ведомостях на получение заработной платы. Шпики с накрашенными губками, точеными ножками и сносным иностранным произношением.
Он пошел к своему вагону, где у подножек уже не было жидкой кучки пассажиров — успели погрузиться, пока он разглядывал туристок.
Еще была середина дня, а морозный воздух сгустился, как в сумерки,-и по всему перрону горели круглые лампионы фонарей, серебря снежную пыль в конусах неяркого света.
Проводницу вагона, укутанную, в теплый платок поверх форменного берета, он спросил,.как можно интимней, когда она, посвечивая фонариком, вертела в своих перчатках, с оторванными для удобства кончиками пальцев, его билет:
— Надеюсь, купе не забито до отказа?
— Одни поедете. До Вильнюса? Отметить нижнюю полку?
— Да, Пожалуйста.
— В Можайске никто не сядет — ваша удача.
— Спасибо. Я не останусь в долгу.
Окинув опытным глазом велюровое пальто и пыжиковую шапку на Альгисе, она посочувствовала:
— В мягком места не досталось? Все загранице… Едут и едут… Чего не видали? Будто Россия им цирк. В купе действительно было пусто, и от мягкого международного вагона оно отличалось лишь тем, что было рассчитано на четырех пассажиров, а не двух, и полки были деревянные, жесткие, покрытые сверху стеганым матрасом, застланным простынями и шерстяным одеялом. Если не подсадят соседей в Можайске, он до конца доедет один, в относительном комфорте и утром придет домой отдохнувшим.
Он раскрыл чемодан и со вкусом, испытывая удовольствие от этого занятия, стал располагаться в купе в расчете на почти суточное путешествие. Достал прелестный кожаный несессер, купленный в Канаде, электробритву «Филлипс» — подарок одного литовского эмигранта в Аргентине. На стол легли изящная мыльница, французский одеколон, щеточки, ножички, пилочки и множество мелочей, без которых он прежде отлично обходился, а сейчас уже не мыслит, как можно жить без них.
Когда вагон, мягко качнувшись, поплыл вдоль фонарей перрона, Альгис уже полностью обжил свое купе и стал готовиться к обеду. Он основательно проголодался. Поездной вагон-ресторан никогда не блистал своей кухней, но в его положении это было последней возможностью утолить голод. Не всухомятку, какимнибудь каменным бутербродом с колбасой и крутыми яйцами. А основательно. Горячий борщ, бифштекс или на худой конец, рагу иэ баранины. И рюмку другую коньяку. С морозу. Для аппетита.
Поезда дальнего следования и в первую очередь те, что отправлялись из Москвы, снабжались сравнительно неплохими продуктами. Лучше тех, что можно получить где-нибудь.в городском ресторане. И причина этому одна: в поездах ездят иностранные туристы. Их не покормишь словесными утешениями вроде того, что, мол, в Советском Союзе временные затруднения с продовольствием уже давно стали постоянным фактором. Над этим можно посмеяться в своем кругу. А с иностранцами — шутки в сторону. Подавай жрать. Заодно перепадает и другим пассажирам поезда — советским. Красная икорка или черная. Многие уже не помнят, какой она вид имеет икра эта. А иностранные задницы думают, что русские только икру и лопают. Ложками. Столовыми. чай пьют из блюдечка на растопыренных пальцах. Обязательно из самовара.
Вот так-то. Леди энд джентльмены. Слепые, как котята. Возят их, как дурачков. С черной икры бросают на красную. С грузинского коньяка — на армянский. Обопьются, обожрутся. Кроме балета, ничего не увидят и едут к себе на Запад большими поклонниками социализма.
Он заменил свитер розовой мягкой рубашкой. Вместо галстука повязал на шее под расстегнутым воротом толстым узлом пестрый, в розовых пятнышках, шарфик. Этому он научился в Латинской Америке, и многие находили, что ему к лицу. Сбросил меховые ботинки и обул замшевые мокасины. Протер руки и лицо одеколоном, внимательно осмотрел себя во весь рост в зеркале на двери, проверил достаточно ли денег в кошельке и вышел, заперев за собой дверь. Поезд мчался на хорошей скорости мимо загородных дачных платформ, и серые домики, убегая назад, тонули под тяжелыми снеговыми шапками.
Проводница вагона, та, что проверяла при посадке билет, с одобрением окинула его элегантную фигуру и показала, в какую сторону идти к вагону-ресторану.
— Как бы народу там не подвалило, — сочувственно сказала она ему вслед. — Вам бы, как сели, сразу туда, чтоб место захватить.
О том, что в вагоне-ресторане не окажется свободных мест и уже будет переполнено через полчаса после отхода поезда, Альгису не хотелось думать. Ведь большинство пассажиров в отличие от него успели в Москве пообедать, благо, там дешевле, чем в поезде. Он пошел по вагонам, по гулким, холодным и грохочущим переходам, из тамбура в тамбур. Вагоны, вагоны. Плацкартные, без купе, самые дешевые, с обнаженной для постороннего глаза жизнью их обитателей, сразу забравшихся на двухэтажные жесткие полки, выставив в проход босые ноги или мокрые подметки оттаявших ботинок.
В последнем тамбуре перед вагоном-рестораном стояли у запертой двери несколько человек и возбужденно и негодующе галдели. Альгис сразу догадался, что проводница была права, и места в ресторане заняты все до единого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58