В этих витринах я собиралась устроить эксцентричные композиции из всякого мусора, нарытого по окрестным помойкам, сломанных манекенов, сухих цветов и старой обуви. Кто-нибудь из прохожих обязательно поинтересуется, что здесь такое — клуб, магазин или бордель.
Подвал оказался настоящей сокровищницей. Там стоял древний печатный пресс, которым в последний раз пользовались, наверное, еще во времена Депрессии. Детали валялись повсюду, литеры, разбросанные по полу, складывались в странные хайку. По углам громоздились стопки старых газет — в спячке под коркой из грязи, и пыли, и обсыпавшейся штукатурки. Можно было часами сидеть — разбирать наугад заголовки или играть в одиночный скраббл. В самом дальнем конце подвала была маленькая железная дверь на изъеденных ржавчиной петлях. Луч фонарика высветил мрачные катакомбы, протянувшиеся вперед и чуть вбок футов так на пятнадцать. Темные сумрачные гробницы высотой футов в пять, выложенные сырым кирпичом, сочившимся грязной водой из проржавелых труб. Мне представились застенки Инквизиции: женщины в лохмотьях, окровавленные и избитые, заключенные по обвинению в ереси и колдовстве. Их пытали, держали в цепях и морили голодом. сами не верили. Их кандалы давно уже рассыпались ржавой пылью. Их скорбные крики заглушены мягкой ладонью времени, чьи костлявые пальцы нацарапали страшные тайны на грязном полу. Это было волшебно.
Во всяком случае, я распрощалась с 24-й стрит. А то эти хиппи уже стали меня доставать. Надоело общаться с обдолбанными идиотами. Они аж позеленели, когда я сообщила, что у меня теперь целое здание — в моем полном распоряжении. Познакомилась с народом из соседнего дома. Пустила в ход грубую лесть. В итоге они разрешили мне периодически приходить мыться. В моем здании водопровод не работал уже лет десять. Еще мы с ними договорились, что я им плачу десять долларов в месяц — и провожу от них электричество. Теперь у меня в центре комнаты висят две голых шестидесяти ваттных лампочки. Я знаю: зимой мне здесь не продержаться. Но до зимы еще далеко.
Я уже предвкушала, как буду проводить время: цеплять молоденьких мальчиков, приводить их к себе, чтобы провести ночь, а на утро — вышвыривать, на фиг, за дверь. Буду такой умудренной растленной мадам для толпы четырнадцати-пятнадцатилетних почти что девственников, чье целомудрие будет навеки запятнано и поругано — мной. Буду их развращать в меру сил, пить по капельке от их душ — в обмен на их первую настоящую еблю. Буду прихлебывать их энергию, как ненасытный вампир-кровосос, чей голод навечно неутолим. В их истории я останусь страницей, навсегда заложенной закладкой, в моей истории они будут лишь сносками мелким шрифтом.
Вспоминаю одно жаркое воскресное утро. Мальчик четырнадцати лет. Прощальный перепихон прямо на тротуаре перед витринами. И двое приятелей моего счастливчика — стоят на той стороне, смотрят на нас и дрочат. Ссадины на коленях не заживали недели три.
6
Устроилась официанткой в "Салун «Дикий Запад», убогий, но модный стрип-бар в Среднем Манхэттене. Разношу там коктейли, чтобы как-то сводить концы с концами. По-прежнему ничего не плачу за жилье, но мне надо на что-то кушать. Танцовщицы — весьма разношерстная компания из студенток, матерей-одиночек, учительниц на замене, джанки, экс-джанки и просто девчонок, которым претит высиживать на «нормальной» работе от звонка до звонка. Все так или иначе занимаются обеспечения досуга для взрослых — кто как любитель, а кто и на профессиональной основе. Я сама, как говорится, просто погулять вышла, но если мне подворачивается возможность надыбать денежку, я ее не упускаю.
Большинство женщин-танцовщиц не держится и трех дней. Две-три недели — это считается уже долго. Я устроилась на полставки, когда стало совсем уже туго. В округе полно мест получше. Но там требовали удостоверение личности. А мне еще не было восемнадцати. У меня было несколько «постоянных клиентов», которые платили хорошие деньги, чтобы я им потихоньку сдрачивала под столом. Всего и делов-то — на две минуты. Вполне терпимо. Я даже не напрягалась на непристойные замечания и периодические шлепки по заднице со стороны начальства — чисто из жалости пополам с отвращением.
Я страстно влюбилась в барменшу. Крутую мужеподобную бабу-ирландку по имени Джуди. Мы с ней такое творили на пару, обслуживая похотливых раскормленных дядечек. Одна усаживалась на клиента верхом, другая совала свою аппетитную задницу ему в морду. Мы целовались взасос, кусая друг друга за языки, чтобы не рассмеяться.
Середина недели. Работы немного. Я всегда беру смены после обеда. Хотя они не такие прибыльные, как вечерние, мне нужно, чтобы вечера были свободны. Одна из танцовщиц притащила марочки с кислотой — по три бакса за штуку. Купила две. Сразу же заглотила. Ждала прихода. К шести вечера так и не ставило. Похоже, меня наебали.
Пошла в сортир выкурить косячок — на пару с Эви, миниатюрной пуэрториканкой-танцовщицей с растяжками на животе после рождения двух детей. Она пригласила меня к себе в гости, покушать и выпить. Выкурить парочку косяков отличной ямайской дури. Мне по-прежнему не вставляло, и я решила принять приглашение.
Мы взяли такси до Квинса. Настроение после травки было самым что ни есть приятственным. Эви сказала, что дети уже должны спать, а ужин -стоять на столе. Муж приготовил какую-то кубинскую жрачку: юкка, соленая треска, рис и бобы. Я в первый раз слышала, что у нее есть муж. Я думала, что она, как большинство танцовщиц, либо разведена, либо вообще никогда не была замужем. Дело принимало неожиданный оборот.
Их квартира располагалась на верхнем этаже в старом викторианском здании на реконструкции. Мы еще не успели выйти из такси, а я уже почувствовала латиноамериканские ароматы свиного жира и жареных бананов. У кого-то играла музыка. Сексуальные ритмы сальсы пробивались на лестницу — приятное разнообразие после шести часов «Crazy» Патси Клайн и «I Will Survive» Глории Гейнор… неизменного раздражителя во всех стрип-барах.
Муж, троюродный брат Кастро, встретил нас на пороге теплой улыбкой и по-медвежьи крепкими объятиями. Сказал, чтобы мы проходили— садились, снимали туфли… мы, должно быть, устали после работы. Сказал, если нам хочется, можно пока прилечь-отдохнуть, ужин будет готов через двадцать минут. Выдал нам с собой бутылку дешевого испанского вина и толстый косяк.
Эви взяла меня за руку и повела на экскурсию по квартире: маленькие диванчики с ярко-красной дешевой атласной обивкой, потертые мексиканские ковры, игрушки разбросаны по всем углам, над огромной кроватью вместо полога на четырех столбиках гордо растянут кубинский флаг — должно быть, фамильная ценность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Подвал оказался настоящей сокровищницей. Там стоял древний печатный пресс, которым в последний раз пользовались, наверное, еще во времена Депрессии. Детали валялись повсюду, литеры, разбросанные по полу, складывались в странные хайку. По углам громоздились стопки старых газет — в спячке под коркой из грязи, и пыли, и обсыпавшейся штукатурки. Можно было часами сидеть — разбирать наугад заголовки или играть в одиночный скраббл. В самом дальнем конце подвала была маленькая железная дверь на изъеденных ржавчиной петлях. Луч фонарика высветил мрачные катакомбы, протянувшиеся вперед и чуть вбок футов так на пятнадцать. Темные сумрачные гробницы высотой футов в пять, выложенные сырым кирпичом, сочившимся грязной водой из проржавелых труб. Мне представились застенки Инквизиции: женщины в лохмотьях, окровавленные и избитые, заключенные по обвинению в ереси и колдовстве. Их пытали, держали в цепях и морили голодом. сами не верили. Их кандалы давно уже рассыпались ржавой пылью. Их скорбные крики заглушены мягкой ладонью времени, чьи костлявые пальцы нацарапали страшные тайны на грязном полу. Это было волшебно.
Во всяком случае, я распрощалась с 24-й стрит. А то эти хиппи уже стали меня доставать. Надоело общаться с обдолбанными идиотами. Они аж позеленели, когда я сообщила, что у меня теперь целое здание — в моем полном распоряжении. Познакомилась с народом из соседнего дома. Пустила в ход грубую лесть. В итоге они разрешили мне периодически приходить мыться. В моем здании водопровод не работал уже лет десять. Еще мы с ними договорились, что я им плачу десять долларов в месяц — и провожу от них электричество. Теперь у меня в центре комнаты висят две голых шестидесяти ваттных лампочки. Я знаю: зимой мне здесь не продержаться. Но до зимы еще далеко.
Я уже предвкушала, как буду проводить время: цеплять молоденьких мальчиков, приводить их к себе, чтобы провести ночь, а на утро — вышвыривать, на фиг, за дверь. Буду такой умудренной растленной мадам для толпы четырнадцати-пятнадцатилетних почти что девственников, чье целомудрие будет навеки запятнано и поругано — мной. Буду их развращать в меру сил, пить по капельке от их душ — в обмен на их первую настоящую еблю. Буду прихлебывать их энергию, как ненасытный вампир-кровосос, чей голод навечно неутолим. В их истории я останусь страницей, навсегда заложенной закладкой, в моей истории они будут лишь сносками мелким шрифтом.
Вспоминаю одно жаркое воскресное утро. Мальчик четырнадцати лет. Прощальный перепихон прямо на тротуаре перед витринами. И двое приятелей моего счастливчика — стоят на той стороне, смотрят на нас и дрочат. Ссадины на коленях не заживали недели три.
6
Устроилась официанткой в "Салун «Дикий Запад», убогий, но модный стрип-бар в Среднем Манхэттене. Разношу там коктейли, чтобы как-то сводить концы с концами. По-прежнему ничего не плачу за жилье, но мне надо на что-то кушать. Танцовщицы — весьма разношерстная компания из студенток, матерей-одиночек, учительниц на замене, джанки, экс-джанки и просто девчонок, которым претит высиживать на «нормальной» работе от звонка до звонка. Все так или иначе занимаются обеспечения досуга для взрослых — кто как любитель, а кто и на профессиональной основе. Я сама, как говорится, просто погулять вышла, но если мне подворачивается возможность надыбать денежку, я ее не упускаю.
Большинство женщин-танцовщиц не держится и трех дней. Две-три недели — это считается уже долго. Я устроилась на полставки, когда стало совсем уже туго. В округе полно мест получше. Но там требовали удостоверение личности. А мне еще не было восемнадцати. У меня было несколько «постоянных клиентов», которые платили хорошие деньги, чтобы я им потихоньку сдрачивала под столом. Всего и делов-то — на две минуты. Вполне терпимо. Я даже не напрягалась на непристойные замечания и периодические шлепки по заднице со стороны начальства — чисто из жалости пополам с отвращением.
Я страстно влюбилась в барменшу. Крутую мужеподобную бабу-ирландку по имени Джуди. Мы с ней такое творили на пару, обслуживая похотливых раскормленных дядечек. Одна усаживалась на клиента верхом, другая совала свою аппетитную задницу ему в морду. Мы целовались взасос, кусая друг друга за языки, чтобы не рассмеяться.
Середина недели. Работы немного. Я всегда беру смены после обеда. Хотя они не такие прибыльные, как вечерние, мне нужно, чтобы вечера были свободны. Одна из танцовщиц притащила марочки с кислотой — по три бакса за штуку. Купила две. Сразу же заглотила. Ждала прихода. К шести вечера так и не ставило. Похоже, меня наебали.
Пошла в сортир выкурить косячок — на пару с Эви, миниатюрной пуэрториканкой-танцовщицей с растяжками на животе после рождения двух детей. Она пригласила меня к себе в гости, покушать и выпить. Выкурить парочку косяков отличной ямайской дури. Мне по-прежнему не вставляло, и я решила принять приглашение.
Мы взяли такси до Квинса. Настроение после травки было самым что ни есть приятственным. Эви сказала, что дети уже должны спать, а ужин -стоять на столе. Муж приготовил какую-то кубинскую жрачку: юкка, соленая треска, рис и бобы. Я в первый раз слышала, что у нее есть муж. Я думала, что она, как большинство танцовщиц, либо разведена, либо вообще никогда не была замужем. Дело принимало неожиданный оборот.
Их квартира располагалась на верхнем этаже в старом викторианском здании на реконструкции. Мы еще не успели выйти из такси, а я уже почувствовала латиноамериканские ароматы свиного жира и жареных бананов. У кого-то играла музыка. Сексуальные ритмы сальсы пробивались на лестницу — приятное разнообразие после шести часов «Crazy» Патси Клайн и «I Will Survive» Глории Гейнор… неизменного раздражителя во всех стрип-барах.
Муж, троюродный брат Кастро, встретил нас на пороге теплой улыбкой и по-медвежьи крепкими объятиями. Сказал, чтобы мы проходили— садились, снимали туфли… мы, должно быть, устали после работы. Сказал, если нам хочется, можно пока прилечь-отдохнуть, ужин будет готов через двадцать минут. Выдал нам с собой бутылку дешевого испанского вина и толстый косяк.
Эви взяла меня за руку и повела на экскурсию по квартире: маленькие диванчики с ярко-красной дешевой атласной обивкой, потертые мексиканские ковры, игрушки разбросаны по всем углам, над огромной кроватью вместо полога на четырех столбиках гордо растянут кубинский флаг — должно быть, фамильная ценность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43