Мы шили маленькие мешочки для талисманов «на удачу» и наполняли их сильными травами, березовой корой, крылышками цикад, зубами, мелкими косточками. Белое ведьмовство, скомпонованное вокруг чистой юношеской интуиции. Во мне вновь пробудились вампирические наклонности — я опять стала пить кровь солнца (сына). ((прим.переводчика: в английском слова sun — солнце и son — сын произносятся одинаково.))
Это было божественно — когда рядом был человек, который в силу своей неопытности пока еще не замкнулся в порочном круге из любви, ярости, энтропии, выздоровления, любви, ярости, энтропии и т.д… в том самом круге, в котором вертелась и я сама и все, кого я знала.
Я ни в коем случае не развращала его цветущую юность. Мне просто хотелось, чтобы он научился, что не надо ни в чем себя сдерживать — что человек должен следовать своим природным склонностям. Я предоставила ему свободу — абсолютную свободу. Я поощряла его не стесняться своих желаний. Воплощать все фантазии и мечты. Я привязывала его к кровати, приковывала наручниками к решетке на окне спальни. Сажала на табурет, привязывала его ноги к ножкам. Руки стягивала за спиной, завязывала глаза. Уходила из дома на час, на два. Чтобы он окунулся в свои фантазии. Когда приходила, в комнате стоял мускусный запах его оргазма — еще теплый и влажный. Горячечное подростковое вожделение расходилось в пространстве, как рябь по воде. Я освобождала его от веревок. И тут же набрасывалась на него. Жадно, грубо. Заливала его всего. Снова и снова. Пока мы оба не падали в изнеможении. Падали и засыпали, как дети.
Но счастье — оно всегда недолговечно, когда тебя тянет на мелодраму. В течение нескольких месяцев я пребывала в блаженном оцепенении. А потом начался неизбежный зуд. Мы с Эдди были готовы расстаться. Я чувствовала, и он тоже чувствовал, что наши с ним отношения достигли своей высшей точки — дальше будет уже застой.
Мне предложили провести семинар в Институте Искусства Сан-Франциско. Краткий курс на один семестр. По предмету «Перформанс и видео». Так, как я это вижу. Вроде как оплаченный отпуск и возможность поэкспериментировать в контроле мозгов и массовом гипнозе. Разумеется, я согласилась. Хотя бы ради забавы. Снова, стало быть, еду на запад. Что может быть проще, чем взять двадцать студентов, отобрать у них все идеалистические леденцы на палочках, опровергнуть их представления о субсидиях на искусство и впрыснуть им дозу жестокой реальности. Тема моего семинара: смелость; как творить без бюджета; и важность автобиографических кровопусканий как новой формы искусства.
Очень скоро по институту поползли странные слухи. Разумеется, я это поощряла. Я даже просила своих студентов распространять обо мне всякие небылицы. Типа что мы затеяли колдовской ковен и вовсю занимаемся черной магией, поклоняемся Дьяволу и приносим ритуальные жертвы. И устраиваем жуткие оргии, разумеется. Смехотворные выдумки или глубокое проникновение во внутреннюю работу извращенной Владычицы Умов, которая совершенно сознательно культивировала злоупотребление властью? Граница была очень тонкой, на самом деле.
Я закрутила роман с одним из моих студентов. Итальянец с вечно измученным лицом, художник-граффитист с тэгом ПСИХ. Он ходил на занятия в плаще и спортивной вязаной шапочке. С отверткой в правом кармане. Как-то спросил меня, я это или не я учиняю ночные психические набеги к нему на чердак к Окленде, побуждая его к умопомрачительной мастурбации. Моя тонкая аура висит над его постелью. И толкает его ко мне.
Я призналась, что приехала в Сан-Франциско не просто так. Меня кто-то позвал. Я знала, что кто-то здесь ждет меня. Еще до того, как сюда приехать, я в течение многих недель бродила мыслью по астральным пространствам — по железнодорожным путям, глухим переулкам, аллеям, спальням. В слепых поисках человека, который меня зовет. Теперь я знаю, что это был он.
Меня поселили в квартире за счет института. Самое странное — всего в паре кварталов от того места, где мы впервые занимались любовью с испанским нацистом. Который по-прежнему мне досаждал. Я пригласила Барта к себе — под предлогом «прогнать» постановку, которую он приготовил для семинара. Монолог о том, как человек изо всех сил пытается распрограммировать свое сознание после четырехлетней «промывки мозгов» со стороны официальной церкви.
Мне показалась занятной его концепция изложения догматов культа Божественной Любви в мирских терминах. Когда любовь к Богу превращается в любовь к Богине. Со мной в главной роли. Меня сводила с ума его бескорыстная самоотверженность — готовность пожертвовать всем, даже собственной жизнью. Притягательное видение: как он ходит по домам, проповедуя евангелие. Он действительно был проповедником-миссионером. Целых два года. И до сих пор до конца не избавился от «мертвой хватки» религии — хотя и старался, очень старался.
Я сказала, что могу его исцелить. Алхимический ритуал с использованием положительной энергии, которая очистит отрицательные ионы его силового поля. Десятифутовый щит, изрешеченный суевериями, паранойей, сомнениями, которые никак не дают ему вырваться на свободу.
«Медиум» просит «реципиента» расслабиться. Дышите глубже, старайтесь не думать ни о чем конкретном — пусть мысли свободно текут. Утекают вовне. Мыслей нет. В голове пусто. Серия определенных пассов — с целью освободить заблокированную энергию, очистить каналы и открыть чакры. Если все сделать правильно, начинается полная эйфория. Но результат всегда непредсказуем. В лучшем случае. В последний раз, когда я сама подвергалась такому воздействию, меня отбросило в предыдущую инкарнацию — изуверский кошмар. Мне пришлось наблюдать за своей собственной вивисекцией. Которую проводил совершенно безумный маньяк, в чем-то похожий на моего испанского нациста. Цветное кино про кровавую баню — ничуть не менее реальное, чем тогда, сотни лет назад.
Барт сидел на краю постели. Я начала манипуляции с атмосферой. Распределяя энергию по четырем углам. Стимулируя воздушные токи. Комната начала расширяться, увеличиваться в размерах. Вдвое, втрое. В четыре раза. Мы пробили дыру сквозь дверной проем — в соседнее измерение. Стены превратились в болезненно серые облака, населенные некими неуловимыми сущностями; их темные образы лишь на мгновение проступали в клубящейся мгле, рябили, дразнили. В меня как будто вселились измученные духи бесплотных тварей, одновременно живых и мертвых — им был нужен посредник, чтобы выразить через него свою бесконечную, безбожную боль.
Изо рта Барта потекла эктоплазма. Она выходила кусками, похожими на толстых личинок, которые разбегались по всем четырем углам. Увеличиваясь числом и размером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Это было божественно — когда рядом был человек, который в силу своей неопытности пока еще не замкнулся в порочном круге из любви, ярости, энтропии, выздоровления, любви, ярости, энтропии и т.д… в том самом круге, в котором вертелась и я сама и все, кого я знала.
Я ни в коем случае не развращала его цветущую юность. Мне просто хотелось, чтобы он научился, что не надо ни в чем себя сдерживать — что человек должен следовать своим природным склонностям. Я предоставила ему свободу — абсолютную свободу. Я поощряла его не стесняться своих желаний. Воплощать все фантазии и мечты. Я привязывала его к кровати, приковывала наручниками к решетке на окне спальни. Сажала на табурет, привязывала его ноги к ножкам. Руки стягивала за спиной, завязывала глаза. Уходила из дома на час, на два. Чтобы он окунулся в свои фантазии. Когда приходила, в комнате стоял мускусный запах его оргазма — еще теплый и влажный. Горячечное подростковое вожделение расходилось в пространстве, как рябь по воде. Я освобождала его от веревок. И тут же набрасывалась на него. Жадно, грубо. Заливала его всего. Снова и снова. Пока мы оба не падали в изнеможении. Падали и засыпали, как дети.
Но счастье — оно всегда недолговечно, когда тебя тянет на мелодраму. В течение нескольких месяцев я пребывала в блаженном оцепенении. А потом начался неизбежный зуд. Мы с Эдди были готовы расстаться. Я чувствовала, и он тоже чувствовал, что наши с ним отношения достигли своей высшей точки — дальше будет уже застой.
Мне предложили провести семинар в Институте Искусства Сан-Франциско. Краткий курс на один семестр. По предмету «Перформанс и видео». Так, как я это вижу. Вроде как оплаченный отпуск и возможность поэкспериментировать в контроле мозгов и массовом гипнозе. Разумеется, я согласилась. Хотя бы ради забавы. Снова, стало быть, еду на запад. Что может быть проще, чем взять двадцать студентов, отобрать у них все идеалистические леденцы на палочках, опровергнуть их представления о субсидиях на искусство и впрыснуть им дозу жестокой реальности. Тема моего семинара: смелость; как творить без бюджета; и важность автобиографических кровопусканий как новой формы искусства.
Очень скоро по институту поползли странные слухи. Разумеется, я это поощряла. Я даже просила своих студентов распространять обо мне всякие небылицы. Типа что мы затеяли колдовской ковен и вовсю занимаемся черной магией, поклоняемся Дьяволу и приносим ритуальные жертвы. И устраиваем жуткие оргии, разумеется. Смехотворные выдумки или глубокое проникновение во внутреннюю работу извращенной Владычицы Умов, которая совершенно сознательно культивировала злоупотребление властью? Граница была очень тонкой, на самом деле.
Я закрутила роман с одним из моих студентов. Итальянец с вечно измученным лицом, художник-граффитист с тэгом ПСИХ. Он ходил на занятия в плаще и спортивной вязаной шапочке. С отверткой в правом кармане. Как-то спросил меня, я это или не я учиняю ночные психические набеги к нему на чердак к Окленде, побуждая его к умопомрачительной мастурбации. Моя тонкая аура висит над его постелью. И толкает его ко мне.
Я призналась, что приехала в Сан-Франциско не просто так. Меня кто-то позвал. Я знала, что кто-то здесь ждет меня. Еще до того, как сюда приехать, я в течение многих недель бродила мыслью по астральным пространствам — по железнодорожным путям, глухим переулкам, аллеям, спальням. В слепых поисках человека, который меня зовет. Теперь я знаю, что это был он.
Меня поселили в квартире за счет института. Самое странное — всего в паре кварталов от того места, где мы впервые занимались любовью с испанским нацистом. Который по-прежнему мне досаждал. Я пригласила Барта к себе — под предлогом «прогнать» постановку, которую он приготовил для семинара. Монолог о том, как человек изо всех сил пытается распрограммировать свое сознание после четырехлетней «промывки мозгов» со стороны официальной церкви.
Мне показалась занятной его концепция изложения догматов культа Божественной Любви в мирских терминах. Когда любовь к Богу превращается в любовь к Богине. Со мной в главной роли. Меня сводила с ума его бескорыстная самоотверженность — готовность пожертвовать всем, даже собственной жизнью. Притягательное видение: как он ходит по домам, проповедуя евангелие. Он действительно был проповедником-миссионером. Целых два года. И до сих пор до конца не избавился от «мертвой хватки» религии — хотя и старался, очень старался.
Я сказала, что могу его исцелить. Алхимический ритуал с использованием положительной энергии, которая очистит отрицательные ионы его силового поля. Десятифутовый щит, изрешеченный суевериями, паранойей, сомнениями, которые никак не дают ему вырваться на свободу.
«Медиум» просит «реципиента» расслабиться. Дышите глубже, старайтесь не думать ни о чем конкретном — пусть мысли свободно текут. Утекают вовне. Мыслей нет. В голове пусто. Серия определенных пассов — с целью освободить заблокированную энергию, очистить каналы и открыть чакры. Если все сделать правильно, начинается полная эйфория. Но результат всегда непредсказуем. В лучшем случае. В последний раз, когда я сама подвергалась такому воздействию, меня отбросило в предыдущую инкарнацию — изуверский кошмар. Мне пришлось наблюдать за своей собственной вивисекцией. Которую проводил совершенно безумный маньяк, в чем-то похожий на моего испанского нациста. Цветное кино про кровавую баню — ничуть не менее реальное, чем тогда, сотни лет назад.
Барт сидел на краю постели. Я начала манипуляции с атмосферой. Распределяя энергию по четырем углам. Стимулируя воздушные токи. Комната начала расширяться, увеличиваться в размерах. Вдвое, втрое. В четыре раза. Мы пробили дыру сквозь дверной проем — в соседнее измерение. Стены превратились в болезненно серые облака, населенные некими неуловимыми сущностями; их темные образы лишь на мгновение проступали в клубящейся мгле, рябили, дразнили. В меня как будто вселились измученные духи бесплотных тварей, одновременно живых и мертвых — им был нужен посредник, чтобы выразить через него свою бесконечную, безбожную боль.
Изо рта Барта потекла эктоплазма. Она выходила кусками, похожими на толстых личинок, которые разбегались по всем четырем углам. Увеличиваясь числом и размером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43