Они выбрались из машины и бок о бок пошли по гравийной дорожке к главному входу.
– Я очень привязалась к твоей матери, Оливер. Она такой необыкновенный человек – сразу вызывает любовь к себе.
При ее обычной сдержанности эти слова прозвучали как-то формально. Но Дани чувствовала, что Оливеру сейчас не нужны никакие изъявления чувств. Ему достаточно знать, что есть рядом еще один человек, который будет всей душой желать его матери выздоровления.
Он повернулся к ней и чуть улыбнулся – она поняла, что сказала именно те слова, что были ему необходимы. И еще одно она поняла с болезненной отчетливостью: она любит Оливера. Не охвачена страстью, а именно любит его. Никогда раньше она не ощущала с такой ясностью, что она находится на одной с ним душевной волне.
Она не знала, когда это произошло с ней. Она просто знала – она уже давно любит его. Любит настолько, что ей смешно даже вспомнить о той едва теплящейся симпатии, которую она испытывала к Джонни.
И вместе с пониманием, осознанием этого чувства пришла боль. И сколько еще боли сулит ей это чувство...
Как все женщины, она думала: любовь принесет ей самые прекрасные, самые драгоценные мгновения жизни. С любовью связывала она все надежды на будущее. А теперь оказывается, что ее любовь принесет ей лишь несчастье!
Приоткрывшаяся перед ней завеса семейной тайны сделала ее глубоко несчастной женщиной. А теперь, когда она поняла, что ей суждено испить до дна горечь неразделенного чувства, она стала несчастнее вдвойне... Потому что она не видела выхода из этого лабиринта.
– Оливер! Наконец-то!
Мэтт встречал их в приемной. Сегодня на нем был деловой темный костюм и белая рубашка, галстук приглушенных тонов завязан в ровный узел.
Он пожал руку Оливеру и повернулся к Дани. Дани ответила на его сдержанное приветствие и первой осмелилась задать мучивший их с Оливером всю дорогу вопрос. Как тяжело, должно быть, было Оливеру переждать эти необходимые формальные приветствия.
– Мэтт... Скажите скорей, как Конни?
– Счастлив, что могу сейчас сказать вам: ее состояние стабильное, – невозмутимо отозвался Мэтт.
– Что это означает? – нетерпеливо торопил его Оливер. – И что с ней, черт возьми, приключилось?
Доктор покачал головой.
– Мне кажется, будет лучше, если я предоставлю возможность все объяснить самой Конни.
– А я так не думаю, – взволнованно воскликнул Оливер.
Он смотрел на врача с гневом, недоумевая, как тот может так долго держать их в неведении. Мэтт развел руками.
– Сожалею. Но существует такая вещь, как врачебная тайна. Ничем не могу помочь.
– Какая к черту тайна! – взорвался Оливер. – Речь идет о моей матери!
Он сжал пальцы в кулаки, на подбородке запульсировал нерв.
– Мне прекрасно это известно, Оливер, – ровным голосом отозвался доктор.
– Тогда вам должно быть также известно, что мне необходимо точно знать, что с ней произошло! – не унимался Оливер.
Мэтт беспомощно повернулся к Дани, словно обращаясь к ней за помощью. Но что могла она сделать? Она сама не имела понятия, как обращаться с Оливером, когда он в таком состоянии! И потом, если бы на месте Оливера была она сама, она вела бы себя точно так же! Это ведь естественно для людей, которые тревожатся о своих близких!
– Оливер, я думаю, Конни уже ждет тебя! Вопросы подождут, а сейчас ей нужно твое присутствие. Когда она увидит тебя, ей сразу же станет легче, я в этом уверена. А поговорить с Мэттом ты можешь и позже.
– Совершенно верно, – поспешно согласился Мэтт, благодарный за то, что Дани отвела от него грозу.
Он распахнул перед ними двойные двери, что вели во внутренние помещения клиники.
– Да, я должен вас предупредить, – вспомнил врач, – я назначил Конни кое-какие обезболивающие препараты. А у них несколько специфическое действие... В общем, если вам покажется, что Конни немного вялая и сонная, не волнуйтесь. Это побочное действие препарата. И, по возможности, постарайтесь недолго. Ей нельзя утомляться.
– Какого черта... Какие такие препараты? – Оливер все больше волновался. – О какой боли вы тут толкуете? Мэтт, да скажите же вы наконец...
Но он вынужден был замолчать, потому что доктор без лишних слов распахнул перед ними дверь палаты.
– Конни, к вам посетители! – радостно возвестил он. – И, несомненно, долгожданные посетители.
Он бросил Конни ободряющую улыбку и посторонился, давая дорогу Дани и Оливеру.
Дани, входя, не знала, чего ей ожидать, в каком состоянии она увидит Конни. Но Конни была столь же красива, как и обычно. Может быть, чуть бледнее, но яркие глаза были так же прекрасны, как раньше.
– Оливер, – тепло улыбнулась она, протягивая сыну руку.
– И Дани, – с такой же теплотой произнесла она и подала ей вторую руку.
Дани судорожно сглотнула. Только теперь она поняла, как привязалась к Конни. И какую же радость доставило ей искреннее удовольствие Конни! Как странно... За несколько недель Конни так прочно вошла в ее жизнь. Она значила теперь для нее не меньше, чем ее сын...
Оливер сжал тонкую руку матери.
– Конни, что случилось, скажи скорее!
Мэтт отступил к дверям:
– Я, пожалуй, оставлю вас одних, чтобы вы могли поговорить. Но, прошу вас, недолго, договорились?
И он исчез, бесшумно прикрыв за собой дверь.
– Я, наверное, тоже лучше за дверью подожду. – Дани пожала руку Конни.
– Нет! – решительно остановила ее Конни. И сказала мягче, словно извиняясь за непривычную резкость: – Останься, пожалуйста, деточка моя. Так приятно вас обоих видеть! Я соскучилась, – с чувством добавила она.
Теперь, приглядевшись, Дани поняла, что Конни выглядит совершенно измученной. Раньше в ней было столько живости, столько огня, столько непререкаемой уверенности в счастливом завтра... А теперь жизнь словно ушла из нее, и кожа на ее тонкой руке казалась почти прозрачной.
Дани бросила осторожный взгляд в сторону Оливера. По горькой складке губ она догадалась, что Оливер тоже заметил внезапную слабость матери.
– Давай-ка присядем, Оливер, – с натянутым оживлением сказала она. – Конни неудобно с нами разговаривать, когда мы над ней вот так нависаем!
– И правда, садитесь, дети мои, – согласилась Конни со слабым подобием своего всегдашнего энтузиазма.
– Мама...
– Садитесь, я вам говорю, – возвысила голос Конни.
К изумлению Дани, Оливер сразу же подчинился. Тяжело опустился на шаткий больничный стул. Правда, Конни не оставила ему выбора. В сложившихся обстоятельствах он предпочел не спорить с матерью.
– Перестань дуться, Оливер, – поддразнила его мать. – Морщины заработаешь.
Он сделал глубокий вдох.
– Конни, я вижу, что ты стараешься уйти от разговора. Предупреждаю, у тебя ничего не выйдет. И я не собираюсь ждать объяснений до скончания века.
– Какой у меня нежный, мягкосердечный сын, – с притворным укором покачала головой Конни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
– Я очень привязалась к твоей матери, Оливер. Она такой необыкновенный человек – сразу вызывает любовь к себе.
При ее обычной сдержанности эти слова прозвучали как-то формально. Но Дани чувствовала, что Оливеру сейчас не нужны никакие изъявления чувств. Ему достаточно знать, что есть рядом еще один человек, который будет всей душой желать его матери выздоровления.
Он повернулся к ней и чуть улыбнулся – она поняла, что сказала именно те слова, что были ему необходимы. И еще одно она поняла с болезненной отчетливостью: она любит Оливера. Не охвачена страстью, а именно любит его. Никогда раньше она не ощущала с такой ясностью, что она находится на одной с ним душевной волне.
Она не знала, когда это произошло с ней. Она просто знала – она уже давно любит его. Любит настолько, что ей смешно даже вспомнить о той едва теплящейся симпатии, которую она испытывала к Джонни.
И вместе с пониманием, осознанием этого чувства пришла боль. И сколько еще боли сулит ей это чувство...
Как все женщины, она думала: любовь принесет ей самые прекрасные, самые драгоценные мгновения жизни. С любовью связывала она все надежды на будущее. А теперь оказывается, что ее любовь принесет ей лишь несчастье!
Приоткрывшаяся перед ней завеса семейной тайны сделала ее глубоко несчастной женщиной. А теперь, когда она поняла, что ей суждено испить до дна горечь неразделенного чувства, она стала несчастнее вдвойне... Потому что она не видела выхода из этого лабиринта.
– Оливер! Наконец-то!
Мэтт встречал их в приемной. Сегодня на нем был деловой темный костюм и белая рубашка, галстук приглушенных тонов завязан в ровный узел.
Он пожал руку Оливеру и повернулся к Дани. Дани ответила на его сдержанное приветствие и первой осмелилась задать мучивший их с Оливером всю дорогу вопрос. Как тяжело, должно быть, было Оливеру переждать эти необходимые формальные приветствия.
– Мэтт... Скажите скорей, как Конни?
– Счастлив, что могу сейчас сказать вам: ее состояние стабильное, – невозмутимо отозвался Мэтт.
– Что это означает? – нетерпеливо торопил его Оливер. – И что с ней, черт возьми, приключилось?
Доктор покачал головой.
– Мне кажется, будет лучше, если я предоставлю возможность все объяснить самой Конни.
– А я так не думаю, – взволнованно воскликнул Оливер.
Он смотрел на врача с гневом, недоумевая, как тот может так долго держать их в неведении. Мэтт развел руками.
– Сожалею. Но существует такая вещь, как врачебная тайна. Ничем не могу помочь.
– Какая к черту тайна! – взорвался Оливер. – Речь идет о моей матери!
Он сжал пальцы в кулаки, на подбородке запульсировал нерв.
– Мне прекрасно это известно, Оливер, – ровным голосом отозвался доктор.
– Тогда вам должно быть также известно, что мне необходимо точно знать, что с ней произошло! – не унимался Оливер.
Мэтт беспомощно повернулся к Дани, словно обращаясь к ней за помощью. Но что могла она сделать? Она сама не имела понятия, как обращаться с Оливером, когда он в таком состоянии! И потом, если бы на месте Оливера была она сама, она вела бы себя точно так же! Это ведь естественно для людей, которые тревожатся о своих близких!
– Оливер, я думаю, Конни уже ждет тебя! Вопросы подождут, а сейчас ей нужно твое присутствие. Когда она увидит тебя, ей сразу же станет легче, я в этом уверена. А поговорить с Мэттом ты можешь и позже.
– Совершенно верно, – поспешно согласился Мэтт, благодарный за то, что Дани отвела от него грозу.
Он распахнул перед ними двойные двери, что вели во внутренние помещения клиники.
– Да, я должен вас предупредить, – вспомнил врач, – я назначил Конни кое-какие обезболивающие препараты. А у них несколько специфическое действие... В общем, если вам покажется, что Конни немного вялая и сонная, не волнуйтесь. Это побочное действие препарата. И, по возможности, постарайтесь недолго. Ей нельзя утомляться.
– Какого черта... Какие такие препараты? – Оливер все больше волновался. – О какой боли вы тут толкуете? Мэтт, да скажите же вы наконец...
Но он вынужден был замолчать, потому что доктор без лишних слов распахнул перед ними дверь палаты.
– Конни, к вам посетители! – радостно возвестил он. – И, несомненно, долгожданные посетители.
Он бросил Конни ободряющую улыбку и посторонился, давая дорогу Дани и Оливеру.
Дани, входя, не знала, чего ей ожидать, в каком состоянии она увидит Конни. Но Конни была столь же красива, как и обычно. Может быть, чуть бледнее, но яркие глаза были так же прекрасны, как раньше.
– Оливер, – тепло улыбнулась она, протягивая сыну руку.
– И Дани, – с такой же теплотой произнесла она и подала ей вторую руку.
Дани судорожно сглотнула. Только теперь она поняла, как привязалась к Конни. И какую же радость доставило ей искреннее удовольствие Конни! Как странно... За несколько недель Конни так прочно вошла в ее жизнь. Она значила теперь для нее не меньше, чем ее сын...
Оливер сжал тонкую руку матери.
– Конни, что случилось, скажи скорее!
Мэтт отступил к дверям:
– Я, пожалуй, оставлю вас одних, чтобы вы могли поговорить. Но, прошу вас, недолго, договорились?
И он исчез, бесшумно прикрыв за собой дверь.
– Я, наверное, тоже лучше за дверью подожду. – Дани пожала руку Конни.
– Нет! – решительно остановила ее Конни. И сказала мягче, словно извиняясь за непривычную резкость: – Останься, пожалуйста, деточка моя. Так приятно вас обоих видеть! Я соскучилась, – с чувством добавила она.
Теперь, приглядевшись, Дани поняла, что Конни выглядит совершенно измученной. Раньше в ней было столько живости, столько огня, столько непререкаемой уверенности в счастливом завтра... А теперь жизнь словно ушла из нее, и кожа на ее тонкой руке казалась почти прозрачной.
Дани бросила осторожный взгляд в сторону Оливера. По горькой складке губ она догадалась, что Оливер тоже заметил внезапную слабость матери.
– Давай-ка присядем, Оливер, – с натянутым оживлением сказала она. – Конни неудобно с нами разговаривать, когда мы над ней вот так нависаем!
– И правда, садитесь, дети мои, – согласилась Конни со слабым подобием своего всегдашнего энтузиазма.
– Мама...
– Садитесь, я вам говорю, – возвысила голос Конни.
К изумлению Дани, Оливер сразу же подчинился. Тяжело опустился на шаткий больничный стул. Правда, Конни не оставила ему выбора. В сложившихся обстоятельствах он предпочел не спорить с матерью.
– Перестань дуться, Оливер, – поддразнила его мать. – Морщины заработаешь.
Он сделал глубокий вдох.
– Конни, я вижу, что ты стараешься уйти от разговора. Предупреждаю, у тебя ничего не выйдет. И я не собираюсь ждать объяснений до скончания века.
– Какой у меня нежный, мягкосердечный сын, – с притворным укором покачала головой Конни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39