«Ах, отстань! Ни один мужик не подходил мне так, как Рафаэль, а тебе он, видите ли, не понравился. Был бы и у меня сейчас муж, если бы не ты…»
Напоминание об этом всегда тяготило Мадлен. Это был тяжелый крест, который она несла всю жизнь. Ничего в жизни не желавшая так сильно, как устроить судьбу своей младшей сестры, она своими собственными руками отвела ее счастье.
Между тем атмосфера на кухне постепенно сгущалась.
– Знаешь, дорогая моя девочка, – продолжила Патриция, – мне очень нравится твой Росс.
– Патриция, – взорвалась Мадлен, и ложка зловеще звякнула. – Ты совсем не знаешь Росса, иначе бы не говорила так. Он тогда выставил Дайану из дома не просто так, у него были далеко идущие планы.
– Мама, прошу тебя! Во всем была виновата я, а не Росс. Миллион раз об этом говорила!
– Говорила, говорила… Только ничего не объясняла, должна я добавить, – заметила Мадлен, вздернув нос.
– На то были свои причины, – сказала Дайана тихо.
– Ты просто Росса защищаешь – вот и все, – не унималась Мадлен. – Знаю… Прекрасно понимаю. Он сделал что-то такое ужасное, в чем ты не хочешь признаться даже самой себе.
– Ну нет же, нет, мама! – Дайана была уже на пределе. – Не могу я рассказывать тебе все о своей замужней жизни и про себя объяснять что-либо не в состоянии. Пойми, я давно уже не ребенок и не вижу никакой необходимости бежать к мамочке со своими проблемами.
Патриция кинулась в самую гущу, она больше не могла сдерживаться.
– Мадлен, между прочим, я – врач. И всегда советую родителям моих пациентов не давить на психику, добиваясь откровенности, потому что это только затрудняет возникновение доверительных отношений.
Мадлен бросила на сестру испепеляющий взгляд.
– Неприятно это говорить, но придется. Патриция, дорогая, – произнесла Мадлен тем самым кисло-сладким тоном, который звучал для ее близких друзей как предостережение, – ты педиатр, а не психиатр.
– Чтобы понять, что ты, Мадлен, суешься, куда тебя не просят, не обязательно быть психиатром. А ты сейчас занимаешься именно этим!
– О-о-о-о! – Мадлен буквально задохнулась от гнева. Патриция, одна из немногих людей, кто отваживался перечить ей, вывела ее из терпения. Однако голос Мадлен не изменился, оставаясь все таким же притворно-сладким. – У тебя нет детей, поэтому тебе не понять, что я как мать чувствую… что значит для меня ее возврат к этому человеку. Я хочу ей счастья, а она и дня не была с ним счастлива! Будь у тебя ребенок, возможно, поняла бы, как болит материнское сердце, если в семье у дочери не все в порядке. Вот только у тебя нет ребенка, а у меня…
Мадлен неожиданно замолчала и побледнела, Дайана с испугом подумала, что та сейчас потеряет сознание. Такое она видела впервые. К ее изумлению, Патриция была спокойна и молчала. Похоже, между сестрами было что-то недосказанное, какая-то тайна. Странным показалось и то, что ни та, ни другая на нее даже не взглянули. Впервые в жизни Дайана увидела страх в глазах матери. Ее непробиваемая броня дала трещину. Она как бы постарела на несколько лет. Дайана даже почувствовала к ней нежность и желание оградить от тревог. Выражение лица Патриции показалось тоже странным, и в какой-то момент Дайана прочитала на нем сострадание. Потом возникшая неловкость между ними исчезла, обе они торопливо и одновременно начали говорить, как будто старались замаскировать какой-то промах. Но он, этот промах, присутствовал в продолжение всего ужина как нежеланный и незваный гость.
Ужин у Мадлен прошел так, как обычно проходили ее ужины. Мужчины составили свое общество, женщины – свое, за исключением застолья. Патриция была необыкновенно оживленна и занимательна. Она все время меняла темы разговора, не давая углубиться ни в одну из них, ибо уже через несколько минут ей становилось скучно. В этот вечер она вела себя особенно раскованно.
К великому облегчению Дайаны, ни Мадлен, ни Патриция не возвращались к разговору о ее отношениях с Россом. Однако Дайана ощущала неловкость, возникшую между сестрами после вспышки раздражения у Мадлен. Сложилось впечатление, будто обе они нарушили какую-то границу, установленную ими в далеком прошлом.
А когда Дайана неожиданно появилась на кухне со стопкой тарелочек после десерта, она услыхала фразу которой обменялись мать и тетка:
– Удивляешь ты меня, Мадлен! Нужно было рассказать ей об этом давным-давно…
Они увидели ее и, смутившись, замолчали. Дайана почувствовала себя неловко, поняв, что разговор шел о ней. Однако она была слишком поглощена размышлениями о своих собственных проблемах, чтобы думать еще и об этой случайно брошенной фразе.
В продолжение всего вечера она с трудом следила за нитью оживленной беседы, которую плела тетя Патриция. Мысли Дайаны то и дело возвращались к Россу и Эдэму. Казалось, будто она от них за тридевять земель, словно у них своя жизнь, а у нее своя. Как-никак три года обходились без нее! Наверно, каждый раз с нетерпением ждут наступления среды – дня, когда она уезжает в Хьюстон на целых двое суток, думала она. Вот когда они обдумывают свои планы! Получается, она делает несчастными самых дорогих для нее людей на свете. Сомнения не давали Дайане покоя.
Что же все-таки происходит? Неужели она так похожа на свою мать? Ведь та тоже мешает нормально жить ей, своему ребенку.
Поздно вечером, когда Росс с Дайаной уже лежали в кровати, он, обняв ее, сразу почувствовал, что она напряжена, как струна.
– Мне показалось, будто ты весь вечер была какая-то тихая.
– Не знаю, может быть.
– Все еще никак не успокоишься?.. Ну что особенного в том, что Эдэм идет в поход?
Его ладонь поглаживала ее обнаженное плечо, и от этого ей становилось спокойнее.
– Дело не только в этом, – ответила она дрожащим голосом. – Ну, не прав я, не прав… Нужно было сначала выяснить твою точку зрения. Хочешь, найду причину, чтобы не пустить его? Расстроится, конечно, ну да ладно! – Он убрал прядь волос с ее лба и поцеловал сначала один глаз, потом другой.
– Ни в коем случае! – вырвалось у нее.
– Почему? – удивился Росс.
– Разве непонятно? Не хочу я выглядеть бабой-ягой в его глазах. Что бы ты ни придумал, он поймет, что это из-за меня.
– Ну что ты, глупышка моя! – сказал он ласково. Заглянул в ее глаза. – Эдэм все прекрасно понимает. Баба-яга… Выдумала тоже! Но ты права в одном – он, конечно, расстроится.
Росс поцеловал ее в губы.
– А я как раз не хочу его расстраивать. Хочу, чтобы он был счастлив.
– А я хочу, чтобы ты была счастлива.
– Я счастлива, Росс…
Сказала, и вдруг ни с того ни с сего показалось, что счастье ускользает от нее. Вот завтра, в среду, уедет в Хьюстон, и все кончится, она потеряет Росса и Эдэма навсегда… Никогда она не желала ласк Росса так сильно, как сейчас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Напоминание об этом всегда тяготило Мадлен. Это был тяжелый крест, который она несла всю жизнь. Ничего в жизни не желавшая так сильно, как устроить судьбу своей младшей сестры, она своими собственными руками отвела ее счастье.
Между тем атмосфера на кухне постепенно сгущалась.
– Знаешь, дорогая моя девочка, – продолжила Патриция, – мне очень нравится твой Росс.
– Патриция, – взорвалась Мадлен, и ложка зловеще звякнула. – Ты совсем не знаешь Росса, иначе бы не говорила так. Он тогда выставил Дайану из дома не просто так, у него были далеко идущие планы.
– Мама, прошу тебя! Во всем была виновата я, а не Росс. Миллион раз об этом говорила!
– Говорила, говорила… Только ничего не объясняла, должна я добавить, – заметила Мадлен, вздернув нос.
– На то были свои причины, – сказала Дайана тихо.
– Ты просто Росса защищаешь – вот и все, – не унималась Мадлен. – Знаю… Прекрасно понимаю. Он сделал что-то такое ужасное, в чем ты не хочешь признаться даже самой себе.
– Ну нет же, нет, мама! – Дайана была уже на пределе. – Не могу я рассказывать тебе все о своей замужней жизни и про себя объяснять что-либо не в состоянии. Пойми, я давно уже не ребенок и не вижу никакой необходимости бежать к мамочке со своими проблемами.
Патриция кинулась в самую гущу, она больше не могла сдерживаться.
– Мадлен, между прочим, я – врач. И всегда советую родителям моих пациентов не давить на психику, добиваясь откровенности, потому что это только затрудняет возникновение доверительных отношений.
Мадлен бросила на сестру испепеляющий взгляд.
– Неприятно это говорить, но придется. Патриция, дорогая, – произнесла Мадлен тем самым кисло-сладким тоном, который звучал для ее близких друзей как предостережение, – ты педиатр, а не психиатр.
– Чтобы понять, что ты, Мадлен, суешься, куда тебя не просят, не обязательно быть психиатром. А ты сейчас занимаешься именно этим!
– О-о-о-о! – Мадлен буквально задохнулась от гнева. Патриция, одна из немногих людей, кто отваживался перечить ей, вывела ее из терпения. Однако голос Мадлен не изменился, оставаясь все таким же притворно-сладким. – У тебя нет детей, поэтому тебе не понять, что я как мать чувствую… что значит для меня ее возврат к этому человеку. Я хочу ей счастья, а она и дня не была с ним счастлива! Будь у тебя ребенок, возможно, поняла бы, как болит материнское сердце, если в семье у дочери не все в порядке. Вот только у тебя нет ребенка, а у меня…
Мадлен неожиданно замолчала и побледнела, Дайана с испугом подумала, что та сейчас потеряет сознание. Такое она видела впервые. К ее изумлению, Патриция была спокойна и молчала. Похоже, между сестрами было что-то недосказанное, какая-то тайна. Странным показалось и то, что ни та, ни другая на нее даже не взглянули. Впервые в жизни Дайана увидела страх в глазах матери. Ее непробиваемая броня дала трещину. Она как бы постарела на несколько лет. Дайана даже почувствовала к ней нежность и желание оградить от тревог. Выражение лица Патриции показалось тоже странным, и в какой-то момент Дайана прочитала на нем сострадание. Потом возникшая неловкость между ними исчезла, обе они торопливо и одновременно начали говорить, как будто старались замаскировать какой-то промах. Но он, этот промах, присутствовал в продолжение всего ужина как нежеланный и незваный гость.
Ужин у Мадлен прошел так, как обычно проходили ее ужины. Мужчины составили свое общество, женщины – свое, за исключением застолья. Патриция была необыкновенно оживленна и занимательна. Она все время меняла темы разговора, не давая углубиться ни в одну из них, ибо уже через несколько минут ей становилось скучно. В этот вечер она вела себя особенно раскованно.
К великому облегчению Дайаны, ни Мадлен, ни Патриция не возвращались к разговору о ее отношениях с Россом. Однако Дайана ощущала неловкость, возникшую между сестрами после вспышки раздражения у Мадлен. Сложилось впечатление, будто обе они нарушили какую-то границу, установленную ими в далеком прошлом.
А когда Дайана неожиданно появилась на кухне со стопкой тарелочек после десерта, она услыхала фразу которой обменялись мать и тетка:
– Удивляешь ты меня, Мадлен! Нужно было рассказать ей об этом давным-давно…
Они увидели ее и, смутившись, замолчали. Дайана почувствовала себя неловко, поняв, что разговор шел о ней. Однако она была слишком поглощена размышлениями о своих собственных проблемах, чтобы думать еще и об этой случайно брошенной фразе.
В продолжение всего вечера она с трудом следила за нитью оживленной беседы, которую плела тетя Патриция. Мысли Дайаны то и дело возвращались к Россу и Эдэму. Казалось, будто она от них за тридевять земель, словно у них своя жизнь, а у нее своя. Как-никак три года обходились без нее! Наверно, каждый раз с нетерпением ждут наступления среды – дня, когда она уезжает в Хьюстон на целых двое суток, думала она. Вот когда они обдумывают свои планы! Получается, она делает несчастными самых дорогих для нее людей на свете. Сомнения не давали Дайане покоя.
Что же все-таки происходит? Неужели она так похожа на свою мать? Ведь та тоже мешает нормально жить ей, своему ребенку.
Поздно вечером, когда Росс с Дайаной уже лежали в кровати, он, обняв ее, сразу почувствовал, что она напряжена, как струна.
– Мне показалось, будто ты весь вечер была какая-то тихая.
– Не знаю, может быть.
– Все еще никак не успокоишься?.. Ну что особенного в том, что Эдэм идет в поход?
Его ладонь поглаживала ее обнаженное плечо, и от этого ей становилось спокойнее.
– Дело не только в этом, – ответила она дрожащим голосом. – Ну, не прав я, не прав… Нужно было сначала выяснить твою точку зрения. Хочешь, найду причину, чтобы не пустить его? Расстроится, конечно, ну да ладно! – Он убрал прядь волос с ее лба и поцеловал сначала один глаз, потом другой.
– Ни в коем случае! – вырвалось у нее.
– Почему? – удивился Росс.
– Разве непонятно? Не хочу я выглядеть бабой-ягой в его глазах. Что бы ты ни придумал, он поймет, что это из-за меня.
– Ну что ты, глупышка моя! – сказал он ласково. Заглянул в ее глаза. – Эдэм все прекрасно понимает. Баба-яга… Выдумала тоже! Но ты права в одном – он, конечно, расстроится.
Росс поцеловал ее в губы.
– А я как раз не хочу его расстраивать. Хочу, чтобы он был счастлив.
– А я хочу, чтобы ты была счастлива.
– Я счастлива, Росс…
Сказала, и вдруг ни с того ни с сего показалось, что счастье ускользает от нее. Вот завтра, в среду, уедет в Хьюстон, и все кончится, она потеряет Росса и Эдэма навсегда… Никогда она не желала ласк Росса так сильно, как сейчас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39