Конечно, увидев ее, он был потрясен — настолько она оставалась по-прежнему притягательна, — но, безусловно сохранил хладнокровие; верил, что владеет собой.
До этого вечера. Пока не коснулся ее. Пока не почувствовал в себе жар и не открыл, что хочет намного большего. О Господи, зачем он так глуп? Так издеваться над ней, так мучить ее. Конечно, он преуспел. Несколько минут она была полностью в его власти. Они оставались одни; сын не защитил бы ее…
Но затем он погубил себя. Поддался искушению коснуться грудью ее груди. Ее груди так прекрасны и так откровенно вздымались под тонким шелком блузки… Она, наверное, даже не заметила этого, но ее тело откликнулось на него, как в прежние времена. И он оказался одурманен. Ему отчаянно захотелось сжать ее груди руками, скользить по ним пальцами. Ему хотелось припасть к ним и наполнить рот их медовой сладостью. Хотелось сорвать с нее одежду и пожирать ее глазами.
Но он отказался от этого — понадеявшись, что не столь безрассуден, — и прижался к ней. Сначала мягко, чтобы почувствовать ее слабое сопротивление. И это было чудесное ощущение — даже при том, что, как ему казалось, он наказывает ее.
Идея повторить поцелуй возникла из ниоткуда. Почему бы не попробовать снова вкус ее губ и не выразить свое презрение? — спросил он себя. Это будет для нее верхом бесчестья. Особенно если и она поцелует его.
Но губы ее были невыразимо желанны. Коснувшись рта, затрепетавшего от его прикосновения, вдохнув свежий аромат ее дыхания, ощутив момент, когда сопротивление обратилось в согласие, а потом и в ответное желание, он ощутил, что все это произвело на него неожиданный эффект. Ему с самого начала следовало знать, что есть тонкая грань между мучителем и жертвой. Совершенно неожиданно роли могут поменяться.
Так и случилось, когда он раздвинул ее губы, когда рот ее втянул кончик его языка и заставил затрепетать каждый нерв его тела. Господи, он снова желал ее. Желал так, что пришлось приложить все силы, чтобы не стянуть с себя штаны и не наброситься на нее. Его тело требовало зарыться плотью в ее плоть, а инстинкт искушал сделать ей больно, как она когда-то сделала — и продолжала делать — больно ему. Но это было уже не в его силах. Он должен бы знать заранее, что не следует касаться ее. Он проиграл, с какой стороны ни поглядеть.
А ведь было, было предупреждение. Еще в первый свой приезд на виллу Куинн безошибочно понял, что его тело по-прежнему реагирует на ее близость. Неужели сердце не чувствовало, что она может сделать с ним? Неужели он настолько отупел, что потребовались подтверждения?
Так теперь ты их получил, горько подумал он, резко поворачивая руль. И она точно знает, какой ты дурак. Неважно, что ты сбежал оттуда. Мы оба знаем, какой удар нанесен.
И это так несправедливо… Он застонал, из груди инстинктивно вырвался первобытный вопль протеста. Судьба уже однажды использовала против него это оружие. Десять лет назад он уже витал в мечтах, чтобы затем в муках пытаться предать их забвению…
Тем долгим, жарким летом Джулия провела много времени в Кортланде. Она взяла отпуск между съемками, и мать Куинна приглашала ее почти на каждый уикенд. Если ей даже казалось странным, что Куинн тоже наведывается туда почти каждый уикенд, то она ничего не могла сказать. Она была неизменно вежлива, но не так дружелюбна, как хотелось бы ему.
То, что ему хочется большего, чем дружба, становилось понятнее с каждым днем. Они действительно проводили много времени вместе. Это был не ее выбор, инстинктивно понимал он. Но большинство друзей его родителей были намного старше, и они с Джулией часто оказывались в паре.
Она никогда не приветствовала его тяги к ней. Он понял, что она сохраняет дистанцию, задолго до того, как рискнул потерять ее доверие. Джулия словно чувствовала его нарастающую влюбленность и ничего не могла с этим поделать. Она терпела его общество, но всегда оставалась сама по себе.
Любопытно, что мать совершенно не замечала его смятения чувств. Когда он говорил, что приедет .домой на уикенд, хотя раньше предпочитал оставаться в интернате, леди Мариотт не задавала вопросов. Возможно, потому, что полагала, будто Джулия убеждает его поступать в Кембридж. Или просто не хотела об этом думать?
Конечно, вокруг всегда были другие молодые люди. Леди Мариотт приглашала Маделин Вайнрайт поиграть в теннис и, как догадывался Куинн, надеялась, что он найдет ее привлекательной. Куинну казалось, что она думает, будто именно Маделин причина его частых приездов в Кортланд. Других причин мать просто не замечала.
И все же, несмотря на явную отчужденность Джулии, Куинн чувствовал, что она не столь равнодушна к нему, как пытается казаться. Однажды он случайно заметил, что она следит за ним с беспокойством в глазах, но, когда сказал ей об этом, она быстро отвернулась.
Нередко бывало, что ей приходилось касаться его: например, пожать руку после игры в теннис или принять его приглашение на танец. Когда были гости, родители частенько устраивали танцы после обеда, свернув ковер в гостиной и поставив одну из старых пластинок отца.
Конечно, они держались очень натянуто и чопорно, когда танцевали вместе. Джулия никогда не расслаблялась. Между ними всегда был непреодолимый барьер. Она оставалась неизменно любезной, но не более.
Его восемнадцатилетие приходилось на конец августа, но Джулия, несмотря на приглашение, не приехала. Изабель сказала, что у нее, к сожалению, другие дела, но Куинн не поверил. Он подозревал, что она избегает его. Его восемнадцатилетие пугало ее. Считая его мальчиком, она могла удерживать его на расстоянии. Теперь он по закону мог именовать себя мужчиной, и от этого никуда не деться.
Сейчас он, конечно, понимал, что мог ужасно ошибаться. Воспоминание о своей самоуверенности — даже самонадеянности — ужасало его. Чего ради он решил, что она находит его привлекательным? Он с самого начала был маленьким самонадеянным придурком.
Увидеть Джулию до отъезда в Кембридж не удалось, и, несмотря на старания включиться в новую, студенческую жизнь, ему невообразимо трудно было думать о чем-то другом. Мысль, что он может никогда больше не встретиться с ней, убивала его, и однажды он без всякого повода бросил занятия и помчался в город.
Это было полной глупостью. Он даже толком не знал, где она живет. Конечно, был ее адрес. Он стащил его из стола матери перед отъездом из Кортланда. Но знать адрес и отправиться туда — совершенно разные вещи.
Размышляя об этом сейчас, он удивлялся своему необдуманному порыву. С одной стороны, Джулия могла куда-то уйти, или уехать, или просто отказаться видеть его. Она запросто могла позвонить его матери и спросить совета. Но она не сделала этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
До этого вечера. Пока не коснулся ее. Пока не почувствовал в себе жар и не открыл, что хочет намного большего. О Господи, зачем он так глуп? Так издеваться над ней, так мучить ее. Конечно, он преуспел. Несколько минут она была полностью в его власти. Они оставались одни; сын не защитил бы ее…
Но затем он погубил себя. Поддался искушению коснуться грудью ее груди. Ее груди так прекрасны и так откровенно вздымались под тонким шелком блузки… Она, наверное, даже не заметила этого, но ее тело откликнулось на него, как в прежние времена. И он оказался одурманен. Ему отчаянно захотелось сжать ее груди руками, скользить по ним пальцами. Ему хотелось припасть к ним и наполнить рот их медовой сладостью. Хотелось сорвать с нее одежду и пожирать ее глазами.
Но он отказался от этого — понадеявшись, что не столь безрассуден, — и прижался к ней. Сначала мягко, чтобы почувствовать ее слабое сопротивление. И это было чудесное ощущение — даже при том, что, как ему казалось, он наказывает ее.
Идея повторить поцелуй возникла из ниоткуда. Почему бы не попробовать снова вкус ее губ и не выразить свое презрение? — спросил он себя. Это будет для нее верхом бесчестья. Особенно если и она поцелует его.
Но губы ее были невыразимо желанны. Коснувшись рта, затрепетавшего от его прикосновения, вдохнув свежий аромат ее дыхания, ощутив момент, когда сопротивление обратилось в согласие, а потом и в ответное желание, он ощутил, что все это произвело на него неожиданный эффект. Ему с самого начала следовало знать, что есть тонкая грань между мучителем и жертвой. Совершенно неожиданно роли могут поменяться.
Так и случилось, когда он раздвинул ее губы, когда рот ее втянул кончик его языка и заставил затрепетать каждый нерв его тела. Господи, он снова желал ее. Желал так, что пришлось приложить все силы, чтобы не стянуть с себя штаны и не наброситься на нее. Его тело требовало зарыться плотью в ее плоть, а инстинкт искушал сделать ей больно, как она когда-то сделала — и продолжала делать — больно ему. Но это было уже не в его силах. Он должен бы знать заранее, что не следует касаться ее. Он проиграл, с какой стороны ни поглядеть.
А ведь было, было предупреждение. Еще в первый свой приезд на виллу Куинн безошибочно понял, что его тело по-прежнему реагирует на ее близость. Неужели сердце не чувствовало, что она может сделать с ним? Неужели он настолько отупел, что потребовались подтверждения?
Так теперь ты их получил, горько подумал он, резко поворачивая руль. И она точно знает, какой ты дурак. Неважно, что ты сбежал оттуда. Мы оба знаем, какой удар нанесен.
И это так несправедливо… Он застонал, из груди инстинктивно вырвался первобытный вопль протеста. Судьба уже однажды использовала против него это оружие. Десять лет назад он уже витал в мечтах, чтобы затем в муках пытаться предать их забвению…
Тем долгим, жарким летом Джулия провела много времени в Кортланде. Она взяла отпуск между съемками, и мать Куинна приглашала ее почти на каждый уикенд. Если ей даже казалось странным, что Куинн тоже наведывается туда почти каждый уикенд, то она ничего не могла сказать. Она была неизменно вежлива, но не так дружелюбна, как хотелось бы ему.
То, что ему хочется большего, чем дружба, становилось понятнее с каждым днем. Они действительно проводили много времени вместе. Это был не ее выбор, инстинктивно понимал он. Но большинство друзей его родителей были намного старше, и они с Джулией часто оказывались в паре.
Она никогда не приветствовала его тяги к ней. Он понял, что она сохраняет дистанцию, задолго до того, как рискнул потерять ее доверие. Джулия словно чувствовала его нарастающую влюбленность и ничего не могла с этим поделать. Она терпела его общество, но всегда оставалась сама по себе.
Любопытно, что мать совершенно не замечала его смятения чувств. Когда он говорил, что приедет .домой на уикенд, хотя раньше предпочитал оставаться в интернате, леди Мариотт не задавала вопросов. Возможно, потому, что полагала, будто Джулия убеждает его поступать в Кембридж. Или просто не хотела об этом думать?
Конечно, вокруг всегда были другие молодые люди. Леди Мариотт приглашала Маделин Вайнрайт поиграть в теннис и, как догадывался Куинн, надеялась, что он найдет ее привлекательной. Куинну казалось, что она думает, будто именно Маделин причина его частых приездов в Кортланд. Других причин мать просто не замечала.
И все же, несмотря на явную отчужденность Джулии, Куинн чувствовал, что она не столь равнодушна к нему, как пытается казаться. Однажды он случайно заметил, что она следит за ним с беспокойством в глазах, но, когда сказал ей об этом, она быстро отвернулась.
Нередко бывало, что ей приходилось касаться его: например, пожать руку после игры в теннис или принять его приглашение на танец. Когда были гости, родители частенько устраивали танцы после обеда, свернув ковер в гостиной и поставив одну из старых пластинок отца.
Конечно, они держались очень натянуто и чопорно, когда танцевали вместе. Джулия никогда не расслаблялась. Между ними всегда был непреодолимый барьер. Она оставалась неизменно любезной, но не более.
Его восемнадцатилетие приходилось на конец августа, но Джулия, несмотря на приглашение, не приехала. Изабель сказала, что у нее, к сожалению, другие дела, но Куинн не поверил. Он подозревал, что она избегает его. Его восемнадцатилетие пугало ее. Считая его мальчиком, она могла удерживать его на расстоянии. Теперь он по закону мог именовать себя мужчиной, и от этого никуда не деться.
Сейчас он, конечно, понимал, что мог ужасно ошибаться. Воспоминание о своей самоуверенности — даже самонадеянности — ужасало его. Чего ради он решил, что она находит его привлекательным? Он с самого начала был маленьким самонадеянным придурком.
Увидеть Джулию до отъезда в Кембридж не удалось, и, несмотря на старания включиться в новую, студенческую жизнь, ему невообразимо трудно было думать о чем-то другом. Мысль, что он может никогда больше не встретиться с ней, убивала его, и однажды он без всякого повода бросил занятия и помчался в город.
Это было полной глупостью. Он даже толком не знал, где она живет. Конечно, был ее адрес. Он стащил его из стола матери перед отъездом из Кортланда. Но знать адрес и отправиться туда — совершенно разные вещи.
Размышляя об этом сейчас, он удивлялся своему необдуманному порыву. С одной стороны, Джулия могла куда-то уйти, или уехать, или просто отказаться видеть его. Она запросто могла позвонить его матери и спросить совета. Но она не сделала этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44