– О Боже, неужели я так огорчил вас? О Господи! Розелинда, дорогая, простите меня! Я думал, что хоть немного нравлюсь вам.
Горячие слезы текли по моим щекам, и я смогла лишь с трудом проговорить:
– Вы нравитесь мне, Робин… и музыка мне… тоже понравилась… и я хочу послушать вашу пластинку с музыкой Чайковского… но я не хочу, чтобы меня целовали… Я… я не могу объяснить… Простите, что я такая глупая!
– Вы не глупая. Вы совершенно изумительная, – сказал он. – По крайней мере с моей точки зрения.
И тут я начала смеяться и плакать одновременно, потому что все это звучало по-детски мило и очень трогательно. Я… «изумительная», тогда как от меня прежней почти ничего не осталось.
Чтобы Робин все понял, мне пришлось кое-что ему объяснить. Я сказала ему, что люблю другого человека, но мы не можем быть мужем и женой, поэтому я и чувствую себя несчастной. Робин понял меня и не пытался больше целовать. Я взяла его под руку, и мы пошли к Кэтлин. Я сознавала, что вела себя отвратительно. Но Робин сказал мне, что он все понимает и сочувствует мне, и спросил, нельзя ли нам увидеться еще раз до моего отъезда в Лондон и не соглашусь ли я встретиться с ним, когда он приедет в столицу, пояснив, что будет там, в конце своего отпуска, а первого июня уже уйдет в море.
Я пообещала, что обязательно встречусь с ним, но дала понять, что надеяться ему не на что. Думаю, подобно многим мужчинам, он был достаточно тщеславен и считал, что у него есть все-таки кое-какие шансы, а кроме того, он был слегка удивлен, что не произвел на меня особого впечатления. Он был очень красив, и многие девушки буквально вешались ему на шею. Старая, старая история: всегда хочется того, чего невозможно достичь.
Когда я пришла домой, Кэтлин спросила меня, понравился ли мне вечер и Робин Чалмер. С большим энтузиазмом я ответила: «Да» – и поскорее отправилась спать, чтобы она не начала задавать мне новые вопросы. Она так беспокоилась обо мне, что я не могла ее разочаровать.
Но еще долго после того, как я легла и погасила свет, я лежала, заложив руки за голову, глядя на лунный луч, который пробивался через окно, слушала шум моря и думала о Ричарде. Я задавала себе один и тот же вопрос: как я смогу прожить остаток своей жизни без него?
7
Думаю, что в старой пословице «Время – лучший лекарь» есть доля правды. Десять дней, проведенные в Брайтоне, на свежем воздухе, в приятной компании Кэтлин и ее очаровательной крошечной дочки, конечно же, очень помогли мне. Вернувшись в Лондон, я почувствовала себя физически крепкой и смогла вновь приступить к своим секретарским обязанностям. Но душа моя была больна… Я болела от тоски – от тоски по Ричарду. Я боялась возвращаться в Лондон и увидеть знакомые места. Я с содроганием вошла в ту комнату, где он впервые обнял меня.
Диксон-Родды были исключительно добры и внимательны ко мне. Я думаю, даже у милой рассеянной Китс возникла мысль о том, что меня что-то очень беспокоит и причиной моих переживаний является мужчина, потому что однажды, войдя в комнату, где я печатала письма Дикса (она как раз собиралась отправиться по магазинам), она подошла ко мне сзади, обняла за плечи и сказала:
– Ну, как сегодня себя чувствует моя бедная девочка, а?
Я посмотрела на нее с веселой улыбкой, которая в последнее время появлялась у меня чисто механически.
– Прекрасно, спасибо.
– Какое хорошее утро, – добавила Китс. – А как тебе нравится моя новая шляпка?
Шляпа была весьма нелепая – огромная, со множеством искусственных фруктов и цветов. Пухлое лицо Китс покраснело от жары, потому что в это майское утро было удивительно тепло. На ней было черное с белым шелковое платье почти до пят, в нем она выглядела старомодно, будто из прошлого века; на кончике ее носа, как обычно, держалось пенсне. Добрые глаза смотрели на меня сквозь стекла.
– Постарайся не слишком печалиться, деточка моя. Вспомни старую французскую поговорку: «Все надоедает, все ломается, все проходит».
Я повернулась и посмотрела в окно на высокие дома, залитые солнцем, – Лондон буквально плавился от зноя!
– Все мне это говорят, Китс, – произнесла я.
– Но это правда, моя дорогая, – сказала она, – а ты еще очень молода.
Я горько усмехнулась.
– И это мне все говорят.
– Ну что ж, – вздохнула Китс, – жизнь – тяжелая штука, деточка, но и в ней есть свои радости, которые могут заменить…
Она поцеловала меня в голову и вышла, оставив в комнате запах лавандовой воды. Милая старушка Китс! Никогда я не забуду этого доброго, прекрасного человека и все то, что она для меня сделала за многие годы, когда я жила на Уимпл-стрит. Но в то утро я невидящим взглядом смотрела на мою машинку, говоря себе, что моя безмерная тоска по Ричарду Каррингтон-Эшу не пройдет никогда и что его никем и ничем нельзя заменить… Нельзя!
Следующие два месяца я прожила, автоматически выполняя свою работу и встречаясь с подругами, которых я совсем забросила в то время, когда все свободные дни и вечера принадлежали ему.
Я не могла заставить себя даже пойти на концерт. Как бы я ни любила музыку, я не могла снова пойти туда, на концерт или в театр, без Ричарда… Это было очень странно, потому что я всегда думала, что музыка приносит мне только облегчение, но, видимо, моя душа пыталась избегать всего, что могло напомнить о нем. Поэтому весь май и июнь я совсем не слушала музыку. Вместо этого я ходила в кино и смотрела веселые фильмы. Однажды, когда Билл приехал в отпуск, они с Кэтлин пригласили меня на музыкальную комедию Айвора Новелло, и она мне по-своему понравилась, но все это было так далеко от настоящей музыки… И я стала совсем другой, превратившись в какое-то мрачное существо, не способное радоваться.
Я постоянно думала о Ричарде, пытаясь представить себе, как он живет. Роберта уже вернулась в Бронсон-Касл. Он сейчас, наверное, бывает в клубе, а может, ездит в Рейксли на выходные.
Я думала о красивой холодной женщине, на которой Ричард был женат, которая сидела с ним за одним столом и имела право называть себя его женой. Иногда я испытывала страшную ненависть к Марион. Я желала ее смерти. Но потом я говорила себе, что это очень нехорошо, просто ужасно. И в любом случае это ничего бы не изменило – ведь Ричард все равно ко мне не вернется! Он не любит меня так, как я люблю его. Если бы он любил меня, он давно бы пришел ко мне.
Был конец июня, погода испортилась, все время шли дожди. И вот неожиданно в одно сырое, холодное утро на дом, который я давно уже называла своим родным, обрушилось несчастье, которое мгновенно вывело меня из уже ставшего привычным состояния апатии. И вся моя жизнь снова переменилась.
Ранним утром Китс Диксон-Родд вбежала в мою комнату, ее лицо было мертвенно-бледным, близорукие глаза полны ужаса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81