— Ганс карабином указал вперед.
Он оглянулся. Дыра, проделанная мерками в обороне, была закрыта, но почти целый полк погиб. Квадрат каре оказался срезан, словно хирург отсек скальпелем часть тела, чтобы спасти остальное. Оставшиеся вне построения, сражаясь, доживали последние минуты под натиском врагов.
— Сигнал!
Тамука довольно усмехнулся, глядя на командира батареи, который склонился перед ним в поклоне, а затем вновь вернулся к своим пушкам.
— Двойной картечью заряжай!
Мерки торопливо зарядили пушки и приготовились стрелять в скот, который шел на них.
«Сейчас они увидят, как мы сумеем им ответить», — подумал он с улыбкой.
Квадрат продвигался вперед. «Все, что нам нужно, — это прорваться сквозь строй пушек до того, как их зарядят. Всего сотня ярдов, — думал Ганс. — Сотня ярдов, и мы дома». Тридцать секунд — он видел, как, зарядив орудия, мерки отступили в сторону.
Пятьдесят ярдов… Батареи перед ним замерли в ожидании. Он знал, конечно, что сейчас будет. Но все равно:
— Домой, парни! На той стороне уже дом! — крикнул он.
Тридцать пушек ударили разом. В людей, стоящих всего в тридцати ярдах, вонзились шесть тысяч чугунных шариков.
Рыча от бессильного гнева, Пэт смотрел, не отводя взгляда. Похоже, все солдаты восточной части квадрата были убиты. Каре остановилось, словно наткнувшись на невидимую стену.
Выстрелили пушки, нацеленные в их сторону. Линия стрелков перед ним таяла, исчезала, тела солдат взлетали в воздух. Внезапно раздался взрыв, и Пэта окутал пар. Один из снарядов разнес котел паровоза.
Пэт стоял молча, не в силах сдвинуться с места.
— Стройтесь, черт возьми, стройтесь!
Он еще почему-то держался на ногах. Рядом были какие-то люди. Мальчишка-знаменосец. По его щекам катятся слезы, но он по-прежнему размахивает флагом над головой.
— Вперед! — крикнул Ганс.
Уцелевшие солдаты, оправившись от шока, стали подниматься и снова двинулись вперед.
Гансу казалось, что он смотрит кошмарный сон и никак не может проснуться. Пушки продолжали стрелять, картечь буквально сметала его солдат.
Он оглянулся. Люди отпрянули в центр квадрата, вся восточная сторона каре исчезла. Резерв тоже пострадал. Оставшиеся три бригады пытались построиться.
— Вперед! — выкрикнул Ганс. — Нельзя останавливаться!
Он поднял знамя и побежал вперед.
Взрывная волна подняла его в воздух, словно сухой лист, и швырнула оземь. Ноги мгновенно онемели. Его стали поднимать.
— Оставьте меня! — Он отпихивал эти дружеские руки, но люди не хотели отпускать его. Солдаты столпились вокруг, прикрывая его от пуль и картечи. Наконец ему удалось выпрямиться.
— Вы ранены, сэр.
Не обращая внимания на крики, он попробовал шагнуть вперед, сжав зубы от боли.
«Как раз в то место, куда попал снайпер мятежников», — отстранено подумал он.
К нему подвели лошадь, и Ганс взобрался в седло, застонав от боли.
Квадрат теперь двигался быстрее. Мерки снова прорвали линию, земля была усыпана телами. Раненые кричали от боли, но пытались встать в строй, пони-
мая, что это их единственная надежда на спасение. Артиллерия мерков продолжала вести смертоносный огонь. Вокруг него оставалась лишь крохотная горстка людей — остаток резерва, оставшиеся в живых после артобстрела и кавалерийских атак мерков. Офицеры выбивались из сил, пытаясь построить людей в каре.
А над полем раздавался рев нарг.
Неожиданно обстрел прекратился. Из толпы мерков вперед вырвался всадник, размахивающий белым флагом.
— Прекратить огонь! — приказал Ганс. Всадник подъехал ближе.
— Мой кар-карт предлагает вам сдаться. Вы не попадете на пиршественный стол, но до конца жизни останетесь пленниками.
Ганс посмотрел на суровые лица людей, окружавших полковые знамена. Это было все, что осталось от пятнадцати полков. Люди смотрели на него выжидательно. Он улыбнулся и сплюнул табак на землю.
— А пошли бы вы… — четко произнес он, и дружный вопль одобрения раздался за его спиной.
Парламентер недовольно фыркнул, повернул лошадь и ускакал.
— Это слова командира французской гвардии при Ватерлоо.
Ганс взглянул вниз, возле него стоял Инграо. По его лицу струилась кровь, но он улыбался.
— Не мог удержаться, — вздохнул Галс.
— Все-таки и в тебе есть нечто романтическое.
— Не оскорбляй меня.
Он достал из кармана крохотную плитку табака — все, что осталось, — откусил половину и вторую отдал Инграо.
Чарли, поблагодарив кивком, взял табак.
— До встречи в аду, — сказал он и отправился к четырехфунтовой пушке, которая еще оставалась в центре каре. — «Я видел дни славы…» — запел кто-то. Солдаты подхватили знакомые слова, их голоса далеко разнеслись по равнине. Они заряжали мушкеты, примыкали штыки. Все понимали, что это их последний бой.
Он перезарядил карабин и упер приклад в колено, не обращая внимания на красное пятно, растекавшееся по брюкам.
Легкий ветерок развевал полковые знамена. Воздух стал чище после дождя.
Ему казалось, что он где-то в другом месте. «Это не Антьетам», — сказал он себе. Он вспомнил, как перед ним стоял молоденький офицер, стоял и смотрел на него испуганными глазами. Ганс сумел научить его, он наблюдал, как тот командует сначала полком, а потом и всей армией. Теперь он отвечает за весь этот мир.
Сын, которого у него никогда не было и которого он обрел в Эндрю. Этого вполне достаточно, чтобы умереть спокойно.
— Да хранит тебя Господь, сынок. Снова взвыли нарги.
— Забирай отсюда людей! — орал Пэт. — К другому поезду!
Григорий посмотрел на Пэта и вновь перевел взгляд на долину, где разыгрывалась трагедия. Черт побери, Григорий, забери их!
Офицер повернулся и присоединился к отступающей пехоте.
Римляне отступали, отстреливаясь. Многие открыто плакали.
До холма, на котором застрял их поезд, доносилась песня последних солдат Ганса. Пэт слушал, и по щекам его катились слезы.
Ударили пушки мерков, послышались крики, но песня продолжала звучать.
— «Слава, слава…»
Мерки рванули вперед. Слабый голос выводил последний куплет. На мгновенье Пэт увидел его — Ганс сидел, подняв карабин. А потом песня смолкла, и только сабли мерков взлетали и опускались, холодно сверкая в утреннем свете.
Прозвенел колокол, и поезд подъехал к станции.
Эндрю чувствовал себя одиноким как никогда. Пустые поезда, прибывшие с линии Потомака, были достаточно красноречивы, но он хотел услышать рассказ.
В последнем поезде сидела римская пехота. У многих были раны, обмотанные тряпками, на их лицах можно было прочесть весть о поражении.
Поезд свистнул и остановился. Пэт спустился из кабины паровоза.
Эндрю пошел навстречу ему. Пэт двигался так, словно на плечи ему взвалили непосильную ношу.
— Ганс погиб, — произнес он безжизненно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Он оглянулся. Дыра, проделанная мерками в обороне, была закрыта, но почти целый полк погиб. Квадрат каре оказался срезан, словно хирург отсек скальпелем часть тела, чтобы спасти остальное. Оставшиеся вне построения, сражаясь, доживали последние минуты под натиском врагов.
— Сигнал!
Тамука довольно усмехнулся, глядя на командира батареи, который склонился перед ним в поклоне, а затем вновь вернулся к своим пушкам.
— Двойной картечью заряжай!
Мерки торопливо зарядили пушки и приготовились стрелять в скот, который шел на них.
«Сейчас они увидят, как мы сумеем им ответить», — подумал он с улыбкой.
Квадрат продвигался вперед. «Все, что нам нужно, — это прорваться сквозь строй пушек до того, как их зарядят. Всего сотня ярдов, — думал Ганс. — Сотня ярдов, и мы дома». Тридцать секунд — он видел, как, зарядив орудия, мерки отступили в сторону.
Пятьдесят ярдов… Батареи перед ним замерли в ожидании. Он знал, конечно, что сейчас будет. Но все равно:
— Домой, парни! На той стороне уже дом! — крикнул он.
Тридцать пушек ударили разом. В людей, стоящих всего в тридцати ярдах, вонзились шесть тысяч чугунных шариков.
Рыча от бессильного гнева, Пэт смотрел, не отводя взгляда. Похоже, все солдаты восточной части квадрата были убиты. Каре остановилось, словно наткнувшись на невидимую стену.
Выстрелили пушки, нацеленные в их сторону. Линия стрелков перед ним таяла, исчезала, тела солдат взлетали в воздух. Внезапно раздался взрыв, и Пэта окутал пар. Один из снарядов разнес котел паровоза.
Пэт стоял молча, не в силах сдвинуться с места.
— Стройтесь, черт возьми, стройтесь!
Он еще почему-то держался на ногах. Рядом были какие-то люди. Мальчишка-знаменосец. По его щекам катятся слезы, но он по-прежнему размахивает флагом над головой.
— Вперед! — крикнул Ганс.
Уцелевшие солдаты, оправившись от шока, стали подниматься и снова двинулись вперед.
Гансу казалось, что он смотрит кошмарный сон и никак не может проснуться. Пушки продолжали стрелять, картечь буквально сметала его солдат.
Он оглянулся. Люди отпрянули в центр квадрата, вся восточная сторона каре исчезла. Резерв тоже пострадал. Оставшиеся три бригады пытались построиться.
— Вперед! — выкрикнул Ганс. — Нельзя останавливаться!
Он поднял знамя и побежал вперед.
Взрывная волна подняла его в воздух, словно сухой лист, и швырнула оземь. Ноги мгновенно онемели. Его стали поднимать.
— Оставьте меня! — Он отпихивал эти дружеские руки, но люди не хотели отпускать его. Солдаты столпились вокруг, прикрывая его от пуль и картечи. Наконец ему удалось выпрямиться.
— Вы ранены, сэр.
Не обращая внимания на крики, он попробовал шагнуть вперед, сжав зубы от боли.
«Как раз в то место, куда попал снайпер мятежников», — отстранено подумал он.
К нему подвели лошадь, и Ганс взобрался в седло, застонав от боли.
Квадрат теперь двигался быстрее. Мерки снова прорвали линию, земля была усыпана телами. Раненые кричали от боли, но пытались встать в строй, пони-
мая, что это их единственная надежда на спасение. Артиллерия мерков продолжала вести смертоносный огонь. Вокруг него оставалась лишь крохотная горстка людей — остаток резерва, оставшиеся в живых после артобстрела и кавалерийских атак мерков. Офицеры выбивались из сил, пытаясь построить людей в каре.
А над полем раздавался рев нарг.
Неожиданно обстрел прекратился. Из толпы мерков вперед вырвался всадник, размахивающий белым флагом.
— Прекратить огонь! — приказал Ганс. Всадник подъехал ближе.
— Мой кар-карт предлагает вам сдаться. Вы не попадете на пиршественный стол, но до конца жизни останетесь пленниками.
Ганс посмотрел на суровые лица людей, окружавших полковые знамена. Это было все, что осталось от пятнадцати полков. Люди смотрели на него выжидательно. Он улыбнулся и сплюнул табак на землю.
— А пошли бы вы… — четко произнес он, и дружный вопль одобрения раздался за его спиной.
Парламентер недовольно фыркнул, повернул лошадь и ускакал.
— Это слова командира французской гвардии при Ватерлоо.
Ганс взглянул вниз, возле него стоял Инграо. По его лицу струилась кровь, но он улыбался.
— Не мог удержаться, — вздохнул Галс.
— Все-таки и в тебе есть нечто романтическое.
— Не оскорбляй меня.
Он достал из кармана крохотную плитку табака — все, что осталось, — откусил половину и вторую отдал Инграо.
Чарли, поблагодарив кивком, взял табак.
— До встречи в аду, — сказал он и отправился к четырехфунтовой пушке, которая еще оставалась в центре каре. — «Я видел дни славы…» — запел кто-то. Солдаты подхватили знакомые слова, их голоса далеко разнеслись по равнине. Они заряжали мушкеты, примыкали штыки. Все понимали, что это их последний бой.
Он перезарядил карабин и упер приклад в колено, не обращая внимания на красное пятно, растекавшееся по брюкам.
Легкий ветерок развевал полковые знамена. Воздух стал чище после дождя.
Ему казалось, что он где-то в другом месте. «Это не Антьетам», — сказал он себе. Он вспомнил, как перед ним стоял молоденький офицер, стоял и смотрел на него испуганными глазами. Ганс сумел научить его, он наблюдал, как тот командует сначала полком, а потом и всей армией. Теперь он отвечает за весь этот мир.
Сын, которого у него никогда не было и которого он обрел в Эндрю. Этого вполне достаточно, чтобы умереть спокойно.
— Да хранит тебя Господь, сынок. Снова взвыли нарги.
— Забирай отсюда людей! — орал Пэт. — К другому поезду!
Григорий посмотрел на Пэта и вновь перевел взгляд на долину, где разыгрывалась трагедия. Черт побери, Григорий, забери их!
Офицер повернулся и присоединился к отступающей пехоте.
Римляне отступали, отстреливаясь. Многие открыто плакали.
До холма, на котором застрял их поезд, доносилась песня последних солдат Ганса. Пэт слушал, и по щекам его катились слезы.
Ударили пушки мерков, послышались крики, но песня продолжала звучать.
— «Слава, слава…»
Мерки рванули вперед. Слабый голос выводил последний куплет. На мгновенье Пэт увидел его — Ганс сидел, подняв карабин. А потом песня смолкла, и только сабли мерков взлетали и опускались, холодно сверкая в утреннем свете.
Прозвенел колокол, и поезд подъехал к станции.
Эндрю чувствовал себя одиноким как никогда. Пустые поезда, прибывшие с линии Потомака, были достаточно красноречивы, но он хотел услышать рассказ.
В последнем поезде сидела римская пехота. У многих были раны, обмотанные тряпками, на их лицах можно было прочесть весть о поражении.
Поезд свистнул и остановился. Пэт спустился из кабины паровоза.
Эндрю пошел навстречу ему. Пэт двигался так, словно на плечи ему взвалили непосильную ношу.
— Ганс погиб, — произнес он безжизненно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90