Линия булыжника, служившего поверхностью, проплыла мимо, как вода, поднимающаяся над перископом, и экран вернулся к твердой голубизне с ясно определенными линиями слоев, пересекаемых под углом. Несколько врезанных камней, более темная тень на голубом, как желатиновые лампы, плавающие в аквариуме, несколько изогнутых корней, бледных и просвечивающих, куски битой посуды. Экран становился темнее, почти непрозрачным.
— Мы сейчас в твердой породе, — сказал Байярд холодным тоном, как если бы показывал дома кинозвезд.
Мы остановились, и я почувствовал, будто несколько миллионов тонн планеты толкнули меня. Это дало мне странное ощущение, словно я был дымным облачком, этаким газообразным гранитом, ограниченным тонкой скорлупой.
— Машина, я бы сказал, совершенная, — проворчал я. — Что еще они может делать?
Байярд выдал легкую улыбку и дотронулся до панели управления. Текстура скалы закружилась вокруг нас, как грязная вода с просачивающимся сквозь нее мутным светом. Мы продвинулись вперед примерно на десять футов, проскользнули сквозь стену и оказались в комнатке с каменными стенами и потолком, без окон и с толстым слоем пыли на всем. После путешествия сквозь скалу здесь было почти светло, так что можно было видеть кое-какие вещи: лохмотья на стенах, оставшиеся от сгнивших гобеленов, грубо сколоченная из неровных досок деревянная скамья с кучей пыли на ней, несколько металлических блюд и кубков, украшенных узором из цветных камней, безвкусно выполненные ювелирные изделия, обломки проржавевшего железа.
— Я думаю, мы что-нибудь найдем, мистер Кэрлон, — вымолвил Байярд, и на этот раз тон был менее холодным. — Выйдем?
Он сделал что-то со своими рычагами, и мягкое гудение, о котором я уже забыл, хотя и слышал, сбежало со шкалы. Сцена на видеопласте исчезла, как будто выключился прожектор. Он щелкнул еще одним переключателем, и жесткий белый свет засиял среди черных стен, отбрасывая в углы причудливые тени. Панель скользнула назад, и мы вышли. Пол под нашими ногами был покрыт толстым ковром пыли, запах вечности в воздухе походил на запах заплесневелых книг во всех библиотеках мира.
— Старый склад, — произнес Байярд той разновидностью шепота, что исходит из потревоженной могилы. — Опечатанный, вероятно, много веков назад.
— И очень нуждающийся в метле, — добавил я.
— Одежда, дерево и кожа сгнили напрочь, за исключением того, что стащили, и большая часть металла окислилась.
Я пошевелил кучу ржавчины носком. Оставалась чешуйка размером с блюдце. Байярд опустился на колено, пошуровал в ржавчине и поднял чистый погнутый кусок.
— Это genouillere, — сказал он. — Наплечник; часть рыцарского доспеха.
Достав прибор, похожий на счетчик Гейгера с кабельным питанием, он обвел им всю комнату.
— Здесь за работой экстраординарные силы, — вымолвил он. — Отметки напряжения поля Сети вышли за пределы шкалы.
— Значит?
— Ткань реальности натянулась до точки разрыва. Это почти так же, как бесконечность в континууме — трещина в последовательности энтропии. Силы, подобные этим, не могут существовать, мистер Кэрлон, недолго, во всяком случае, без нейтрализации!
Он зафиксировал регулировку на инструменте, поворачиваясь кругом, чтобы нацелить его на меня.
— Кажется, вы представляете собой фокус сильно поляризованного потока энергии, — сказал он, подошел ближе, направляя прибор на мое лицо, повел им вниз по моей грудной клетке и остановился на какой-то вещи, находившейся на моем бедре. — Нож, — сказал он. — Могу я посмотреть на него?
Я вынул нож и вручил полковнику. Там не на что было смотреть: широкое толстое лезвие около фута длиной, у основания довольно грубое, с неуклюжей крестообразной гардой и с несоразмерной, обтянутой кожей рукояткой. Для чистки рыбы он не совсем подходил, но он находился у меня с давнего времени. Байярд держал металлический указатель напротив ножа и смотрел, не веря глазам своим.
— Откуда вы это взяли, мистер Кэрлон?
— Нашел. — Где?
— Очень давно в сундуке, на чердаке.
— В чьем сундуке? На чьем чердаке? Сосредоточьтесь, мистер Кэрлон. Это может быть жизненно важно.
— Это был чердак моего деда, за день до его смерти. Сундук был в семье с давних дней. Рассказывали, что он принадлежал предкам, бороздившим моря в восемнадцатом столетии. Я рылся в нем и вытащил наружу этот нож. Не знаю почему, сохранил его. Он не совсем такой, как все ножи, но, кажется, очень хорошо подходит к моей руке.
Байярд посмотрел на лезвие ближе.
— Здесь есть буквы, — сказал он. — Похоже на старофранцузский: Бог и моя Честь.
— Не проделали ли же мы весь этот долгий путь, чтобы изучать мой нож? — удивился я.
— Почему вы продолжаете называть это ножом, мистер Кэрлон? — спросил Байярд. — Мы оба прекрасно знаем, что это не так. — Он ухватился за рукоять оружия и поднял его. — Для ножа он слишком массивен и чересчур громоздок.
— Чем бы вы его назвали?
— Это сломанный меч, мистер Кэрлон. Разве вы не знали? Он передал его мне, эфесом вперед. Когда я взял его, Байярд взглянул на свои шкалы.
— Стрелки поднимаются до голубого, когда вы берете его в руку, — произнес он голосом, звенящим от напряжения, как буксирный трос.
Рукоять меча в моей руке задрожала. Ее тянуло, мягко, как будто невидимые пальцы тащили за него. Байярд изучал мое лицо. Я почувствовал капельку пота, стекающую вниз по левой брови.
Не знаю, каким образом, но я попытался поднять обломки, сделал шаг — давление стало сильнее. Пронзительно холодная голубая вспышка, как от статического электричества, заиграла по куску заржавленного железа на скамье. Еще один шаг… и вокруг конца моего ножа вспыхнуло слабое голубое жало. Краем глаза я видел, что все объекты вокруг меня мягко осветились в полутьме. На скамье что-то шевельнулось, посыпалась пыль. Я повернулся на несколько дюймов, движение прекратилось. Я сделал шаг в сторону — нечто развернулось следом за мной.
Байярд пальцем пошвырял пыль и поднял кусочек металла, весь в оспинах приблизительно три дюйма на шесть, скошенный с обеих краев, с желобком у центрального гребня.
— Обыкновенный кусок ржавого железа, — сказал я. — Что же заставляет его двигаться?
— Если я не ошибаюсь, мистер Кэрлон, — сказал Байярд, — это кусок вашего сломанного меча.
3
— Я не верю в магию, полковник, — возразил я.
— Никакой магии, — ответил Байярд. — Между объектами тонкие отношения: влечение между людьми и неодушевленными предметами, которые играют роль в их жизни.
— Это просто старое железо, Байярд, и ничего больше.
— Объекты — часть своего окружения, — возразил Байярд. — Каждый квант энергии материи в этой Вселенной был здесь с ее зарождения. Атомы, составившие это лезвие, были сформированы прежде, чем было сформировано Солнце;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
— Мы сейчас в твердой породе, — сказал Байярд холодным тоном, как если бы показывал дома кинозвезд.
Мы остановились, и я почувствовал, будто несколько миллионов тонн планеты толкнули меня. Это дало мне странное ощущение, словно я был дымным облачком, этаким газообразным гранитом, ограниченным тонкой скорлупой.
— Машина, я бы сказал, совершенная, — проворчал я. — Что еще они может делать?
Байярд выдал легкую улыбку и дотронулся до панели управления. Текстура скалы закружилась вокруг нас, как грязная вода с просачивающимся сквозь нее мутным светом. Мы продвинулись вперед примерно на десять футов, проскользнули сквозь стену и оказались в комнатке с каменными стенами и потолком, без окон и с толстым слоем пыли на всем. После путешествия сквозь скалу здесь было почти светло, так что можно было видеть кое-какие вещи: лохмотья на стенах, оставшиеся от сгнивших гобеленов, грубо сколоченная из неровных досок деревянная скамья с кучей пыли на ней, несколько металлических блюд и кубков, украшенных узором из цветных камней, безвкусно выполненные ювелирные изделия, обломки проржавевшего железа.
— Я думаю, мы что-нибудь найдем, мистер Кэрлон, — вымолвил Байярд, и на этот раз тон был менее холодным. — Выйдем?
Он сделал что-то со своими рычагами, и мягкое гудение, о котором я уже забыл, хотя и слышал, сбежало со шкалы. Сцена на видеопласте исчезла, как будто выключился прожектор. Он щелкнул еще одним переключателем, и жесткий белый свет засиял среди черных стен, отбрасывая в углы причудливые тени. Панель скользнула назад, и мы вышли. Пол под нашими ногами был покрыт толстым ковром пыли, запах вечности в воздухе походил на запах заплесневелых книг во всех библиотеках мира.
— Старый склад, — произнес Байярд той разновидностью шепота, что исходит из потревоженной могилы. — Опечатанный, вероятно, много веков назад.
— И очень нуждающийся в метле, — добавил я.
— Одежда, дерево и кожа сгнили напрочь, за исключением того, что стащили, и большая часть металла окислилась.
Я пошевелил кучу ржавчины носком. Оставалась чешуйка размером с блюдце. Байярд опустился на колено, пошуровал в ржавчине и поднял чистый погнутый кусок.
— Это genouillere, — сказал он. — Наплечник; часть рыцарского доспеха.
Достав прибор, похожий на счетчик Гейгера с кабельным питанием, он обвел им всю комнату.
— Здесь за работой экстраординарные силы, — вымолвил он. — Отметки напряжения поля Сети вышли за пределы шкалы.
— Значит?
— Ткань реальности натянулась до точки разрыва. Это почти так же, как бесконечность в континууме — трещина в последовательности энтропии. Силы, подобные этим, не могут существовать, мистер Кэрлон, недолго, во всяком случае, без нейтрализации!
Он зафиксировал регулировку на инструменте, поворачиваясь кругом, чтобы нацелить его на меня.
— Кажется, вы представляете собой фокус сильно поляризованного потока энергии, — сказал он, подошел ближе, направляя прибор на мое лицо, повел им вниз по моей грудной клетке и остановился на какой-то вещи, находившейся на моем бедре. — Нож, — сказал он. — Могу я посмотреть на него?
Я вынул нож и вручил полковнику. Там не на что было смотреть: широкое толстое лезвие около фута длиной, у основания довольно грубое, с неуклюжей крестообразной гардой и с несоразмерной, обтянутой кожей рукояткой. Для чистки рыбы он не совсем подходил, но он находился у меня с давнего времени. Байярд держал металлический указатель напротив ножа и смотрел, не веря глазам своим.
— Откуда вы это взяли, мистер Кэрлон?
— Нашел. — Где?
— Очень давно в сундуке, на чердаке.
— В чьем сундуке? На чьем чердаке? Сосредоточьтесь, мистер Кэрлон. Это может быть жизненно важно.
— Это был чердак моего деда, за день до его смерти. Сундук был в семье с давних дней. Рассказывали, что он принадлежал предкам, бороздившим моря в восемнадцатом столетии. Я рылся в нем и вытащил наружу этот нож. Не знаю почему, сохранил его. Он не совсем такой, как все ножи, но, кажется, очень хорошо подходит к моей руке.
Байярд посмотрел на лезвие ближе.
— Здесь есть буквы, — сказал он. — Похоже на старофранцузский: Бог и моя Честь.
— Не проделали ли же мы весь этот долгий путь, чтобы изучать мой нож? — удивился я.
— Почему вы продолжаете называть это ножом, мистер Кэрлон? — спросил Байярд. — Мы оба прекрасно знаем, что это не так. — Он ухватился за рукоять оружия и поднял его. — Для ножа он слишком массивен и чересчур громоздок.
— Чем бы вы его назвали?
— Это сломанный меч, мистер Кэрлон. Разве вы не знали? Он передал его мне, эфесом вперед. Когда я взял его, Байярд взглянул на свои шкалы.
— Стрелки поднимаются до голубого, когда вы берете его в руку, — произнес он голосом, звенящим от напряжения, как буксирный трос.
Рукоять меча в моей руке задрожала. Ее тянуло, мягко, как будто невидимые пальцы тащили за него. Байярд изучал мое лицо. Я почувствовал капельку пота, стекающую вниз по левой брови.
Не знаю, каким образом, но я попытался поднять обломки, сделал шаг — давление стало сильнее. Пронзительно холодная голубая вспышка, как от статического электричества, заиграла по куску заржавленного железа на скамье. Еще один шаг… и вокруг конца моего ножа вспыхнуло слабое голубое жало. Краем глаза я видел, что все объекты вокруг меня мягко осветились в полутьме. На скамье что-то шевельнулось, посыпалась пыль. Я повернулся на несколько дюймов, движение прекратилось. Я сделал шаг в сторону — нечто развернулось следом за мной.
Байярд пальцем пошвырял пыль и поднял кусочек металла, весь в оспинах приблизительно три дюйма на шесть, скошенный с обеих краев, с желобком у центрального гребня.
— Обыкновенный кусок ржавого железа, — сказал я. — Что же заставляет его двигаться?
— Если я не ошибаюсь, мистер Кэрлон, — сказал Байярд, — это кусок вашего сломанного меча.
3
— Я не верю в магию, полковник, — возразил я.
— Никакой магии, — ответил Байярд. — Между объектами тонкие отношения: влечение между людьми и неодушевленными предметами, которые играют роль в их жизни.
— Это просто старое железо, Байярд, и ничего больше.
— Объекты — часть своего окружения, — возразил Байярд. — Каждый квант энергии материи в этой Вселенной был здесь с ее зарождения. Атомы, составившие это лезвие, были сформированы прежде, чем было сформировано Солнце;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29