Но не суть, а факт. Дело недоуменному следователю переслали.
На вид: это бандиты, а это чечены, Чернявенький их обвиняет от своего имени, и все. Даже ни одного доказательного свидетеля нет. Вот следователь операм и позвонил:
— Давайте мне Кострова, без него я всех отпускать должна. — Она женщиной оказалась, ее Любовью Павловной звали.
Тоже со всеми деликатно, уже на «вы» побеседовала. Не видит состава преступления, все свое требовали. Нагловато, конечно, но даже самоуправства не наблюдалось, хотя терпила пишет, что страдал от чеченов в ванне с наручниками и от Равиля по башке получал. И денег вроде отдал немерено, только где сам взял, не помнит.
Начальство УБЭП у оконфузившихся майоров спрашивают, как там, а те, мол, — ищем. Ну-ну, и по своим заботам расходятся. Так что пшик получился. Громкий, правда. Обыватель довольным остался. Общественный резонанс, конечно, а это главное…
23
Макарыч в черный чемоданчик вещички складывал. Папочку с чертежами, картами, эскизами проекта строительства мотеля, фальшивые документы на право владения Чернявеньким торговым центром — кидок не осуществленный, в утолок пистолет и обойму, отдельно кассеты с записью репкинских признаний в получении взяток, для шантажа неиспользованные, а также записи Чернявенького и Тани-Гали с последней памятной встречи, доллары в целлофановом мешочке на приличную сумму, ну и мелочишку разнообразную — мало ли у творческой бандитствующей личности расписок и документиков накопилось.
В последний раз старикаша окинул взглядом свое богатство и, вздохнув, защелкнул замочки.
«Сколько интересных тем не завершено, — подумал деятельный мафиози. — Ничего, придет и ваше время…»
Через час черный чемоданчик занял свое место в заранее заготовленном тайнике в пригородном поселке.
Прошло пять дней со дня ареста братвы, адвокат Равиля доставлял утешительные сведения в отношении перспективы скорейшего развала уголовного дела за отсутствием доказательств вины подозреваемых. Для следствия не хватало главного фигуранта, объявленного в розыск, Кострова, показания которого могли бы качнуть стрелки весов в одну или другую сторону.
Иванько и Татарчук уже не надеялись на скорую встречу с ускользнувшим из рук милицейских служащих удачливым беглецом, тот мог быть уже где угодно, блаженно наслаждаясь жизнью в любой точке мира. И это раздражало так и не сделавших карьеру бездарных служителей закона в свободное от набивания желудков время.
— Ох, я бы его! — произнес Татарчук и откусил половину батончика копченой колбасы, заботливо преподнесенной проверяемым накануне барыгой в числе других деликатесов.
В это время забренчал старый телефонный аппарат, установленный в кабинете дознавателей. Не успевший набить рот Иванько нехотя поднял трубку:
— Алло!
— Здравствуйте! — заскрипела мембрана мужским голосом. — Мог бы я поговорить со ст. опер, упами Иванько или Татарчуком?
— Это кто? — недовольно спросил вечный майор.
— Вы оставляли записку гражданину Кострову? — поинтересовался голос.
Иванько от неожиданности вскочил на толстые короткие ножки и замахал рукой, привлекая внимание Татарчука, показывая на трубку мясистым пальцем. Второй майор перестал жевать и с открытым ртом, из которого торчали непережеванные куски деликатеса, силился сообразить, что означают манипуляции встрепенувшегося коллеги, который сменив недовольный тон, мягко и даже вкрадчиво, заговорил:
— Андрей Дмитриевич! Это майор Иванько! Не могли бы вы подъехать по указанному в записке адресу для выяснения некоторых обстоятельств по одному делу?
— Чтобы по беспределу очутиться в камере вашего учреждения? — задал встречный вопрос Макарыч.
— Обещаю вам, — еще более вкрадчиво рассыпался в заверениях несостоявшийся герой-орденоносец, — все будет в полном соответствии с законом. — И для убедительности напыщенно добавил: — Даю слово российского офицера.
Упоминания офицерской чести вызвало у Кострова горькую усмешку, и он, в свою очередь, стебанулся:
— Гражданин майор! У вас текста Конституции случайно нет? Положите на него ладонь и поклянитесь.
Иванько подкола не понял и с серьезным видом, положив руку на Уголовный кодекс, торжественно произнес:
— Клянусь!
* * *
Являясь к мусорам, Макарыч руководствовался следующими доводами: во-первых, следствие, не выяснив всех обстоятельств, могло сколько угодно долго держать захваченных парней за решеткой, по крайней мере, о подобных случаях старикаша был наслышан; во-вторых, со слов адвоката, Равиль проявлял инициативу и отвечал на вопросы, на которые ответ мог быть только один: «не помню», или вообще молчал. Папка по делу обрастала бесполезными бумагами, но принимала внушительный вид и затрудняла действия по развалу следствия.
Всем известно, как прокуроры изучают материалы, если вообще к ним притрагиваются, в крайнем случае; оценивая стопки бумаг по толщине и на вес, продлевают санкции, не листая, а тем более не читая.
В-третьих, у Макарыча были свои понятия о кодексе чести. Если на «чехов» ему было по большому счету наплевать, то перед татарином и Вадимом он чувствовал себя неловко, находясь на свободе и не подтвердив своими показаниями их версии о невиновности.
В-четвертых, зачем скрываться, если исход известен заранее, и, в крайнем случае на суде, дело развалится. А беглецу в момент задержания в суматохе гнилые мусора могут в карманы наркоту, патроны или у кого-нибудь краденый кошелек сунуть. Такие подлянки тоже нередко встречаются в «правохоронительной» практике силовых структур. Доказывай потом, что не ишак…
Поправьте автора, господа офицеры, если он ошибается. Подискутируем и припомним многочисленные случаи невинно осужденных, даже на смерть… Молчите? Лень лишний раз ягодицы поднять? Или как?..
* * *
Славные майоры встретили Кострова у одного из многочисленных подъездов знаменитого дома, из окон которого, поговаривали, вся Сибирь как на ладони видна. Пройдя по длинным коридорам, по галерам с камерами предварительного заключения, открыв и захлопнув за собой охраняемые железные двери, разделяющие два криминальных мира на тех, кто уже сидит, и тех, кто сажает, но пока не сел; все трое добрались до мрачного кабинета, пропахшего водкой и селедкой. И еще чем-то, но, кажется, не только мочой.
Сели на три затрепанных, много повидавших стула и смотрят. Он на них, а они своими отвисшими подбородками на него. Все трое ворюги конченые, хотя и разной масти, да и принципов.
Эти этого, пользуясь властью и служебным положением, трахать собрались, в переносном смысле, конечно. Но и этот ко всему готов, по глазам видно, унижений никогда не забудет. Вернет с лихвой, некоторые враги на своей шкуре проверили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
На вид: это бандиты, а это чечены, Чернявенький их обвиняет от своего имени, и все. Даже ни одного доказательного свидетеля нет. Вот следователь операм и позвонил:
— Давайте мне Кострова, без него я всех отпускать должна. — Она женщиной оказалась, ее Любовью Павловной звали.
Тоже со всеми деликатно, уже на «вы» побеседовала. Не видит состава преступления, все свое требовали. Нагловато, конечно, но даже самоуправства не наблюдалось, хотя терпила пишет, что страдал от чеченов в ванне с наручниками и от Равиля по башке получал. И денег вроде отдал немерено, только где сам взял, не помнит.
Начальство УБЭП у оконфузившихся майоров спрашивают, как там, а те, мол, — ищем. Ну-ну, и по своим заботам расходятся. Так что пшик получился. Громкий, правда. Обыватель довольным остался. Общественный резонанс, конечно, а это главное…
23
Макарыч в черный чемоданчик вещички складывал. Папочку с чертежами, картами, эскизами проекта строительства мотеля, фальшивые документы на право владения Чернявеньким торговым центром — кидок не осуществленный, в утолок пистолет и обойму, отдельно кассеты с записью репкинских признаний в получении взяток, для шантажа неиспользованные, а также записи Чернявенького и Тани-Гали с последней памятной встречи, доллары в целлофановом мешочке на приличную сумму, ну и мелочишку разнообразную — мало ли у творческой бандитствующей личности расписок и документиков накопилось.
В последний раз старикаша окинул взглядом свое богатство и, вздохнув, защелкнул замочки.
«Сколько интересных тем не завершено, — подумал деятельный мафиози. — Ничего, придет и ваше время…»
Через час черный чемоданчик занял свое место в заранее заготовленном тайнике в пригородном поселке.
Прошло пять дней со дня ареста братвы, адвокат Равиля доставлял утешительные сведения в отношении перспективы скорейшего развала уголовного дела за отсутствием доказательств вины подозреваемых. Для следствия не хватало главного фигуранта, объявленного в розыск, Кострова, показания которого могли бы качнуть стрелки весов в одну или другую сторону.
Иванько и Татарчук уже не надеялись на скорую встречу с ускользнувшим из рук милицейских служащих удачливым беглецом, тот мог быть уже где угодно, блаженно наслаждаясь жизнью в любой точке мира. И это раздражало так и не сделавших карьеру бездарных служителей закона в свободное от набивания желудков время.
— Ох, я бы его! — произнес Татарчук и откусил половину батончика копченой колбасы, заботливо преподнесенной проверяемым накануне барыгой в числе других деликатесов.
В это время забренчал старый телефонный аппарат, установленный в кабинете дознавателей. Не успевший набить рот Иванько нехотя поднял трубку:
— Алло!
— Здравствуйте! — заскрипела мембрана мужским голосом. — Мог бы я поговорить со ст. опер, упами Иванько или Татарчуком?
— Это кто? — недовольно спросил вечный майор.
— Вы оставляли записку гражданину Кострову? — поинтересовался голос.
Иванько от неожиданности вскочил на толстые короткие ножки и замахал рукой, привлекая внимание Татарчука, показывая на трубку мясистым пальцем. Второй майор перестал жевать и с открытым ртом, из которого торчали непережеванные куски деликатеса, силился сообразить, что означают манипуляции встрепенувшегося коллеги, который сменив недовольный тон, мягко и даже вкрадчиво, заговорил:
— Андрей Дмитриевич! Это майор Иванько! Не могли бы вы подъехать по указанному в записке адресу для выяснения некоторых обстоятельств по одному делу?
— Чтобы по беспределу очутиться в камере вашего учреждения? — задал встречный вопрос Макарыч.
— Обещаю вам, — еще более вкрадчиво рассыпался в заверениях несостоявшийся герой-орденоносец, — все будет в полном соответствии с законом. — И для убедительности напыщенно добавил: — Даю слово российского офицера.
Упоминания офицерской чести вызвало у Кострова горькую усмешку, и он, в свою очередь, стебанулся:
— Гражданин майор! У вас текста Конституции случайно нет? Положите на него ладонь и поклянитесь.
Иванько подкола не понял и с серьезным видом, положив руку на Уголовный кодекс, торжественно произнес:
— Клянусь!
* * *
Являясь к мусорам, Макарыч руководствовался следующими доводами: во-первых, следствие, не выяснив всех обстоятельств, могло сколько угодно долго держать захваченных парней за решеткой, по крайней мере, о подобных случаях старикаша был наслышан; во-вторых, со слов адвоката, Равиль проявлял инициативу и отвечал на вопросы, на которые ответ мог быть только один: «не помню», или вообще молчал. Папка по делу обрастала бесполезными бумагами, но принимала внушительный вид и затрудняла действия по развалу следствия.
Всем известно, как прокуроры изучают материалы, если вообще к ним притрагиваются, в крайнем случае; оценивая стопки бумаг по толщине и на вес, продлевают санкции, не листая, а тем более не читая.
В-третьих, у Макарыча были свои понятия о кодексе чести. Если на «чехов» ему было по большому счету наплевать, то перед татарином и Вадимом он чувствовал себя неловко, находясь на свободе и не подтвердив своими показаниями их версии о невиновности.
В-четвертых, зачем скрываться, если исход известен заранее, и, в крайнем случае на суде, дело развалится. А беглецу в момент задержания в суматохе гнилые мусора могут в карманы наркоту, патроны или у кого-нибудь краденый кошелек сунуть. Такие подлянки тоже нередко встречаются в «правохоронительной» практике силовых структур. Доказывай потом, что не ишак…
Поправьте автора, господа офицеры, если он ошибается. Подискутируем и припомним многочисленные случаи невинно осужденных, даже на смерть… Молчите? Лень лишний раз ягодицы поднять? Или как?..
* * *
Славные майоры встретили Кострова у одного из многочисленных подъездов знаменитого дома, из окон которого, поговаривали, вся Сибирь как на ладони видна. Пройдя по длинным коридорам, по галерам с камерами предварительного заключения, открыв и захлопнув за собой охраняемые железные двери, разделяющие два криминальных мира на тех, кто уже сидит, и тех, кто сажает, но пока не сел; все трое добрались до мрачного кабинета, пропахшего водкой и селедкой. И еще чем-то, но, кажется, не только мочой.
Сели на три затрепанных, много повидавших стула и смотрят. Он на них, а они своими отвисшими подбородками на него. Все трое ворюги конченые, хотя и разной масти, да и принципов.
Эти этого, пользуясь властью и служебным положением, трахать собрались, в переносном смысле, конечно. Но и этот ко всему готов, по глазам видно, унижений никогда не забудет. Вернет с лихвой, некоторые враги на своей шкуре проверили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54