— Хорошо, предлагаю компромисс, — сказал я. — Все, кроме уголовщины, — и вы помогаете мне его вытащить. Идет?
— У нас, как и у вас в Америке, существует срок давности, мистер Драм. А я всего лишь полицейский.
— Вот-вот, и ради этого вы мне здесь полчаса втолковываете, почему вы не обычный полицейский. Прошло почти двенадцать лет с тех пор, как Сиверинг был здесь. Можем мы допустить, что срок давности действует лишь на уголовные преступления?
— С моральной точки зрения...
— С моральной, черт побери. Двенадцать лет. Это все равно, что обвинять сына в преступлениях, совершенных его отцом.
— Значит, сейчас вы уже выступаете в роли адвоката. Интересное занятие.
— Я не знаю, нуждается ли Сиверинг в защите. Надеюсь, что нет. На его поиски меня направил мой клиент. Сиверинг, которого он разыскивает — добропорядочный человек, и я ищу такого Сиверинга. Именно такого Сиверинга я разыскиваю!
Он посмотрел на меня. Его брови сползлись на переносице, поцеловались и слились в объятии.
— Если вы найдете Фреда Сиверинга, я сделаю все, чтобы помочь вам.
— Тогда я согласен быть вашей наживкой, — ответил я.
Мы пожали друг другу руки, и мальчики отвезли меня назад в "Шаумбургер Хоф".
Это был самый странный полицейский из тех, кого я когда-либо встречал, и мне даже не пришло в голову узнать, как его зовут.
Глава 4
Рассвет уже брезжил сквозь туман, когда мы подъехали к отелю. Водитель кивнул. Человек, сидевший рядом со мной на заднем сиденье "Мерседеса", перегнулся через мои колени и открыл дверцу. Я вылез с мыслью о том, разыгрывала ли западногерманская служба безопасности со мной эту контрразведывательную пьесу "с листа". Они пришли за мной с "Люгером" наперевес, а домой сопроводили, словно особу королевской крови. По крайней мере, для полицейских такое обхождение можно было считать королевским. Обычно, имея дело с полицией, вы добираетесь до дома самостоятельно.
Я проводил взглядом скрывшийся в тумане черный "Мерседес-Бенц" и вошел в вестибюль через главный вход. "Теперь ты на виду, Чет Драм", — подумал я. Черт возьми, когда выйдут вечерние газеты, я стану героем. Я поднялся по лестнице мимо полной женщины в цветастом халате, теревшей матово поблескивавшие ступени жесткой щеткой с мыльной водой.
В номере я уселся на кровать. Чем больше я думал о последнем разговоре, тем более бессмысленным он мне казался. У меня еще оставалось немного "Мартеля" и пара сигарет, и я знал, что проснусь чертовски голодным. Так. Скинуть обувь. Усталое тело, получившее вчера, как это уже случалось раньше и еще случится в будущем, свою порцию тумаков, вытянулось на кровати. Пришло и для тебя, Драм, время забыться во сне.
Но я еще долго лежал без сна, вперив взор в потолок. У частных сыщиков тоже бывают свои черные дни.
В Бонне выходят две газеты: утренняя и вечерняя. Обе они распространяются также и в Бад-Годесберге, где выходит только еженедельник наподобие "Броукн Тайнз Гэзет" в Небраске. Утреннюю газету я проспал, потому что для меня это было бы слишком рано. Я заказал второй завтрак, к которому по желанию клиента в "Шаумбургере" подавали теплое водянистое пиво. Я заказал завтрак без пива. Позавтракав, я отыскал на улице телефон-автомат и позвонил в "Мелем Ауэ", небольшой schloss на другом берегу Рейна, где несколько помещений занимали ребята из ЦРУ. Я попросил к телефону Эндрю Дайнина и, через несколько мгновений услышав его голос, произнес:
— Это говорят из службы безопасности. Мы здесь как раз собираемся казнить одного парня по фамилии Драм. По какому адресу вам выслать тело?
Энди Дайнин в начале пятидесятых окончил академию ФБР и по истечении первого срока контракта перешел на работу в ЦРУ. Я же после моего первого и последнего контракта с ФБР открыл частную лавочку. Энди захотелось увидеть мир, а я посчитал, что за время войны наслушался достаточно чужих приказов, чтобы тратить на это занятие еще и остаток своей жизни.
— Вашингтон, здание ФБР, — выпалил Энди, не задумываясь. — Чтобы старик Гувер посмеялся и сказал: "Ну, а я что говорил?" Что нового, Чет?
— Коренастый, солидный парень, немец, по-английски шпарит лучше, чем я, бритый череп, примерно равное ему по выразительности лицо и незабываемые брови?
— Служба безопасности? — спросил Энди с трепетом в голосе.
— Ага. Не хотел тебя запугивать.
— Йоахим Ферге, сынок. По известным причинам за глаза его называют "Боннским бульдогом". Надеюсь, что ты не дергал его за хвост или что-нибудь в этом роде, — сказал Энди, добавив, — если ты, конечно, не против таких сравнений.
— Ну да, метафора. Черт, мне показалось, что я пришелся ему по душе. И еще, что он собирается поудить рыбку, а наживкой буду я.
— Тогда, сынок, обрубай концы и уноси ноги, покуда цел.
— Не могу, Энди. А что такого ты знаешь о Ферге?
— Он безжалостен. И имеет бзик по поводу структуры тоталитарной личности и всякого такого. Он великий полицейский, но у него нет и никогда не будет друзей. С Ферге надо всегда держать ухо востро, потому что, если ты как-то не так скажешь ему: "Доброе утро", лет эдак через десять он это припомнит, чтобы доказать тебе то, о существовании чего в себе ты даже и не подозревал.
— А я-то думал, он играл "с листа".
— Если это означает то, что под этим понимаю я, Йоахим Ферге никогда "с листа" не играет. Он, можно сказать, планирует, как планировать свои планы. Он обдумает проблему со всех сторон еще до того, как ты узнаешь о ее существовании. Если ты не уверен, что он на твоей стороне, сынок, то держись от него подальше.
— Он большая шишка?
— Третий сверху в иерархии всей западногерманской службы безопасности. Те двое, что над ним, более искушенные администраторы и политики, но Ферге — полицейский до мозга костей, и они отдают ему должное.
Я присвистнул.
— А что этот Ферге может иметь общего с бывшим нацистом по имени Вильгельм Руст?
— Вот об этом-то я и собирался сказать. Руст сидит у Ферге в кармане. Сейчас, когда Руст закончил свои россказни в бундестаге об условиях содержания в тюрьме для военных преступников, он должен будет поведать Ферге о кое-каких событиях двенадцатилетней давности в Гармиш-Партенкирхене. Тебе что, неинтересно?
— Наоборот, очень интересно. Но ты-то откуда все это знаешь?
— От Сиверинга, сынок. Он уже был здесь. А раз ты его ищешь, то, я так понимаю, он опять в Германии.
Я говорил Энди Дайнину, что веду розыск Сиверинга, потому что туда, куда Энди может сунуть свой нос, меня и близко не подпустят. И еще, он всегда умел держать язык за зубами.
— Руст сейчас не скажет Ферге ничего. Он уже не у него в кармане. Он сейчас или в бегах, или уже покойник.
Я рассказал Энди о том, что произошло прошлой ночью на Рейне, и спросил, что он слышат о "красных".
— Да, черт возьми, "красным" Руст нужен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54