.. Можно еще сигарету?
Она взяла сигарету и спички. В се руках не было ни малейшей дрожи. Она продолжила:
— Я изучила немецкий язык и говорю на нем, как на родном. И я выяснила все, что можно было выяснить об операции "Айс Скейт", так ее называли. Тетя умерла, оставив мне немного денег. И вот я здесь, мистер Драм, и не уеду до тех пор, пока не узнаю, кто убил моего отца. Я должна это знать. Должна! У вас бывало так, чтобы каждую ночь — один и тот же кошмар?..
Ее речь неожиданно перешла во всхлипывания. Она поглощала сигарету, как лекарство, глубоко затягиваясь дымом, роняя пепел на пол и тут же наступая на него. Я тоже был вроде лекарства. Она уронила голову мне на грудь и зарыдала. Я легонько потрепал ее по волосам, уловил смутный цветочно-мускусный аромат ее духов и стал ждать, когда у нее начнется истерика. Но она меня одурачила.
Она отстранилась от меня, и я прочел досаду в ее глазах. Она сказала:
— И, кроме того, здесь замешаны деньги. Золото.
— И что же?
— Я встречалась с одним русским, сотрудником посольства СССР в Вашингтоне. Вся эта история, по-моему, его позабавила. В составе Красной Армии он был в Австрии, немного южнее Гармиша. Если хоть какая-то часть из этих двухсот тысяч долларов была использована партизанами — неважно, какими, — ему бы обязательно стало об этом известно. По крайней мере, он сказал мне так. Но эти деньги нигде не всплыли.
— Так, — промолвил я. Что я мог сказать еще?
— Именно поэтому Вильгельм Руст должен рассказать все. Он лучше, чем кто-либо другой, знает историю с операцией "Айс Скейт".
— А как вы думаете, что на самом деле произошло?
— Сиверинг и Борман сделали что-то такое, чего не должны были делать. Отец узнал об этом. Он не был кадровым военным, мистер Драм, но он был хорошим солдатом. В гражданской жизни он был юристом. Борман и Сиверинг совершили что-то очень нехорошее, например, передали золото без разрешения. В общем, что-то такое, за что их могли отдать под трибунал. У них не было другого выбора, и они убили отца.
Она опять издала всхлипывающий звук. Я достал из тумбочки бутылку с "Мартелем" и налил ей хорошую дозу.
— В это время дня мне всегда немного не по себе, — призналась она.
— Ни в какое время дня не стоит так реветь. Выпейте-ка.
Она с готовностью, чуть не поперхнувшись, проглотила бренди и со стуком поставила стакан. Ее глаза увлажнились, и она произнесла:
— Да, чуть не забыла. Зигмунд Штрейхер. Я видела, что именно с ним Фред Сиверинг встречался здесь, в Бонне.
— Откуда вы знаете Штрейхера?
— Штрейхер с сестрой были членами ячейки гитлерюгенда в Гармише, но к концу войны ушли к партизанам, которыми руководили "красные". Когда я приехала в Германию, я прямиком направилась в Берлин, чтобы увидеться со Штрейхером, но он не стал со мной говорить. Это был самый большой и мощный мужчина, какого я когда-либо видела, мистер Драм, не считая, конечно, моего отца. А сестра его — ну, вылитая валькирия. Он не произнес ни слова, просто стоял и наблюдал, как она выкинула меня вон.
— Вы, должно быть, выдвинули слишком резкие обвинения?
— А вы как поступили бы на моем месте? Видала я, как вы тут на меня собак вешали, только бы я разговорилась.
— Прошлой ночью Вильгельма Руста пытались похитить именно Штрейхеры. Я видел, как они убили человека, мисс Киог. Не думаю, что вам стоит с ними связываться.
— Я намерена иметь дело с любым, с кем я сочту нужным, — она направилась к кровати, где лежала се сумочка. Приличных размеров сумка из синтетической резины с кожаной лямкой. В такую сумочку свободно вошла бы провизия для пикника на четверых, или полное издание "Заката и падения Римской империи", или же кинокамера. Но всего этого в сумке не было. Там находился внушительных размеров автоматический "Люгер", который она быстро выхватила и наставила на меня.
— С любым, с кем я сочту нужным, — повторила она. — Включая вас, мистер Драм. Ну, сейчас-то вы мне скажете, где находится Вильгельм Руст?
— Вы знаете, что произойдет, если вы попробуете пальнуть из этой штуковины? — сказал я, делая шаг по направлению к ней. — Вы отлетите на полкомнаты, а в потолке будет дырка.
— Вильгельм Руст. И не приближайтесь ко мне.
— Я же вам уже сказал. Я всего лишь столкнул его с лодки. Думаю, что он жив. Йоахим Ферге считает, что он скрывается. А как поступили Штрейхеры, когда вы показали им этот "Люгер"? — моя речь лилась легко и свободно, но ладони стали влажными.
Она усмехнулась, потом, видно, передумала и насупилась:
— Зиглинда Штрейхер отобрала его у меня и вдобавок еще двинула кулаком по носу.
— Я не буду бить вас по носу, — пообещал я, вытянув вперед руку.
Она исследовала мою кисть и вложила в нее "Люгер". Он был тяжелый и заряжен.
— Можно мне остаться с вами до тех пор, пока выйдет вечерняя газета? — спросила она.
"Вот так функционирует детское мышление, — подумал я, — мечется, словно резиновый шарик в настольном бильярде. Или мышление сумасшедшего. Сцена первая: "Люгер". Занавес. Сцена вторая: новые персонажи в исполнении тех же актеров, а "Люгера" как и не бывало".
И здесь я вспомнил о Йоахиме Ферге. Его мысль работала таким же образом, однако в Ферге не было ничего ни от ребенка, ни от сумасшедшего. Просто у него была идефикс. Мания авторитарной личности. Он наскакивал на нее и так, и сяк, пинал, цеплял и заваливал, прыгал на ней вверх и вниз, сидел у нее на голове. У Ферге была своя логика, потому что у него все сфокусировалось на этой мании. А у Пэтти Киог был свой пунктик — гибель се отца.
— Herr Бронфенбреннер готов держать пари, что те, кто пытался похитить или убить Вильгельма Руста, нанесут вам сегодня вечером визит. Если это Штрейхеры, то я хочу быть здесь.
— Кто еще такой этот Herr Бронфенбреннер, черт побери?
— А, извините. Это парень из газеты. Он всячески мне помогает, а если мне становится известно что-нибудь новенькое об операции "Айс Скейт", я сообщаю ему. Как вы думаете, они придут? То есть, Штрейхеры?
— Ага, — сказал я.
— Я могу остаться?
— Нет, — отрезал я.
— Хорошо, я буду ждать на улице. Я узнаю их и...
— И что? Если бы у вас была хоть капля здравого смысла, вы бы уже упаковали свой чемодан, помахали Германии вашим славным хвостиком и первым же самолетом улетели бы в Штаты.
— Вы знаете, что этого не будет. Ну пожалуйста, мистер Драм!
Я чертовски хотел избавиться от нее, потому что чувствовал, что сегодня вечером опять начнут выскакивать всякие сюрпризы, которые, если уж они принялись делать это, вылетают с треском, ну прямо как шутихи в китайский Новый год. Но что, черт возьми, я мог поделать? Без меня она наделала бы еще больших глупостей, чем со мной. По крайней мере, здесь я буду иметь возможность за ней приглядывать.
Я вздохнул и сказал:
— Пэтти, тебе лучше называть меня Четом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Она взяла сигарету и спички. В се руках не было ни малейшей дрожи. Она продолжила:
— Я изучила немецкий язык и говорю на нем, как на родном. И я выяснила все, что можно было выяснить об операции "Айс Скейт", так ее называли. Тетя умерла, оставив мне немного денег. И вот я здесь, мистер Драм, и не уеду до тех пор, пока не узнаю, кто убил моего отца. Я должна это знать. Должна! У вас бывало так, чтобы каждую ночь — один и тот же кошмар?..
Ее речь неожиданно перешла во всхлипывания. Она поглощала сигарету, как лекарство, глубоко затягиваясь дымом, роняя пепел на пол и тут же наступая на него. Я тоже был вроде лекарства. Она уронила голову мне на грудь и зарыдала. Я легонько потрепал ее по волосам, уловил смутный цветочно-мускусный аромат ее духов и стал ждать, когда у нее начнется истерика. Но она меня одурачила.
Она отстранилась от меня, и я прочел досаду в ее глазах. Она сказала:
— И, кроме того, здесь замешаны деньги. Золото.
— И что же?
— Я встречалась с одним русским, сотрудником посольства СССР в Вашингтоне. Вся эта история, по-моему, его позабавила. В составе Красной Армии он был в Австрии, немного южнее Гармиша. Если хоть какая-то часть из этих двухсот тысяч долларов была использована партизанами — неважно, какими, — ему бы обязательно стало об этом известно. По крайней мере, он сказал мне так. Но эти деньги нигде не всплыли.
— Так, — промолвил я. Что я мог сказать еще?
— Именно поэтому Вильгельм Руст должен рассказать все. Он лучше, чем кто-либо другой, знает историю с операцией "Айс Скейт".
— А как вы думаете, что на самом деле произошло?
— Сиверинг и Борман сделали что-то такое, чего не должны были делать. Отец узнал об этом. Он не был кадровым военным, мистер Драм, но он был хорошим солдатом. В гражданской жизни он был юристом. Борман и Сиверинг совершили что-то очень нехорошее, например, передали золото без разрешения. В общем, что-то такое, за что их могли отдать под трибунал. У них не было другого выбора, и они убили отца.
Она опять издала всхлипывающий звук. Я достал из тумбочки бутылку с "Мартелем" и налил ей хорошую дозу.
— В это время дня мне всегда немного не по себе, — призналась она.
— Ни в какое время дня не стоит так реветь. Выпейте-ка.
Она с готовностью, чуть не поперхнувшись, проглотила бренди и со стуком поставила стакан. Ее глаза увлажнились, и она произнесла:
— Да, чуть не забыла. Зигмунд Штрейхер. Я видела, что именно с ним Фред Сиверинг встречался здесь, в Бонне.
— Откуда вы знаете Штрейхера?
— Штрейхер с сестрой были членами ячейки гитлерюгенда в Гармише, но к концу войны ушли к партизанам, которыми руководили "красные". Когда я приехала в Германию, я прямиком направилась в Берлин, чтобы увидеться со Штрейхером, но он не стал со мной говорить. Это был самый большой и мощный мужчина, какого я когда-либо видела, мистер Драм, не считая, конечно, моего отца. А сестра его — ну, вылитая валькирия. Он не произнес ни слова, просто стоял и наблюдал, как она выкинула меня вон.
— Вы, должно быть, выдвинули слишком резкие обвинения?
— А вы как поступили бы на моем месте? Видала я, как вы тут на меня собак вешали, только бы я разговорилась.
— Прошлой ночью Вильгельма Руста пытались похитить именно Штрейхеры. Я видел, как они убили человека, мисс Киог. Не думаю, что вам стоит с ними связываться.
— Я намерена иметь дело с любым, с кем я сочту нужным, — она направилась к кровати, где лежала се сумочка. Приличных размеров сумка из синтетической резины с кожаной лямкой. В такую сумочку свободно вошла бы провизия для пикника на четверых, или полное издание "Заката и падения Римской империи", или же кинокамера. Но всего этого в сумке не было. Там находился внушительных размеров автоматический "Люгер", который она быстро выхватила и наставила на меня.
— С любым, с кем я сочту нужным, — повторила она. — Включая вас, мистер Драм. Ну, сейчас-то вы мне скажете, где находится Вильгельм Руст?
— Вы знаете, что произойдет, если вы попробуете пальнуть из этой штуковины? — сказал я, делая шаг по направлению к ней. — Вы отлетите на полкомнаты, а в потолке будет дырка.
— Вильгельм Руст. И не приближайтесь ко мне.
— Я же вам уже сказал. Я всего лишь столкнул его с лодки. Думаю, что он жив. Йоахим Ферге считает, что он скрывается. А как поступили Штрейхеры, когда вы показали им этот "Люгер"? — моя речь лилась легко и свободно, но ладони стали влажными.
Она усмехнулась, потом, видно, передумала и насупилась:
— Зиглинда Штрейхер отобрала его у меня и вдобавок еще двинула кулаком по носу.
— Я не буду бить вас по носу, — пообещал я, вытянув вперед руку.
Она исследовала мою кисть и вложила в нее "Люгер". Он был тяжелый и заряжен.
— Можно мне остаться с вами до тех пор, пока выйдет вечерняя газета? — спросила она.
"Вот так функционирует детское мышление, — подумал я, — мечется, словно резиновый шарик в настольном бильярде. Или мышление сумасшедшего. Сцена первая: "Люгер". Занавес. Сцена вторая: новые персонажи в исполнении тех же актеров, а "Люгера" как и не бывало".
И здесь я вспомнил о Йоахиме Ферге. Его мысль работала таким же образом, однако в Ферге не было ничего ни от ребенка, ни от сумасшедшего. Просто у него была идефикс. Мания авторитарной личности. Он наскакивал на нее и так, и сяк, пинал, цеплял и заваливал, прыгал на ней вверх и вниз, сидел у нее на голове. У Ферге была своя логика, потому что у него все сфокусировалось на этой мании. А у Пэтти Киог был свой пунктик — гибель се отца.
— Herr Бронфенбреннер готов держать пари, что те, кто пытался похитить или убить Вильгельма Руста, нанесут вам сегодня вечером визит. Если это Штрейхеры, то я хочу быть здесь.
— Кто еще такой этот Herr Бронфенбреннер, черт побери?
— А, извините. Это парень из газеты. Он всячески мне помогает, а если мне становится известно что-нибудь новенькое об операции "Айс Скейт", я сообщаю ему. Как вы думаете, они придут? То есть, Штрейхеры?
— Ага, — сказал я.
— Я могу остаться?
— Нет, — отрезал я.
— Хорошо, я буду ждать на улице. Я узнаю их и...
— И что? Если бы у вас была хоть капля здравого смысла, вы бы уже упаковали свой чемодан, помахали Германии вашим славным хвостиком и первым же самолетом улетели бы в Штаты.
— Вы знаете, что этого не будет. Ну пожалуйста, мистер Драм!
Я чертовски хотел избавиться от нее, потому что чувствовал, что сегодня вечером опять начнут выскакивать всякие сюрпризы, которые, если уж они принялись делать это, вылетают с треском, ну прямо как шутихи в китайский Новый год. Но что, черт возьми, я мог поделать? Без меня она наделала бы еще больших глупостей, чем со мной. По крайней мере, здесь я буду иметь возможность за ней приглядывать.
Я вздохнул и сказал:
— Пэтти, тебе лучше называть меня Четом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54