Почему бы тебе не поговорить с Дереком Хэтфилдом? Мне очень интересно, кто заставил ФБР отказаться от этого дела с подложными акциями.
– Сейчас я говорю с тобой. А что касается Хэтфилда, ты не знаешь, почему его имя оказалось в списке посетителей фондовой биржи в ту ночь, когда кто-то вломился в офис «Тилфорд и Саттон»?
– Спроси Хэтфилда, что он там делал.
– Он сказал, что его там не было. Я пожала плечами:
– Фэбээровцы никогда ничего не говорят. Ты же знаешь.
– Так же, как и ты. Только у них есть на это право, а у тебя нет. Зачем ты поехала к Стефану Хершелю?
– Он пригласил меня.
– Ну да. Прошлой ночью сожгли твою квартиру, и ты чувствовала себя так погано, что решила съездить на чай в пригород. Черт бы тебя побрал, Вики, честное слово!
Мэллори действительно был расстроен. Обычно он не ругается на женщин. У Финчли был озабоченный вид, я тоже забеспокоилась, но не могла же я подставить Стефана под удар. Из-за этих поддельных акций старика чуть не убили. Не хватало еще, чтобы его арестовали.
В пять часов Бобби вынес мне обвинение в уклонении от дачи показаний. У меня взяли отпечатки пальцев, сфотографировали и отправили на Двадцать шестую улицу в камеру к довольно неприятным проституткам. На большинстве из них были короткие юбки и туфли на высоких каблуках – я подумала, что ночью в тюрьме теплее, чем на Раш и Оук, где они работают. Поначалу они проявляли ко мне некоторую враждебность, пытаясь выяснить, не промышляю ли я на их территории.
– Простите, леди, на мне обвинение в убийстве.
Да, убит мой сожитель, объяснила я. Да, сукин сын бил меня. Но когда он попытался спалить меня заживо – это стало последней каплей. Я показала им ожоги на руках. Разразилась буря сочувственных возгласов:
– О дорогая, ты правильно поступила... Случись такое со мной, я спустила бы с него шкуру...
– Помню, Фредди попытался меня зарезать, так я вылила на него кипяток...
Они скоро забыли о моем существовании, каждая старалась переплюнуть другую, рассказывая о мужском насилии и хвастаясь тем, как она выходит из положения. Эти истории заставили меня содрогнуться. Однако в восемь, когда фредди и слимсы приехали вызволять их из тюрьмы, девочки изобразили бурную радость. Я подумала, что сейчас эти парни повезут их к себе домой.
В девять за мной пришел Фримэн Картер. Он – партнер в фирме «Кроуфорд», высокопрестижной фирме моего бывшего мужа, – занимается там криминальными расследованиями. Фримэн – постоянный раздражитель для Дика, моего бывшего мужа, потому что всегда принимал мою работу всерьез. Он не только приятный, на свой англосаксонский манер, человек, но и хорошо ко мне относится.
– Привет, Фримэн. Все проститутки уехали со своими сутенерами час назад, одна я осталась. Похоже, я не очень-то ценная шлюха.
– Привет, Вик. Будь у тебя зеркало, ты бы поняла, почему твоя цена так упала. В одиннадцать состоится слушание твоего дела в женском суде. Простая формальность, тебя отпустят под честное слово.
Честное слово – это значит: «я-торжественно-клянусь-прийти-на-судебное-разбирательство»; оно дается людьми, которых суд считает ответственными гражданами. Такими, как я. Фримэн одолжил мне расческу, и я по возможности привела себя в порядок.
Мы прошли по коридору в маленькую комнату для заседаний. Фримэн выглядел, как всегда, великолепно: элегантный, светлые волосы коротко подстрижены, чисто выбрит, прекрасно сшитый синий костюм облегает худое тело. Если я хотя бы наполовину выглядела так же погано, как чувствовала себя, то вид у меня, должно быть, и вправду был отвратительный. Фримэн взглянул на часы.
– Хочешь поговорить? Они задержали тебя, потому что чувствуют: ты утаиваешь факты касательно Стефана Хершеля.
– Это правда, – призналась я. – Как он?
– По пути сюда я позвонил в больницу. Он в отделении интенсивной терапии, но похоже, его состояние стабилизируется.
– Понятно. – Я уже чувствовала себя намного лучше. – Ты знаешь, что в пятидесятые он занимался подделкой ценных бумаг и документов? Боюсь, кто-то ранил его, потому что он разыгрывал из себя детектива в связи с подлогом каких-нибудь ценных бумаг. Но я не могу сказать об этом Бобби Мэллори, пока не поговорю со стариком. Просто не хочу, чтобы у него были неприятности с полицией и ФБР.
Фримэн сделал кислое лицо:
– Если бы я был твоим сутенером, я бы отлупил тебя вешалкой. Но пока я твой адвокат, могу ли я попросить тебя рассказать Мэллори все, что ты знаешь? Он хороший коп и не будет сажать в тюрьму восьмидесятилетнего старика.
– Он-то нет, но Дерек Хэтфилд посадит через тридцать секунд. Даже быстрее. А если фэбээровцы зашевелятся, то ни я, ни Бобби, ни ты ничего не сможем сделать.
Фримэн так и не согласился со мной, даже после того как я рассказала ему о фальшивых акциях и роли дяди Стефана в этой истории, но с апломбом протащил меня через судебное слушание. Он высадил меня на остановке окружной железной дороги на шоссе Рузвельта, поцеловал на прощание и сказал:
– Этот поцелуй – доказательство моей преданности, Вик.
Тебе следует немедленно принять ванну.
Я доехала на электричке до Ховард-стрит, пересела на экспресс, потом прошла несколько кварталов до своей машины. Ванна, сон, Роджер, Лотти и дядя Стефан... Лучше бы все это было в обратном порядке, но прежде, чем с кем-то разговаривать, надо вымыться.
И все-таки намеченная последовательность несколько нарушилась – когда я вернулась на Хэнкок, меня ждал Роджер. Он разговаривал по телефону, очевидно с «Аяксом». Я помахала ему рукой и проследовала в ванную. Он вошел через десять минут после того, как я улеглась в ванну. Точнее, попыталась улечься. Это было одно из тех новомодных сооружений, в которых колени надо прижимать к подбородку. В моей квартире была прекрасная ванна тридцатых годов, достаточно длинная, чтобы в ней мог свободно разлечься высокий человек. Роджер закрыл крышку унитаза и сел на него.
– Полиция разбудила меня в час ночи, чтобы расспросить насчет твоего кислотного ожога. Я рассказал все, что знал, то есть чертовски мало. Я представления не имел, где ты была, что делала, какая тебе грозила опасность. Вчера утром я умолял тебя не выкидывать никаких глупостей. Но когда я просыпаюсь в час ночи, тебя нет рядом и никакой записки... Черт возьми, Вики, почему ты так поступаешь?
Я села в ванне.
– У меня был напряженный вечер. Сначала я спасала жизнь старику, затем пять часов проторчала в тюрьме Северного округа, потом четыре часа в городской тюрьме. У меня было право на один телефонный звонок – я использовала его, чтобы позвонить адвокату. Так как дома была только его дочка, я не могла ничего передать друзьям или родственникам.
– Но, черт побери, Вик, ты же знаешь, как я волнуюсь за тебя и из-за всех этих дел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
– Сейчас я говорю с тобой. А что касается Хэтфилда, ты не знаешь, почему его имя оказалось в списке посетителей фондовой биржи в ту ночь, когда кто-то вломился в офис «Тилфорд и Саттон»?
– Спроси Хэтфилда, что он там делал.
– Он сказал, что его там не было. Я пожала плечами:
– Фэбээровцы никогда ничего не говорят. Ты же знаешь.
– Так же, как и ты. Только у них есть на это право, а у тебя нет. Зачем ты поехала к Стефану Хершелю?
– Он пригласил меня.
– Ну да. Прошлой ночью сожгли твою квартиру, и ты чувствовала себя так погано, что решила съездить на чай в пригород. Черт бы тебя побрал, Вики, честное слово!
Мэллори действительно был расстроен. Обычно он не ругается на женщин. У Финчли был озабоченный вид, я тоже забеспокоилась, но не могла же я подставить Стефана под удар. Из-за этих поддельных акций старика чуть не убили. Не хватало еще, чтобы его арестовали.
В пять часов Бобби вынес мне обвинение в уклонении от дачи показаний. У меня взяли отпечатки пальцев, сфотографировали и отправили на Двадцать шестую улицу в камеру к довольно неприятным проституткам. На большинстве из них были короткие юбки и туфли на высоких каблуках – я подумала, что ночью в тюрьме теплее, чем на Раш и Оук, где они работают. Поначалу они проявляли ко мне некоторую враждебность, пытаясь выяснить, не промышляю ли я на их территории.
– Простите, леди, на мне обвинение в убийстве.
Да, убит мой сожитель, объяснила я. Да, сукин сын бил меня. Но когда он попытался спалить меня заживо – это стало последней каплей. Я показала им ожоги на руках. Разразилась буря сочувственных возгласов:
– О дорогая, ты правильно поступила... Случись такое со мной, я спустила бы с него шкуру...
– Помню, Фредди попытался меня зарезать, так я вылила на него кипяток...
Они скоро забыли о моем существовании, каждая старалась переплюнуть другую, рассказывая о мужском насилии и хвастаясь тем, как она выходит из положения. Эти истории заставили меня содрогнуться. Однако в восемь, когда фредди и слимсы приехали вызволять их из тюрьмы, девочки изобразили бурную радость. Я подумала, что сейчас эти парни повезут их к себе домой.
В девять за мной пришел Фримэн Картер. Он – партнер в фирме «Кроуфорд», высокопрестижной фирме моего бывшего мужа, – занимается там криминальными расследованиями. Фримэн – постоянный раздражитель для Дика, моего бывшего мужа, потому что всегда принимал мою работу всерьез. Он не только приятный, на свой англосаксонский манер, человек, но и хорошо ко мне относится.
– Привет, Фримэн. Все проститутки уехали со своими сутенерами час назад, одна я осталась. Похоже, я не очень-то ценная шлюха.
– Привет, Вик. Будь у тебя зеркало, ты бы поняла, почему твоя цена так упала. В одиннадцать состоится слушание твоего дела в женском суде. Простая формальность, тебя отпустят под честное слово.
Честное слово – это значит: «я-торжественно-клянусь-прийти-на-судебное-разбирательство»; оно дается людьми, которых суд считает ответственными гражданами. Такими, как я. Фримэн одолжил мне расческу, и я по возможности привела себя в порядок.
Мы прошли по коридору в маленькую комнату для заседаний. Фримэн выглядел, как всегда, великолепно: элегантный, светлые волосы коротко подстрижены, чисто выбрит, прекрасно сшитый синий костюм облегает худое тело. Если я хотя бы наполовину выглядела так же погано, как чувствовала себя, то вид у меня, должно быть, и вправду был отвратительный. Фримэн взглянул на часы.
– Хочешь поговорить? Они задержали тебя, потому что чувствуют: ты утаиваешь факты касательно Стефана Хершеля.
– Это правда, – призналась я. – Как он?
– По пути сюда я позвонил в больницу. Он в отделении интенсивной терапии, но похоже, его состояние стабилизируется.
– Понятно. – Я уже чувствовала себя намного лучше. – Ты знаешь, что в пятидесятые он занимался подделкой ценных бумаг и документов? Боюсь, кто-то ранил его, потому что он разыгрывал из себя детектива в связи с подлогом каких-нибудь ценных бумаг. Но я не могу сказать об этом Бобби Мэллори, пока не поговорю со стариком. Просто не хочу, чтобы у него были неприятности с полицией и ФБР.
Фримэн сделал кислое лицо:
– Если бы я был твоим сутенером, я бы отлупил тебя вешалкой. Но пока я твой адвокат, могу ли я попросить тебя рассказать Мэллори все, что ты знаешь? Он хороший коп и не будет сажать в тюрьму восьмидесятилетнего старика.
– Он-то нет, но Дерек Хэтфилд посадит через тридцать секунд. Даже быстрее. А если фэбээровцы зашевелятся, то ни я, ни Бобби, ни ты ничего не сможем сделать.
Фримэн так и не согласился со мной, даже после того как я рассказала ему о фальшивых акциях и роли дяди Стефана в этой истории, но с апломбом протащил меня через судебное слушание. Он высадил меня на остановке окружной железной дороги на шоссе Рузвельта, поцеловал на прощание и сказал:
– Этот поцелуй – доказательство моей преданности, Вик.
Тебе следует немедленно принять ванну.
Я доехала на электричке до Ховард-стрит, пересела на экспресс, потом прошла несколько кварталов до своей машины. Ванна, сон, Роджер, Лотти и дядя Стефан... Лучше бы все это было в обратном порядке, но прежде, чем с кем-то разговаривать, надо вымыться.
И все-таки намеченная последовательность несколько нарушилась – когда я вернулась на Хэнкок, меня ждал Роджер. Он разговаривал по телефону, очевидно с «Аяксом». Я помахала ему рукой и проследовала в ванную. Он вошел через десять минут после того, как я улеглась в ванну. Точнее, попыталась улечься. Это было одно из тех новомодных сооружений, в которых колени надо прижимать к подбородку. В моей квартире была прекрасная ванна тридцатых годов, достаточно длинная, чтобы в ней мог свободно разлечься высокий человек. Роджер закрыл крышку унитаза и сел на него.
– Полиция разбудила меня в час ночи, чтобы расспросить насчет твоего кислотного ожога. Я рассказал все, что знал, то есть чертовски мало. Я представления не имел, где ты была, что делала, какая тебе грозила опасность. Вчера утром я умолял тебя не выкидывать никаких глупостей. Но когда я просыпаюсь в час ночи, тебя нет рядом и никакой записки... Черт возьми, Вики, почему ты так поступаешь?
Я села в ванне.
– У меня был напряженный вечер. Сначала я спасала жизнь старику, затем пять часов проторчала в тюрьме Северного округа, потом четыре часа в городской тюрьме. У меня было право на один телефонный звонок – я использовала его, чтобы позвонить адвокату. Так как дома была только его дочка, я не могла ничего передать друзьям или родственникам.
– Но, черт побери, Вик, ты же знаешь, как я волнуюсь за тебя и из-за всех этих дел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72