Мой звонок застал его на представительской квартире в Хэн-кок-Билдинг.
– Роджер! Что ты делаешь в Чикаго?
– Привет, Вик. «Скапперфилд и Плаудер» послала меня сюда на пару недель. Пообедаем вместе?
– Это мой второй шанс? Или тебе так понравилось в прошлый раз, что ты хочешь повторить?
Он засмеялся:
– Ни то, ни другое. Так как? Ты свободна на этой неделе?
Я ответила, что свободна сегодня вечером, и согласилась встретиться в Хэнкок-Билдинг в половине восьмого. Когда разговор закончился, я почувствовала себя гораздо лучше – заслуженное вознаграждение после хлопот по делам Розы.
Я быстро рассортировала остаток почты. Отвечать не требовалось. В одном из конвертов был чек на триста пятьдесят долларов. Пора собирать дань с клиентов, Вик, порадовалась я. Перед выходом отпечатала несколько счетов на старой машинке «Оливетти», которая досталась мне от матери. Мать была твердо убеждена, что «Ай-Би-Эм» украла шрифт и дизайн у «Оливетти», и просто стыдилась бы меня, если бы я пользовалась одной из их моделей.
Быстро разобравшись со счетами, я положила их в конверты, выключила свет и заперла кабинет. Я попала в час пик. С привычной легкостью проталкиваясь сквозь толпу, я добралась, наконец, до своей «омеги», села и влилась в длинный неторопливый поток.
Я смиренно переносила задержку, двигаясь вниз с Кеннеди на Белмонт-стрит и объезжая кругом банк, чтобы получить деньги по чеку перед тем, как отправиться домой. Дома, прежде чем переодеться, я с неожиданной энергией помыла посуду. Оставив на себе золотистый топик, отыскала в гардеробе черные вельветовые брюки и добавила черно-оранжевый шарф. Вызывающе, но не вульгарно.
Феррант, видимо, тоже так считал. Он радостно поздоровался со мной в офисе своей фирмы в Хэнкок-Билдинг.
– Я помнил, что ты упрямая и забавная, Вик, но напрочь забыл, какая ты красивая.
Если вы, как и я, любите худых мужчин, то Феррант выглядел великолепно. На нем были прекрасно сшитые брюки с выточками на поясе и темно-зеленый пуловер поверх бледно-желтой рубашки. Тщательно уложенные волосы упали ему на лоб, после того как я крепко его обняла. Он откинул их характерным жестом.
Я спросила его, как он оказался в Чикаго.
– Конечно, по делам «Аякса».
Он провел меня в гостиную, обставленную в модернистском стиле, с окнами, выходящими на озеро. Огромная кушетка в оранжевых тонах, кофейный столик из желтого стекла, несколько желтых стульев, обитых черной тканью. Я слегка поморщилась.
– Отвратительно, не правда ли? – весело сказал он. – Если мне придется остаться в Чикаго больше месяца, я заставлю их разрешить мне снять собственную квартиру. Или, по крайней мере, поставить свою мебель... Ты пьешь что-нибудь кроме шато «Сен-Джорж»? У нас полный набор крепких напитков.
Он распахнул застекленный бар, продемонстрировав впечатляющее количество бутылок. Я засмеялась: когда мы обедали вместе в мае прошлого года, я выпила две бутылки шато «Сен-Джорж».
– Лучше «Джонни Уокер», если есть.
Он порылся в баре, выудил наполовину пустую бутылку и приготовил нам обоим коктейль.
– Тебя, должно быть, ненавидят в Лондоне, если посылают в Чикаго в январе. А если придется остаться на февраль, то ты уж точно в черном списке.
Он поморщился:
– Я уже бывал здесь зимой. Кстати, эта погода объясняет, почему вы, американки, такие бесчувственные. Интересно, а южанки такие же?
– Хуже, – заверила я его. – Они еще бесчувственнее и грубее, но прячут это под видимостью хороших манер, поэтому ты никогда и не узнаешь, что тебя ждет.
Я присела на край оранжевой кушетки. Феррант пододвинул поближе ко мне один из желтых стульев и, словно аист, склонился над своим бокалом, при этом волосы снова упали ему на лоб. Он объяснил, что «Скапперфилд и Плаудер», его лондонская фирма, владеет тремя процентами акций «Аякса».
– Мы не самые крупные держатели акций, но довольно солидные. Так что и нам принадлежит кусок пирога. Мы посылаем молодых людей сюда на практику и в свою очередь обучаем людей из «Аякса» на лондонской бирже. Верь или не верь, но когда-то и я сам был таким же юнцом.
Как многие в английском страховом бизнесе, Феррант начал работать сразу после высшей школы, или того, что мы называем высшей школой. Так что в тридцать семь у него был почти двадцатилетний опыт работы в неразберихе перестраховочного бизнеса.
– Я говорю тебе это, чтобы ты не удивлялась, услышав, что теперь я – официальный представитель своей фирмы. – Он ухмыльнулся. – Многие в «Аяксе» повесили носы: я молод, а пока они приобретут такой же опыт, пройдет лет шесть – восемь.
Эрон Картер, глава перестраховочного отделения компании «Аякс», неожиданно скончался в прошлом месяце от инфаркта. Его предполагаемый преемник в сентябре ушел в конкурирующую фирму.
– Я здесь до тех пор, пока не найдут человека подходящей квалификации. Им нужен хороший менеджер, но такой, кто знал бы лондонский рынок как свои пять пальцев.
Он спросил, над чем я работаю. У меня было несколько обычных дел, ничего интересного, поэтому я рассказала ему о Розе и мошенничестве с ценными бумагами.
– Я бы не прочь, чтоб ее отстранили от работы за мошенничество, но боюсь, она всего лишь невинная жертва.
Правда, я подумала: тот, кто хоть однажды видел Розу, не назвал бы ее невинной жертвой. К ней больше подошло бы юридическое определение – невиновна.
Я отказалась от второго скотча, мы надели пальто и вышли на улицу. С озера дул сильный ветер, разгоняя тучи и понижая температуру до тринадцати градусов. Мы взялись за руки и почти бегом добрались до итальянского ресторана в четырех кварталах от Хэнкок-Билдинг.
Несмотря на свое месторасположение – в национальном квартале, у ресторана был скромный непритязательный интерьер.
– Я не знал, что ты наполовину итальянка, а то бы еще подумал, идти ли сюда, – сказал Феррант, когда мы сдали пальто упитанной молодой девушке. – Ты знаешь это место? Еда здесь настоящая, итальянская?
– Никогда о нем не слышала, я редко ем в этой части города. Но pas они сами делают спагетти, беспокоиться не о чем.
Мы проследовали за метрдотелем в кабинку у дальней стены зала. В «Фиренце» не было красных скатертей, и бутылок «Кьянти», как в большинстве итальянских ресторанов в Чикаго. На отполированном деревянном столе лежали небольшие полотняные салфетки, а в керамической вазе стояли цветы.
Мы заказали бутылку «Руффино» и шпинат, очаровав официанта знанием итальянского. Оказалось, что Феррант несколько раз был в Италии и сносно говорил по-итальянски. Он спросил, видела ли я когда-нибудь мамину семью. Я отрицательно покачала головой.
– Мама из Флоренции, но семья была наполовину еврейская – ее мать происходила из семьи ученых из Питиглиано.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72