дурно заставлять ни в чем не повинного человека пройти по той доске, — сказал Уилсон. — Если ты не понимаешь этого, я ничем не могу тебе помочь.
— Есть один способ. — Крикет внезапно перестала плакать. — Ты умеешь играть в азартные игры.
— При чем здесь, черт побери, азартные игры?!
— Давай помолчим. Тебе нужно отдохнуть.
Крикет помогла Уилсону перейти на койку и легла рядом. Так, не касаясь друг друга, они встретили ночь. Ярко-красный купол опустился на остров и на весь африканский континент, а ночное небо покрылось печальными звездами.
Часть четвертая
ЧЕТЫРЕ САБЛИ
1
Справа и слева от корабля лежали небольшие островки, полузакрытые малярийной дымкой. Проливы между ними, заросшие водорослями, кишмя кишели крокодилами и рыбами. У самой воды росли деревья с узловатыми корнями, служившие пристанищем для великого разнообразия птиц. К десяти часам утра небо раскалялось добела и становилось таким ярким, что было нельзя смотреть в иллюминатор.
Уилсону никогда не доводилось сталкиваться с такой погодой. Дышать здесь было так же проблематично, как под водой. Древние дизели «Шторм кар» громко постукивали, сводя с ума. Крикет и Уилсон лежали на койке голыми и потели в эротическом экстазе: соединившись потели и разъединившись потели.
Крикет поднялась на закате, смочила обюссончик коричневой водой из-под крана и выдавила влагу на Уилсона.
— Будь прокляты эти Богом забытые острова. — Крикет движением век, покрасневших от жары, смахнула капли пота. — Там, куда мы идем, климат ужасен, но не настолько.
— Где мы сейчас?
— Архипелаг Мохано.
— Это не Африка?
— Довольно близко к ней. Мы примерно в шестидесяти милях от бупандийского побережья. Отец проходит через Мохано всякий раз, когда тянет на буксире захваченное судно. Это очень уединенное место, оно лежит в стороне от международных путей сообщения. ООН объявила острова природным заповедником около двадцати лет назад. Глянь-ка.
Уилсон с трудом встал и подошел к иллюминатору. За бортом скользили бугорки, поросшие травой, привыкшей к соленой воде. На грязной отмели стояла на одной ноге высокая птица с красно-желтым оперением, наблюдая за проходящими мимо судами тусклым, лишенным всякого интереса взглядом. Африканские дрозды с голубыми хвостами сидели на ржавых поручнях и чистили перья, изредка откладывая лепешки гуано на палубу. Стаи ярко-красных пичуг пронизывали насыщенный испарениями воздух.
Уилсону показалось, что он попал в мир пернатых.
— Здесь черт знает сколько птиц.
— Согласно последним данным, триста семьдесят пять видов, половина обитает только здесь, — сказала Крикет.
— Интересно, почему?
— Вообще-то из-за насекомых. Для них здесь прекрасные условия обитания.
— А что за насекомые?
— Саранча, летающие тараканы, термиты, яванские Жуки и трупные мухи, москиты, гигантский гнус, крылатые африканские уховертки… Да назови любое насекомое, не ошибешься. Прислушайся.
Уилсон оперся о переборку и напряг слух. Через несколько секунд сквозь монотонное постукивание дизелей он уловил стрекотание, которое шло отовсюду и ниоткуда. Он снова посмотрел в иллюминатор. На фоне заката роились мириады черных точек, превращая небо в зернистую массу.
— Бог мой!
— Да, на палубе нельзя открыть рот, чтобы не глотнуть этой гадости. Люди надевают шляпы пчеловодов, прежде чем подняться наверх. Кроме отца. Он просто отмахивается от насекомых. А я не выношу этих тварей, они меня бесят. Вот почему мы с тобой сидим в трюме.
— Это единственная причина?
Крикет улыбнулась. Капельки влаги у нее на груди поблескивали в лучах заходящего солнца.
Ночью, не в силах спать из-за жары, Уилсон под стук двигателей и глухое жужжание насекомых размышлял над тем, что ему сулит будущее. Как вернуться домой? Где он очутится завтра или неделю спустя? Чем еще обернется томительное ожидание надвигающейся катастрофы?
— Отец убьет тебя при первой возможности, — сказала вдруг Крикет.
Уилсон вздрогнул; казалось, она читает его мысли.
— Так что же он просто не спустится сюда и не покончит со мной?
— При мне он не посмеет. Он знает, что я донесу на него Тридцати Капитанам. Даже мы, пираты, живем по правилам. Понимаешь? Ты мой, согласно уставу, а устав для нас закон. Для пирата нет ничего более святого, чем право собственности. Но отец — отпетый негодяй. Когда мы сойдем на берег, у него появится много возможностей избавиться от тебя. Нам нужно быть очень осторожными до тех пор, пока он не привыкнет к тому, что ты постоянно находишься здесь.
Крикет повернулась на бок, потом снова легла на спину и положила ему руку на ягодицу.
— Я тебя люблю, — сказала она настолько тихо, что Уилсон едва расслышал эти слова. — Можешь не отвечать, если не хочешь.
И Уилсон промолчал.
— Ты мне не веришь? — Она убрала руку.
— Хорошо, ты меня любишь, — с горечью произнес Уилсон. — Именно поэтому ты меня и втянула во все эти передряги? Я не пират и не убийца. И заявляю тебе прямо: при первой же возможности я убегу.
— Попробуй, — усмехнулась Крикет. — Ну, куда ты пойдешь?
— Домой.
— Твой дом здесь, рядом со мной. Ты помнишь, что у тебя мое клеймо на плече?
Не успев ответить, Уилсон почувствовал, как ее груди спустились к его ногам — он оцепенел — и ее рот овладел его крайней плотью.
Ушли во тьму травянистые бугорки со спящими птицами. На мелководьях, изобиловавших насекомыми, начали выплывать медленно эволюционирующие создания, мускулистые, не имеющие названия, полурыбы, полунеизвестно что.
2
Вдоль многолюдных бетонных причалов стояли краны, стрелы загружали тюками ветхие суда, не имеющие ни собственных флагов, ни мест приписки. Порт представлял собой скопление упаковочных клетей, домашнего скота и ржавого металлолома. Полуголые докеры блестели на солнце иссиня-черной кожей. За изгородью высотой в пятнадцать футов, сооруженной из столбов и колючей проволоки, лежал город, поднимавшийся вверх по склону холма. Между фанерных лачуг, навесов из хвороста и жилищ из картонных коробок, соединенных лозой, извивались грунтовые дорожки, образуя лабиринт. «Нет, это уродство нельзя назвать городом, — подумал Уилсон, — скорее мусорная свалка человечества».
— Где мы?
Он стоял с биноклем в руках у иллюминатора. Солнце взошло всего пару часов назад, а жара была такая, что хоть готовь яичницу прямо на палубе.
Крикет зевнула и принюхалась:
— Судя по вони, это Четыре Сабли. Ни тебе водопровода, ни канализации, ни-че-го.
— Значит, Африка. — Уилсон неожиданно почувствовал возбуждение. — Какая страна?
— Извини, это не совсем Африка, — ответила Крикет. Она сидела, почесывая голову. — Мы все еще в двадцати пяти милях, или что-то вроде этого, от бупандийского побережья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
— Есть один способ. — Крикет внезапно перестала плакать. — Ты умеешь играть в азартные игры.
— При чем здесь, черт побери, азартные игры?!
— Давай помолчим. Тебе нужно отдохнуть.
Крикет помогла Уилсону перейти на койку и легла рядом. Так, не касаясь друг друга, они встретили ночь. Ярко-красный купол опустился на остров и на весь африканский континент, а ночное небо покрылось печальными звездами.
Часть четвертая
ЧЕТЫРЕ САБЛИ
1
Справа и слева от корабля лежали небольшие островки, полузакрытые малярийной дымкой. Проливы между ними, заросшие водорослями, кишмя кишели крокодилами и рыбами. У самой воды росли деревья с узловатыми корнями, служившие пристанищем для великого разнообразия птиц. К десяти часам утра небо раскалялось добела и становилось таким ярким, что было нельзя смотреть в иллюминатор.
Уилсону никогда не доводилось сталкиваться с такой погодой. Дышать здесь было так же проблематично, как под водой. Древние дизели «Шторм кар» громко постукивали, сводя с ума. Крикет и Уилсон лежали на койке голыми и потели в эротическом экстазе: соединившись потели и разъединившись потели.
Крикет поднялась на закате, смочила обюссончик коричневой водой из-под крана и выдавила влагу на Уилсона.
— Будь прокляты эти Богом забытые острова. — Крикет движением век, покрасневших от жары, смахнула капли пота. — Там, куда мы идем, климат ужасен, но не настолько.
— Где мы сейчас?
— Архипелаг Мохано.
— Это не Африка?
— Довольно близко к ней. Мы примерно в шестидесяти милях от бупандийского побережья. Отец проходит через Мохано всякий раз, когда тянет на буксире захваченное судно. Это очень уединенное место, оно лежит в стороне от международных путей сообщения. ООН объявила острова природным заповедником около двадцати лет назад. Глянь-ка.
Уилсон с трудом встал и подошел к иллюминатору. За бортом скользили бугорки, поросшие травой, привыкшей к соленой воде. На грязной отмели стояла на одной ноге высокая птица с красно-желтым оперением, наблюдая за проходящими мимо судами тусклым, лишенным всякого интереса взглядом. Африканские дрозды с голубыми хвостами сидели на ржавых поручнях и чистили перья, изредка откладывая лепешки гуано на палубу. Стаи ярко-красных пичуг пронизывали насыщенный испарениями воздух.
Уилсону показалось, что он попал в мир пернатых.
— Здесь черт знает сколько птиц.
— Согласно последним данным, триста семьдесят пять видов, половина обитает только здесь, — сказала Крикет.
— Интересно, почему?
— Вообще-то из-за насекомых. Для них здесь прекрасные условия обитания.
— А что за насекомые?
— Саранча, летающие тараканы, термиты, яванские Жуки и трупные мухи, москиты, гигантский гнус, крылатые африканские уховертки… Да назови любое насекомое, не ошибешься. Прислушайся.
Уилсон оперся о переборку и напряг слух. Через несколько секунд сквозь монотонное постукивание дизелей он уловил стрекотание, которое шло отовсюду и ниоткуда. Он снова посмотрел в иллюминатор. На фоне заката роились мириады черных точек, превращая небо в зернистую массу.
— Бог мой!
— Да, на палубе нельзя открыть рот, чтобы не глотнуть этой гадости. Люди надевают шляпы пчеловодов, прежде чем подняться наверх. Кроме отца. Он просто отмахивается от насекомых. А я не выношу этих тварей, они меня бесят. Вот почему мы с тобой сидим в трюме.
— Это единственная причина?
Крикет улыбнулась. Капельки влаги у нее на груди поблескивали в лучах заходящего солнца.
Ночью, не в силах спать из-за жары, Уилсон под стук двигателей и глухое жужжание насекомых размышлял над тем, что ему сулит будущее. Как вернуться домой? Где он очутится завтра или неделю спустя? Чем еще обернется томительное ожидание надвигающейся катастрофы?
— Отец убьет тебя при первой возможности, — сказала вдруг Крикет.
Уилсон вздрогнул; казалось, она читает его мысли.
— Так что же он просто не спустится сюда и не покончит со мной?
— При мне он не посмеет. Он знает, что я донесу на него Тридцати Капитанам. Даже мы, пираты, живем по правилам. Понимаешь? Ты мой, согласно уставу, а устав для нас закон. Для пирата нет ничего более святого, чем право собственности. Но отец — отпетый негодяй. Когда мы сойдем на берег, у него появится много возможностей избавиться от тебя. Нам нужно быть очень осторожными до тех пор, пока он не привыкнет к тому, что ты постоянно находишься здесь.
Крикет повернулась на бок, потом снова легла на спину и положила ему руку на ягодицу.
— Я тебя люблю, — сказала она настолько тихо, что Уилсон едва расслышал эти слова. — Можешь не отвечать, если не хочешь.
И Уилсон промолчал.
— Ты мне не веришь? — Она убрала руку.
— Хорошо, ты меня любишь, — с горечью произнес Уилсон. — Именно поэтому ты меня и втянула во все эти передряги? Я не пират и не убийца. И заявляю тебе прямо: при первой же возможности я убегу.
— Попробуй, — усмехнулась Крикет. — Ну, куда ты пойдешь?
— Домой.
— Твой дом здесь, рядом со мной. Ты помнишь, что у тебя мое клеймо на плече?
Не успев ответить, Уилсон почувствовал, как ее груди спустились к его ногам — он оцепенел — и ее рот овладел его крайней плотью.
Ушли во тьму травянистые бугорки со спящими птицами. На мелководьях, изобиловавших насекомыми, начали выплывать медленно эволюционирующие создания, мускулистые, не имеющие названия, полурыбы, полунеизвестно что.
2
Вдоль многолюдных бетонных причалов стояли краны, стрелы загружали тюками ветхие суда, не имеющие ни собственных флагов, ни мест приписки. Порт представлял собой скопление упаковочных клетей, домашнего скота и ржавого металлолома. Полуголые докеры блестели на солнце иссиня-черной кожей. За изгородью высотой в пятнадцать футов, сооруженной из столбов и колючей проволоки, лежал город, поднимавшийся вверх по склону холма. Между фанерных лачуг, навесов из хвороста и жилищ из картонных коробок, соединенных лозой, извивались грунтовые дорожки, образуя лабиринт. «Нет, это уродство нельзя назвать городом, — подумал Уилсон, — скорее мусорная свалка человечества».
— Где мы?
Он стоял с биноклем в руках у иллюминатора. Солнце взошло всего пару часов назад, а жара была такая, что хоть готовь яичницу прямо на палубе.
Крикет зевнула и принюхалась:
— Судя по вони, это Четыре Сабли. Ни тебе водопровода, ни канализации, ни-че-го.
— Значит, Африка. — Уилсон неожиданно почувствовал возбуждение. — Какая страна?
— Извини, это не совсем Африка, — ответила Крикет. Она сидела, почесывая голову. — Мы все еще в двадцати пяти милях, или что-то вроде этого, от бупандийского побережья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77