это самец-фрисл пытается изнасиловать самку. Она больше не могла кричать, так как мужчина стиснул рукой её шею. Я увидел её искаженное от боли лицо с глазами-щелками, и то как притупленные клыки закусили тонкие темные губы.
А потом увидел, что самец-фрисл — никто иной, как Фоллон.
Его-то я узнал без особого труда.
Покрыв в несколько прыжков разделяющее нас расстояние, я ухватил его за шею. Фрислы обычно носят своего рода кожаную безрукавку с бронзовыми заклепками, и те, кто служил Магдагу, выкрашивали их в зеленый цвет. И я довольно-таки сильно пнул фрисла по этому зеленому цвету. Фоллон попытался заорать, но мои пальцы уже стиснули ему дыхательное горло. Выхватить свой кривой меч, похожий на шамшер, но он не мог. Я одолевал его.
Самка-фрисла, застонав, осела на землю. Одежды на ней не было. Светлый запыленный мех отливал в розовых лунных лучах золотом. Еще одна фрисла, постарше, с серовато-коричневой шкурой, скользнула к упавшей самке, приподняла ей голову и запричитала, завывая и бормоча полушипящие-полурыдающие слова на родном наречии фрислов. И вдруг выкрикнула:
— Он бы воспользовался моей Шимифью и выбросил её, убил бы ее!
И стало вдруг легко думать об этих людях-кошках совершенно человеческими понятиями. Старуха подняла взгляд задрав узкий подбородок, её глаза-щелки горели красным светом. Девушка-фрисла снова застонала. Я увидел кровь на мехе её ног.
Фоллон рванулся со страшной силой, но я удержал его и выгнул ему спину на себя. И тут, Зар свидетель, сам не знаю, что тут сыграло решающую роль — то ли его собственный рывок, то ли мой бесстрастный захват, то ли мое подсознательное желание.
Но я услышал, как громко хрустнул, ломаясь, его хребет.
Мне дали тысячу лет жизни — без всяких консультаций и просьб с моей стороны. И теперь я вдруг увидел перед собой длинный, темный и исключительно узкий тоннель определяющий границы жизни в которой будет протекать моя судьба сталкивая меня не только с последствиями моих собственных поступков, но и с проявлениями природы и естества других людей и других созданий. Природа и естество скорпиона велели ему попытаться убить меня; моё естество и природа велели мне защищать свою жизнь. А что естественного в попытке этого фрисла изнасиловать молоденькую девушку своего же вида, и отвечает ли моей природе помешать ему это сделать? Думаю, что именно в тот момент, когда обмякшее тело Фоллона сползло на землю, я впервые ощутил нависший надо мной смутный, но пугающий рок. Я был обречен. О да, все мы обречены — в том смысле, что каждому из нас доведется в конце концов умереть. Но в тот миг я почувствовал сплетающуюся вокруг меня паутину рока, чьи липкие нити тянулись вне времени и пространства. С каждым шагом, с каждым принятым мной решением я буду лишь вернее приближаться к собственному уничтожению.
И тогда я проклял Звездных Владык, ненавидя их самих и все их дела.
От тела Фоллона требовалось избавиться. Я потащил его к реке, которая медленно несла свои воды меж облицованными гранитом набережными Магдага к морю. Здесь же берега были покрыты только размокшей землей. Зайдя в тень от высокой груды черепов вусков, я поднял мертвого фрисла и приготовился сбросить его в воду.
Старая фрисла с криком бросилась ко мне. Она не скрывала своих намерений. Большую часть расчлененки я пресек, однако одежду, кривой меч и деньги она забрала.
— Их я сохраню, — сказала она, глядя мне в глаза. Ее спину уже согнула старость. — Моя Шимифь — твоя, скажи только слово, ибо ты — м великий джикай.
Я содрогнулся так заметно, что обе фрислы испытующе посмотрели на меня. Джикай! Как часто я слышал в последнее время, как это высокое слово подвергали самой жуткой профанации!
Пробормотав в ответ какую-то стандартную формулу вежливости, я простился с ними и отправился восвояси. По правде говоря, гладкое покрытое мехом тело этой девушки-фрислы, с его человеческими формами, вызвало у меня некое странное подобие возбуждения, и в розоватые тени «нахаловки» я влетел почти бегом.
Согласно моей просьбе, которую я высказал во время своего последнего визита, друзья нашли Пророка. Теперь он ждал меня.
Кажется довольно очевидным, что действия Делии, которая из любви ко мне подняла на мои поиски всю свою империю, расстроили планы Звездных Владык. Я даже предположить не мог, какие трудности она преодолела, организуя эту экспедицию. Тару не желал обсуждать эту тему, а Воманус просто шарахался от подобных разговоров. Это был славный симпатичный малый, ему не хватало только той дисциплинированности, которая появляется у человека в условиях, когда необходимо выжить. Но Звездные Владыки — ибо, как уже сказано, к этому времени я окончательно убедил себя, что мое присутствие в данное время в Магдаге подстроено ими — Звездные Владыки перенесли меня сюда через пропасть в четыреста световых лет, и здесь меня должны ждать труды за которые я должен взяться.
Что это за труды — представлялось до болезненности очевидным.
Пророк ничуть не изменился. Все те же седые волосы и борода, все тот же рьяный праведный мятежный пыл.
— Рабочие восстанут, Писец, — его звучный голос раскатился по помещению — Слишком долго мы страдали. Время пришло, и мы знаем тайны душ магнатов, — он обвел присутствующих рабочих горящим от экзальтации взглядом, и восторг фанатика заострил черты его худого лица.
— Мы знаем! — поддержал Генал, лицо которого отражало тот же воодушевляющий его беззаветный фанатизм.
— Да, мы знаем! Время пришло, — откликнулся Пугнарсес, мрачно сверкнув глазами в сторону собравшихся людей и полулюдей, готовых возглавить бунт.
Мы начали составлять планы. Я слушал. Они приняли меня, поскольку я уже показал себя в деле, а когда я пообещал обеспечить их оружием в доказательство своих намерений, то был признан их братом-мятежником.
Но разговор ограничивался выражением всяких возвышенных чувств, страстей, ненависти и гнева, а также длинным и подробным описанием того, что они сделают с магнатами, как только те окажутся в их власти. Меня это начинало раздражать.
Наконец я встал. Все смолкли.
— Вы впустую мелете языками, — заявил я. По толпе прокатился возмущенный ропот, но я упокоил их. — Вы болтаете о том, как скуете магнатов и заставите их бригадами волочь камни, и о кнутах у вас в руках. Вы что, забыли? У магнатов в руках длинные мечи, и они одеты в кольчуги! Они обучены сражаться! А вы?
Генал вскочил, его лицо побагровело от ярости.
— Мы — рабочие, невольники, но мы умеем драться…
— Я могу достать вам мечи, копья, некоторое число кольчуг — но не достаточно. Как же, мой доблестный Генал вы собираетесь драться с магнатами?
Когда я заставил их посмотреть правде в глаза, в той лачуге закрутились такие страсти, такие темные муки, такие страсти разочарования и безысходности, что ни у кого не нашлось — тогда — ни времени ни желания задаться вопросом, а где же я возьму для них оружие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
А потом увидел, что самец-фрисл — никто иной, как Фоллон.
Его-то я узнал без особого труда.
Покрыв в несколько прыжков разделяющее нас расстояние, я ухватил его за шею. Фрислы обычно носят своего рода кожаную безрукавку с бронзовыми заклепками, и те, кто служил Магдагу, выкрашивали их в зеленый цвет. И я довольно-таки сильно пнул фрисла по этому зеленому цвету. Фоллон попытался заорать, но мои пальцы уже стиснули ему дыхательное горло. Выхватить свой кривой меч, похожий на шамшер, но он не мог. Я одолевал его.
Самка-фрисла, застонав, осела на землю. Одежды на ней не было. Светлый запыленный мех отливал в розовых лунных лучах золотом. Еще одна фрисла, постарше, с серовато-коричневой шкурой, скользнула к упавшей самке, приподняла ей голову и запричитала, завывая и бормоча полушипящие-полурыдающие слова на родном наречии фрислов. И вдруг выкрикнула:
— Он бы воспользовался моей Шимифью и выбросил её, убил бы ее!
И стало вдруг легко думать об этих людях-кошках совершенно человеческими понятиями. Старуха подняла взгляд задрав узкий подбородок, её глаза-щелки горели красным светом. Девушка-фрисла снова застонала. Я увидел кровь на мехе её ног.
Фоллон рванулся со страшной силой, но я удержал его и выгнул ему спину на себя. И тут, Зар свидетель, сам не знаю, что тут сыграло решающую роль — то ли его собственный рывок, то ли мой бесстрастный захват, то ли мое подсознательное желание.
Но я услышал, как громко хрустнул, ломаясь, его хребет.
Мне дали тысячу лет жизни — без всяких консультаций и просьб с моей стороны. И теперь я вдруг увидел перед собой длинный, темный и исключительно узкий тоннель определяющий границы жизни в которой будет протекать моя судьба сталкивая меня не только с последствиями моих собственных поступков, но и с проявлениями природы и естества других людей и других созданий. Природа и естество скорпиона велели ему попытаться убить меня; моё естество и природа велели мне защищать свою жизнь. А что естественного в попытке этого фрисла изнасиловать молоденькую девушку своего же вида, и отвечает ли моей природе помешать ему это сделать? Думаю, что именно в тот момент, когда обмякшее тело Фоллона сползло на землю, я впервые ощутил нависший надо мной смутный, но пугающий рок. Я был обречен. О да, все мы обречены — в том смысле, что каждому из нас доведется в конце концов умереть. Но в тот миг я почувствовал сплетающуюся вокруг меня паутину рока, чьи липкие нити тянулись вне времени и пространства. С каждым шагом, с каждым принятым мной решением я буду лишь вернее приближаться к собственному уничтожению.
И тогда я проклял Звездных Владык, ненавидя их самих и все их дела.
От тела Фоллона требовалось избавиться. Я потащил его к реке, которая медленно несла свои воды меж облицованными гранитом набережными Магдага к морю. Здесь же берега были покрыты только размокшей землей. Зайдя в тень от высокой груды черепов вусков, я поднял мертвого фрисла и приготовился сбросить его в воду.
Старая фрисла с криком бросилась ко мне. Она не скрывала своих намерений. Большую часть расчлененки я пресек, однако одежду, кривой меч и деньги она забрала.
— Их я сохраню, — сказала она, глядя мне в глаза. Ее спину уже согнула старость. — Моя Шимифь — твоя, скажи только слово, ибо ты — м великий джикай.
Я содрогнулся так заметно, что обе фрислы испытующе посмотрели на меня. Джикай! Как часто я слышал в последнее время, как это высокое слово подвергали самой жуткой профанации!
Пробормотав в ответ какую-то стандартную формулу вежливости, я простился с ними и отправился восвояси. По правде говоря, гладкое покрытое мехом тело этой девушки-фрислы, с его человеческими формами, вызвало у меня некое странное подобие возбуждения, и в розоватые тени «нахаловки» я влетел почти бегом.
Согласно моей просьбе, которую я высказал во время своего последнего визита, друзья нашли Пророка. Теперь он ждал меня.
Кажется довольно очевидным, что действия Делии, которая из любви ко мне подняла на мои поиски всю свою империю, расстроили планы Звездных Владык. Я даже предположить не мог, какие трудности она преодолела, организуя эту экспедицию. Тару не желал обсуждать эту тему, а Воманус просто шарахался от подобных разговоров. Это был славный симпатичный малый, ему не хватало только той дисциплинированности, которая появляется у человека в условиях, когда необходимо выжить. Но Звездные Владыки — ибо, как уже сказано, к этому времени я окончательно убедил себя, что мое присутствие в данное время в Магдаге подстроено ими — Звездные Владыки перенесли меня сюда через пропасть в четыреста световых лет, и здесь меня должны ждать труды за которые я должен взяться.
Что это за труды — представлялось до болезненности очевидным.
Пророк ничуть не изменился. Все те же седые волосы и борода, все тот же рьяный праведный мятежный пыл.
— Рабочие восстанут, Писец, — его звучный голос раскатился по помещению — Слишком долго мы страдали. Время пришло, и мы знаем тайны душ магнатов, — он обвел присутствующих рабочих горящим от экзальтации взглядом, и восторг фанатика заострил черты его худого лица.
— Мы знаем! — поддержал Генал, лицо которого отражало тот же воодушевляющий его беззаветный фанатизм.
— Да, мы знаем! Время пришло, — откликнулся Пугнарсес, мрачно сверкнув глазами в сторону собравшихся людей и полулюдей, готовых возглавить бунт.
Мы начали составлять планы. Я слушал. Они приняли меня, поскольку я уже показал себя в деле, а когда я пообещал обеспечить их оружием в доказательство своих намерений, то был признан их братом-мятежником.
Но разговор ограничивался выражением всяких возвышенных чувств, страстей, ненависти и гнева, а также длинным и подробным описанием того, что они сделают с магнатами, как только те окажутся в их власти. Меня это начинало раздражать.
Наконец я встал. Все смолкли.
— Вы впустую мелете языками, — заявил я. По толпе прокатился возмущенный ропот, но я упокоил их. — Вы болтаете о том, как скуете магнатов и заставите их бригадами волочь камни, и о кнутах у вас в руках. Вы что, забыли? У магнатов в руках длинные мечи, и они одеты в кольчуги! Они обучены сражаться! А вы?
Генал вскочил, его лицо побагровело от ярости.
— Мы — рабочие, невольники, но мы умеем драться…
— Я могу достать вам мечи, копья, некоторое число кольчуг — но не достаточно. Как же, мой доблестный Генал вы собираетесь драться с магнатами?
Когда я заставил их посмотреть правде в глаза, в той лачуге закрутились такие страсти, такие темные муки, такие страсти разочарования и безысходности, что ни у кого не нашлось — тогда — ни времени ни желания задаться вопросом, а где же я возьму для них оружие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61