Потом она услыхала шаги в коридоре. Сара торопливо закрыла глаза в надежде, что кто бы это ни был, он решит, что она спит, и уйдет.
Она прислушалась. Тишина. Никого рядом нет. Оглушенная болью, все еще находясь под остаточным воздействием морфина, Сара попыталась проверить, целы ли у нее руки и ноги. Она подняла руки. Что-то ей мешало, цеплялось…
— Эй, эй, осторожнее, — прошептал мужской голос, — не делайте этого. — Чья-то рука прикоснулась к ней, бережно уложила ее руку на одеяло. — Не шевелитесь, а то из вены выскочит игла.
Сара медленно открыла глаза. В свете флуоресцентной лампы, горящей под потолком, стоял Нэш Одюбон. В ее спутанном от наркотиков сознании он предстал как видение из потустороннего мира, как некий светящийся призрак.
Ангел.
Этот образ так не соответствовал сложившемуся у нее впечатлению о нем, что Сара ощутила внезапное и совершенно нелепое желание засмеяться.
— Вы… — Ее голос зазвучал неожиданно хрипло. Она сглотнула, облизнула пересохшие губы и сделала еще одну попытку: — Вы… ангел.
Озабоченное выражение лица сменилось улыбкой, которая казалась частью окружавшего его сияния. А потом он засмеялся. Это был хрипловатый, глубокий, задушевный смех — искренний и заразительный.
— Неужели… я… в раю? — вслух удивилась Сара. Нэш в своей выцветшей джинсовой куртке, с потемневшим багровым шрамом на лице казался ей воплощением свободы. Его длинные волосы разметались в беспорядке, словно он добирался до больницы на мотоцикле или в открытой машине.
— Если вы в раю, значит, я ошибся дверью. Мне в раю места нет.
Сара попыталась сосредоточиться, осмыслить его появление у себя в палате. Должно быть, она попала в ад. В этом случае все становилось понятным.
— Бывают… падшие ангелы, — предположила Сара.
Нэш снова засмеялся.
Звук его смеха согрел ее. Что-то вновь ожило и расцвело в ее душе. На этот раз потаенная улыбка проступила у нее на лице.
И вдруг она ощутила резкую боль. Боль острым ножом пронзила ей голову. Сара ахнула и зажмурила глаза. Значит, она не умерла. Безусловно, не умерла.
— Где болит? — Он нежно коснулся ее лба. Его пальцы скользнули по коже, безошибочно, как по волшебству, отыскали нужную точку: — Здесь?
Она едва заметно кивнула. Он стал легко и бережно водить пальцами по ее лбу, едва касаясь кожи. Это прикосновение успокаивало, облегчало боль. Наконец Сара, осмелев, открыла глаза и спросила:
— Вы пришли за материалом для статьи? Он отпрянул, и его лицо опять помрачнело:
— Я пришел вас проведать.
Проведать ее?
“Не надо мне сочувствовать. От этого становится только хуже. Мне еще тяжелее”.
При любых других обстоятельствах она сказала бы ему в лицо, что он блефует. Проведать ее он пришел! Так она и поверила! Но сейчас, к своему ужасу, Сара ощутила трепет в груди, к горлу подкатил ком. Как это было бы приятно, если бы он и вправду пришел ее проведать! Сара закрыла глаза.
“Не плачь. Не смей плакать при нем”, — приказала она себе. Слезинка все-таки выскользнула из-под ресниц и поползла по щеке.
— Простите, — прошептал Нэш. Ее боль каким-то образом передалась ему, прозвучала в его голосе.
Он коснулся ее свободной руки, осторожно взял ее, поднял. Она заметила, что его пальцы не огрубели от мозолей, как у ее отца, но они не были такими мягкими и изнеженными, как у Донована. Они были сильные и упругие.
Потом что-то другое коснулось ее пальцев. Что-то мягкое. Теплое. Это было нежное, благоговейное прикосновение. Губы. Губы Нэша Одюбона.
— Мне очень жаль… — Его дыхание ласкало ее кожу. Потом он замер, настороженно прислушиваясь. — Прощайте, Сара.
Он отпустил ее руку, положил ее на одеяло. Она услыхала какое-то движение, потом наступила тишина.
Чуть позже в коридоре раздались тяжелые шаги, а вслед за ними и зычный голос Донована:
— Оказывается, мне никто не звонил. Вы зря пригласили меня к телефону…
Он с кем-то разговаривал в коридоре — разговаривал тем тоном, каким всегда пользовался при общении с официантами, секретарями, банковскими клерками, словом, с прислугой.
— Извините, мистер Айви. Произошла ошибка…
— В следующий раз постарайтесь ничего не перепутать.
* * *
Нэш сидел в редакционном кабинете “Дырявой луны” и смотрел по телевизору поздний выпуск новостей с последними известиями по делу о нападении на Сару Айви.
— Придя в себя, миссис Айви смогла сообщить только одно: она так и не сумела рассмотреть человека, который на нее напал. Хотя поблизости от места преступления в течение трех ночей подряд был замечен подозрительный автомобиль, хотя дом Айви оборудован современной охранной сигнализацией, никакими данными, ведущими к установлению личности преступника, полиция пока не располагает. Нам даже не удалось связаться с полицейским офицером, сделавшим заявление о том, что он видел миссис Айви в ту ночь, чтобы взять у него интервью. Нам сказали, что он переведен на службу в другой город.
Итак, пять дней спустя после жестокого нападения миссис Айви выписывается из больницы и возвращается к себе домой. — Ведущая вскинула взгляд в объектив. — В дом, который раньше был для нее надежным пристанищем. Но это было раньше.
Изображение переключилось на повтор кадров, снятых ранее в этот день. Пока репортер вновь перечислял подробности нападения на супругу мистера Айви, на экране появилась Сара, покидающая больницу.
Нэш вскочил, схватил видеокассету, сунул ее в магнитофон и нажал на “запись”.
Его взгляд опять метнулся к экрану.
Сара Айви медленно спускается по ступенькам. Муж заботливо обнимает ее. Она еще больше исхудала. Исхудала до болезненности, до истощения. Она еле переставляла ноги, в каждом ее движении сквозила крайняя усталость. Обреченность. Безнадежность. Как будто она… проиграла битву. Потерпела поражение. Это была совсем не та женщина, которую он видел на берегу. Не та женщина, которая с вызовом позировала ему, требуя, чтобы он ее сфотографировал.
Ее глаза превратились в темные колодцы одиночества и тоски. “Она выглядит такой печальной”, — подумал Нэш. Он был не в силах смотреть на нее и видеть эту безграничную печаль.
Что это на него накатило? Он помнил то время, когда другие люди точно так же волновали и трогали его. Но это было очень давно, до того, как жизнь превратила его в то, чем он стал сейчас.
Нэш смотрел, как супруги Айви останавливаются возле лимузина, смотрел, как Донован Айви распахивает дверцу перед своей женой. Она бросила на него взгляд, потом отвернулась. Нэш смотрел, как она забирается в машину, смотрел, как Донован садится рядом с ней, смотрел, как лимузин отъезжает.
Когда репортаж закончился, Нэш включил перемотку и просмотрел весь записанный отрывок еще раз. Тут что-то было не так. Что-то смущало его, тревожило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
Она прислушалась. Тишина. Никого рядом нет. Оглушенная болью, все еще находясь под остаточным воздействием морфина, Сара попыталась проверить, целы ли у нее руки и ноги. Она подняла руки. Что-то ей мешало, цеплялось…
— Эй, эй, осторожнее, — прошептал мужской голос, — не делайте этого. — Чья-то рука прикоснулась к ней, бережно уложила ее руку на одеяло. — Не шевелитесь, а то из вены выскочит игла.
Сара медленно открыла глаза. В свете флуоресцентной лампы, горящей под потолком, стоял Нэш Одюбон. В ее спутанном от наркотиков сознании он предстал как видение из потустороннего мира, как некий светящийся призрак.
Ангел.
Этот образ так не соответствовал сложившемуся у нее впечатлению о нем, что Сара ощутила внезапное и совершенно нелепое желание засмеяться.
— Вы… — Ее голос зазвучал неожиданно хрипло. Она сглотнула, облизнула пересохшие губы и сделала еще одну попытку: — Вы… ангел.
Озабоченное выражение лица сменилось улыбкой, которая казалась частью окружавшего его сияния. А потом он засмеялся. Это был хрипловатый, глубокий, задушевный смех — искренний и заразительный.
— Неужели… я… в раю? — вслух удивилась Сара. Нэш в своей выцветшей джинсовой куртке, с потемневшим багровым шрамом на лице казался ей воплощением свободы. Его длинные волосы разметались в беспорядке, словно он добирался до больницы на мотоцикле или в открытой машине.
— Если вы в раю, значит, я ошибся дверью. Мне в раю места нет.
Сара попыталась сосредоточиться, осмыслить его появление у себя в палате. Должно быть, она попала в ад. В этом случае все становилось понятным.
— Бывают… падшие ангелы, — предположила Сара.
Нэш снова засмеялся.
Звук его смеха согрел ее. Что-то вновь ожило и расцвело в ее душе. На этот раз потаенная улыбка проступила у нее на лице.
И вдруг она ощутила резкую боль. Боль острым ножом пронзила ей голову. Сара ахнула и зажмурила глаза. Значит, она не умерла. Безусловно, не умерла.
— Где болит? — Он нежно коснулся ее лба. Его пальцы скользнули по коже, безошибочно, как по волшебству, отыскали нужную точку: — Здесь?
Она едва заметно кивнула. Он стал легко и бережно водить пальцами по ее лбу, едва касаясь кожи. Это прикосновение успокаивало, облегчало боль. Наконец Сара, осмелев, открыла глаза и спросила:
— Вы пришли за материалом для статьи? Он отпрянул, и его лицо опять помрачнело:
— Я пришел вас проведать.
Проведать ее?
“Не надо мне сочувствовать. От этого становится только хуже. Мне еще тяжелее”.
При любых других обстоятельствах она сказала бы ему в лицо, что он блефует. Проведать ее он пришел! Так она и поверила! Но сейчас, к своему ужасу, Сара ощутила трепет в груди, к горлу подкатил ком. Как это было бы приятно, если бы он и вправду пришел ее проведать! Сара закрыла глаза.
“Не плачь. Не смей плакать при нем”, — приказала она себе. Слезинка все-таки выскользнула из-под ресниц и поползла по щеке.
— Простите, — прошептал Нэш. Ее боль каким-то образом передалась ему, прозвучала в его голосе.
Он коснулся ее свободной руки, осторожно взял ее, поднял. Она заметила, что его пальцы не огрубели от мозолей, как у ее отца, но они не были такими мягкими и изнеженными, как у Донована. Они были сильные и упругие.
Потом что-то другое коснулось ее пальцев. Что-то мягкое. Теплое. Это было нежное, благоговейное прикосновение. Губы. Губы Нэша Одюбона.
— Мне очень жаль… — Его дыхание ласкало ее кожу. Потом он замер, настороженно прислушиваясь. — Прощайте, Сара.
Он отпустил ее руку, положил ее на одеяло. Она услыхала какое-то движение, потом наступила тишина.
Чуть позже в коридоре раздались тяжелые шаги, а вслед за ними и зычный голос Донована:
— Оказывается, мне никто не звонил. Вы зря пригласили меня к телефону…
Он с кем-то разговаривал в коридоре — разговаривал тем тоном, каким всегда пользовался при общении с официантами, секретарями, банковскими клерками, словом, с прислугой.
— Извините, мистер Айви. Произошла ошибка…
— В следующий раз постарайтесь ничего не перепутать.
* * *
Нэш сидел в редакционном кабинете “Дырявой луны” и смотрел по телевизору поздний выпуск новостей с последними известиями по делу о нападении на Сару Айви.
— Придя в себя, миссис Айви смогла сообщить только одно: она так и не сумела рассмотреть человека, который на нее напал. Хотя поблизости от места преступления в течение трех ночей подряд был замечен подозрительный автомобиль, хотя дом Айви оборудован современной охранной сигнализацией, никакими данными, ведущими к установлению личности преступника, полиция пока не располагает. Нам даже не удалось связаться с полицейским офицером, сделавшим заявление о том, что он видел миссис Айви в ту ночь, чтобы взять у него интервью. Нам сказали, что он переведен на службу в другой город.
Итак, пять дней спустя после жестокого нападения миссис Айви выписывается из больницы и возвращается к себе домой. — Ведущая вскинула взгляд в объектив. — В дом, который раньше был для нее надежным пристанищем. Но это было раньше.
Изображение переключилось на повтор кадров, снятых ранее в этот день. Пока репортер вновь перечислял подробности нападения на супругу мистера Айви, на экране появилась Сара, покидающая больницу.
Нэш вскочил, схватил видеокассету, сунул ее в магнитофон и нажал на “запись”.
Его взгляд опять метнулся к экрану.
Сара Айви медленно спускается по ступенькам. Муж заботливо обнимает ее. Она еще больше исхудала. Исхудала до болезненности, до истощения. Она еле переставляла ноги, в каждом ее движении сквозила крайняя усталость. Обреченность. Безнадежность. Как будто она… проиграла битву. Потерпела поражение. Это была совсем не та женщина, которую он видел на берегу. Не та женщина, которая с вызовом позировала ему, требуя, чтобы он ее сфотографировал.
Ее глаза превратились в темные колодцы одиночества и тоски. “Она выглядит такой печальной”, — подумал Нэш. Он был не в силах смотреть на нее и видеть эту безграничную печаль.
Что это на него накатило? Он помнил то время, когда другие люди точно так же волновали и трогали его. Но это было очень давно, до того, как жизнь превратила его в то, чем он стал сейчас.
Нэш смотрел, как супруги Айви останавливаются возле лимузина, смотрел, как Донован Айви распахивает дверцу перед своей женой. Она бросила на него взгляд, потом отвернулась. Нэш смотрел, как она забирается в машину, смотрел, как Донован садится рядом с ней, смотрел, как лимузин отъезжает.
Когда репортаж закончился, Нэш включил перемотку и просмотрел весь записанный отрывок еще раз. Тут что-то было не так. Что-то смущало его, тревожило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77