– Без толку. Мы с Оззи когда-то держали там галерею. Дилеры – информированный народ. Если в Париже остался хороший художник, о котором они ничего не знают, значит, он еще не покинул материнскую утробу.
По мнению Лорен, Виола вполне могла бы раскопать мало-мальски приличного живописца, использовав свои связи, однако она не спешила. Впрочем, ей ведь не было известно, что Лорен собирается покинуть Лондон в конце года. За такой короткий срок превратить «Рависсан» в первоклассную галерею смог бы разве что гений. Почему Барзан так торопится? Лорен требовалась помощь, поэтому она с сожалением вспоминала о бегстве Райана Уэсткотта из ее квартиры. Если бы он перешел на ее сторону, у нее заметно прибавилось бы шансов.
– Ты знакома с Ти Джи Гриффитом? – спросила Лорен: ей было любопытно узнать, что за человек пользуется услугами Райана Уэсткотта. Когда Виола утвердительно кивнула, у Лорен загорелись глаза. – Расскажи мне о нем!
– Я встречала его несколько раз на разных выставках. Когда-то у него была репутация волокиты и азартного игрока.
– Какой он из себя?
– Теперь ему уже за шестьдесят, но и лет двадцать назад, когда я впервые его увидела, у него уже была седина в волосах. Высокий, очень красивый, зеленоглазый… – Виола пожала плечами. – Интересно, какой он сейчас? Говорят, он ослеп, но мне что-то не верится. О нем никто ничего не знает толком – по-моему, с ним видится один Райан Уэсткотт.
Лорен заплела волосы в две дюжины тугих косичек, наложила на веки густые черные тени, а на ресницы нанесла фиолетовую тушь. Ансамбль дополнили трехдюймовые клипсы с канареечными перьями. Осталось надеть огромные темные очки от «Биаджотти» и выскользнуть из подъезда, не потревожив похрапывающего швейцара. Она не сомневалась, что в таком гриме, в желто-зеленых колготках и короткой кожаной юбочке ее не узнает ни одна живая душа.
Взяв такси, Лорен поехала на Фестиваль искусств в Блумсбери. Она не сомневалась, что встретит там «рабов Нью-Йорка» – богемных художников, щеголяющих броскими нарядами и таким способом привлекающих внимание к своим работам. Лорен решила углубить поиск, вспомнив, что все непризнанные художники знают друг друга. Свои работы они предлагали в кафе и на второсортных выставках, а в солнечные выходные вывешивали картины на заборах вокруг Грин-парка и Гайд-парка, надеясь продать их за гроши гуляющим и туристам.
Конечно, маловероятно было чего-то достичь таким способом, но Лорен решила попытать счастья. Однако общаться с этой публикой можно было, только смешавшись с ней: если бы она назвалась сотрудницей галереи, в «Рависсан» тут же хлынул бы поток работ, в абсолютном большинстве не выдерживающих критики. А Лорен не считала себя вправе кого-то отвергать: слишком хорошо она помнила, как были разгромлены ее собственные картины, выставленные в Гринвич-Виллидж…
Лорен не ожидала, что на фестивале будет так людно. Видимо, люди изголодались по искусству. Неудивительно, что в последнее время рванул в гору рынок репродукций: оригиналы настоящих мастеров человек среднего достатка не мог себе позволить. Ну а самодельные прилавки были завалены такой мазней, которую не стал бы приобретать никакой мало-мальски разбирающийся в живописи человек.
Добравшись до того места в глубине зала, где висела ее собственная картина, Лорен уже успела прийти к выводу, что нет затеи глупее, чем спрашивать у любителей, не слыхали ли они о нераскрытых талантах. Здешний люд явно не умел отличить грубую поделку от Рембрандта.
– Неудачное место нам досталось, – пробасил Тэтчер Палумбо, художник, вывесивший свои изделия рядом с полотном Лорен. Его длинная лохматая борода была перехвачена резинками в двух местах: под подбородком и несколькими дюймами ниже. – Сюда и не заходит-то никто. Слишком далеко!
– Может, кто-нибудь забредет, – возразила Лорен с деланным оптимизмом, хотя в душе была с ним согласна. Для нее место не имело значения: она не собиралась продавать свою картину. Она вынула ее из шкафа в оранжерее-мастерской и привезла сюда только потому, что должна была что-то выставить. Даже цену она специально назначила несуразно высокую, чтобы отпугнуть покупателей. – Некоторые начинают обход с задних рядов.
Художник улыбнулся:
– Ну а какая из моих работ тебе больше нравится?
Лорен испуганно скользнула взглядом по аляповатым пятнам всех цветов радуги, утыканным почему-то рыбьими костями.
– Все они очень любопытны…
Она искоса взглянула на свою «Полночь в Марракеше». Неужели девушка на ее картине производит на зрителей такое же неприятное впечатление, какое произвела на нее мазня Палумбо? Девушка была изображена в профиль, длинные, струящиеся на ветру светлые волосы закрывали почти все лицо, залитое слезами; из темноты к девушке тянулись жуткие руки, непонятно кому принадлежащие…
По правде говоря, Лорен было не слишком важно, нравится ли кому-нибудь ее картина. Она знала, что у нее талант к угадыванию одаренных художников, а не к самостоятельному творчеству. Именно таким угадыванием она и собиралась сейчас заняться.
– Поброжу, посмотрю…
Она пробродила между рядами целый день и нащупала кое-какие ниточки, хотя ничего выдающегося не обнаружила. Возвращаясь к Тэтчеру, чтобы поддержать его добрым словом, Лорен заметила девушку, предлагавшую керамические сережки. Она сразу поняла, что эти сережки сделал чрезвычайно талантливый человек.
– Простите, – обратилась Лорен к рыжей толстушке с толстой косой, темно-карими глазами и вздернутым носом. – Эти штучки делает ваша мать?
– Нет, я сама! – резко ответила девушка, презрительно скользнув взглядом по серьгам Лорен.
– Очень красиво! – Интересно, сколько ей лет? Семнадцать? Слишком много косметики, чтобы сказать наверняка. – У вас есть что-нибудь еще?
– Больше ничего. Этим все равно не заработаешь.
– А ведь можно было бы… – Неужели, ее волнуют только деньги? Уж наверное, родители не дадут ей умереть с голоду. – Не хотите сделать для меня несколько штук, за пятьдесят фунтов каждая?
– Еще как хочу! – обрадовалась девушка. – А какие вам нужны?
– Любые, только не бижутерия. – Лорен знала, что самый верный способ погубить творческие способности в зародыше – точно продиктовать творцу, чего от него ждут. – Как вас зовут?
– Саманта Фоли.
– А я Люси Уоллес. – Лорен зарегистрировалась на выставке под этим именем, чтобы сохранить инициалы. – Вы живете с родителями?
– Нет, снимаю в Бейсуотер квартиру еще с шестью девушками.
Лорен не стала спрашивать, почему Саманта не живет дома. Когда сама Лорен впервые приехала в молодости в Париж, ее замучили вопросами, почему она живет с братом, а не с родителями.
– Вы изучаете живопись?
Саманта покачала головой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107