Трудно поверить, что всего лишь несколько лет назад их роли были прямо противоположны.
– Ты мне все рассказала о Кольтранах? Сейчас важна каждая мелочь.
– Нет. Иногда… не знаю, как это тебе сказать… Понимаешь, иногда Большой Папа узнает о каких-то вещах задолго до того, как ему об этом скажут. Он в курсе всех последних новостей и сплетен. Я стараюсь не разговаривать по телефону – мне кажется, он подслушивает.
Появилась главная усадьба – современное здание, возведенное на холме. По обеим сторонам его стояли коттеджи для гостей. Все жилые здания фасадом выходили к морю, которое манило издалека зеркальными бликами полуденного солнца, скользящего по его поверхности. За деревьями по обеим сторонам аллеи прятались конюшни и загоны для скота. А рядом с громадной ригой располагался барак, в котором жили ковбои – скотоводы. Подобные жилища строились в гавайском традиционном стиле – из побеленного дерева, отражающего солнечные лучи, с громадными окнами и щелястыми ставнями, пропускающими прохладу пассатов.
Главная усадьба была защищена от солнца палисандровыми деревьями и листьями гигантских папоротников, настолько высоких, что они закрывали крышу дома. В их тени уютно расположились редко посаженные кусты алых орхидей и синие островки лаванды. Арочный мостик через пруд вел прямо к двойным тяжелым дверям из полированного тисового дерева.
Эвстаси, домоправительница, которая вела хозяйство после смерти жены Большого Папы, приветствовала их на пороге с привычно угрюмым выражением лица. Одинаковая и в ширину, и в высоту женщина была одета в униформу ранчо Кау: лиловое муму — просторное женское домашнее платье на Гавайях – с рисунком из белых орхидей. Эвстаси сопровождали слуги, которые взяли вещи Даны.
Внутри дом представлял собой анфиладу громадных комнат с куполообразными потолками и огромными окнами, возвышающимися на два этажа вверх над мраморными полами. Они обеспечивали в доме блаженную прохладу и казались продолжением сказочного пейзажа. В погожие дни – а они стояли практически круглый год – стекла задвигались в специальные ниши в стене, освобождая путь легкому бризу, пришедшему с зеленых долин. В особых стеклянных витринах хранились древние фигурки, изготовленные здесь, на Гавайях, местными мастерами. Это было так давно, что теперь каменные изображения богов и бытовых сцен назывались произведениями искусства и ценились необычайно дорого. Коллекцию начинал собирать еще прадедушка хозяина дома.
На стене висела доска для серфинга несколько необычной формы. Она имела свою историю. Это был личный вклад, внесенный Большим Папой в коллекцию. Легкие эскапады на досках в океанском прибое – любимое развлечение древних гавайцев. На долгие годы о нем забыли. Гавайцам было не до того, а пришлые европейцы особо не интересовались местными обычаями. Вновь о нем вспомнили, когда Дюк Кахапутоку смастерил длинную доску и пришел с ней на пляж неподалеку от Вайкики. С помощью туристов серфинг, как и Кахапутоку, стал известным во всем мире. Эта самая доска и красовалась теперь на стене Дома Кольтранов в окружении чучел трех акул, выглядевших столь же свирепо, как и тогда, когда Большой
Папа выловил их в кратере прибрежного вулкана Молокини. Каждый раз, когда Дана приезжала сюда, он рассказывал ей, как однажды в одиночку он убил трех акул за один день.
Сначала Дана списывала повторяющийся рассказ на его забывчивость, но позже поняла, что с памятью у Кольтрана-старшего все в порядке, – он просто любил купаться в лучах собственной славы.
– Вам в Макаи-хаус, – сообщила подошедшая Эвстаси, видимо, выяснив волю хозяина.
Дана договорилась с Ванессой встретиться позже у бассейна и отправилась вслед за слугами, несущими ее чемоданы по дорожке, вымощенной кусками застывшей вулканической лавы, к небольшому коттедж. Войдя внутрь, она тотчас поняла, почему он был так назван. Макай означало выходящий к океану. Коттедж действительно смотрел на океан. Из окон был виден срезанный конусом кратер вулкана Молокини, поднимающийся из глубины моря подобно короне древнего короля Гавайских островов.
Коттедж казался совсем крошечным. В маленьком холле Дана обнаружила миниатюрную софу. Но спальня была просторная, с широкой кроватью, креслами и мини-баром. За спальней располагалась ванная, отделанная мрамором. Для купания служило обширное углубление в полу. Можно сказать – небольшой бассейн. Дана поняла, что жить с Робом в этом коттедже равносильно самоубийству. У нее всегда было бунгало с двумя спальнями. Дана не ожидала, что в этот приезд ей отведут этот коттедж. Она отправилась назад в главную усадьбу, но ей не удалось убедить Эвстаси предоставить ей коттедж побольше. На празднование дня рождения Большого Папы в субботу вечером ожидалось прибытие огромного числа гостей, и ни одного свободного домика не было.
Дана вернулась в Макаи-хаус ни с чем. Ну ладно!
Она может спать на диванчике, а Роб на кровати. Провести шесть ночей под одной крышей с человеком, которому ты не доверяешь, – звучит как пожизненный приговор. Сегодня ей удалось не вспоминать о Робе несколько часов, и она считала это подвигом. До этого ей казалось, что она все время чувствует на губах вкус его поцелуя. Как она могла вести себя столь непростительно?
Она никогда не теряла самообладания, когда другие мужчины целовали ее. А то, что с ней случилось вчера вечером, Дана приписала временному умопомешательству. Он совершенно околдовал ее. Она вспомнила его массивные плечи, устрашающий рост… Но, во имя справедливости, следовало признать, что на самом деле чувство, которое она испытала, это вовсе не страх. Да и вряд ли она и вправду испугалась, скорее она была заворожена притягательной силой его тела.
Дана пришла к выводу, что Роб внимательно наблюдал за ней весь вечер. Как бы еще он мог заметить, что она красит волосы и любит легкое, воздушное нижнее белье? Он пользовался каждой оплошностью и гнул свою линию. Если же сюда добавить его дьявольскую проницательность и искусство разить людей своим острым пером, то безопаснее было бы очутиться в лагуне с акулами, чем жить с ним в этом коттедже. Но что долго рассуждать – все равно ведь придется.
Дана растянулась на кровати, слушая щебетание птиц в кроне палисандровых деревьев и убаюкивающие звуки шуршащих листьев папоротника. Положив голову на подушку, она стала считать повторяющиеся монотонные крики – «ох-ох» – самой быстрой и неуловимой птички на островах – о’о.
«Должно быть, я уснула», – подумала Дана, вскочив с кровати и едва не вывихнув себе при этом шею.
Первое мгновение она не могла понять, что ее разбудило.
Но через секунду она услышала детский плач.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
– Ты мне все рассказала о Кольтранах? Сейчас важна каждая мелочь.
– Нет. Иногда… не знаю, как это тебе сказать… Понимаешь, иногда Большой Папа узнает о каких-то вещах задолго до того, как ему об этом скажут. Он в курсе всех последних новостей и сплетен. Я стараюсь не разговаривать по телефону – мне кажется, он подслушивает.
Появилась главная усадьба – современное здание, возведенное на холме. По обеим сторонам его стояли коттеджи для гостей. Все жилые здания фасадом выходили к морю, которое манило издалека зеркальными бликами полуденного солнца, скользящего по его поверхности. За деревьями по обеим сторонам аллеи прятались конюшни и загоны для скота. А рядом с громадной ригой располагался барак, в котором жили ковбои – скотоводы. Подобные жилища строились в гавайском традиционном стиле – из побеленного дерева, отражающего солнечные лучи, с громадными окнами и щелястыми ставнями, пропускающими прохладу пассатов.
Главная усадьба была защищена от солнца палисандровыми деревьями и листьями гигантских папоротников, настолько высоких, что они закрывали крышу дома. В их тени уютно расположились редко посаженные кусты алых орхидей и синие островки лаванды. Арочный мостик через пруд вел прямо к двойным тяжелым дверям из полированного тисового дерева.
Эвстаси, домоправительница, которая вела хозяйство после смерти жены Большого Папы, приветствовала их на пороге с привычно угрюмым выражением лица. Одинаковая и в ширину, и в высоту женщина была одета в униформу ранчо Кау: лиловое муму — просторное женское домашнее платье на Гавайях – с рисунком из белых орхидей. Эвстаси сопровождали слуги, которые взяли вещи Даны.
Внутри дом представлял собой анфиладу громадных комнат с куполообразными потолками и огромными окнами, возвышающимися на два этажа вверх над мраморными полами. Они обеспечивали в доме блаженную прохладу и казались продолжением сказочного пейзажа. В погожие дни – а они стояли практически круглый год – стекла задвигались в специальные ниши в стене, освобождая путь легкому бризу, пришедшему с зеленых долин. В особых стеклянных витринах хранились древние фигурки, изготовленные здесь, на Гавайях, местными мастерами. Это было так давно, что теперь каменные изображения богов и бытовых сцен назывались произведениями искусства и ценились необычайно дорого. Коллекцию начинал собирать еще прадедушка хозяина дома.
На стене висела доска для серфинга несколько необычной формы. Она имела свою историю. Это был личный вклад, внесенный Большим Папой в коллекцию. Легкие эскапады на досках в океанском прибое – любимое развлечение древних гавайцев. На долгие годы о нем забыли. Гавайцам было не до того, а пришлые европейцы особо не интересовались местными обычаями. Вновь о нем вспомнили, когда Дюк Кахапутоку смастерил длинную доску и пришел с ней на пляж неподалеку от Вайкики. С помощью туристов серфинг, как и Кахапутоку, стал известным во всем мире. Эта самая доска и красовалась теперь на стене Дома Кольтранов в окружении чучел трех акул, выглядевших столь же свирепо, как и тогда, когда Большой
Папа выловил их в кратере прибрежного вулкана Молокини. Каждый раз, когда Дана приезжала сюда, он рассказывал ей, как однажды в одиночку он убил трех акул за один день.
Сначала Дана списывала повторяющийся рассказ на его забывчивость, но позже поняла, что с памятью у Кольтрана-старшего все в порядке, – он просто любил купаться в лучах собственной славы.
– Вам в Макаи-хаус, – сообщила подошедшая Эвстаси, видимо, выяснив волю хозяина.
Дана договорилась с Ванессой встретиться позже у бассейна и отправилась вслед за слугами, несущими ее чемоданы по дорожке, вымощенной кусками застывшей вулканической лавы, к небольшому коттедж. Войдя внутрь, она тотчас поняла, почему он был так назван. Макай означало выходящий к океану. Коттедж действительно смотрел на океан. Из окон был виден срезанный конусом кратер вулкана Молокини, поднимающийся из глубины моря подобно короне древнего короля Гавайских островов.
Коттедж казался совсем крошечным. В маленьком холле Дана обнаружила миниатюрную софу. Но спальня была просторная, с широкой кроватью, креслами и мини-баром. За спальней располагалась ванная, отделанная мрамором. Для купания служило обширное углубление в полу. Можно сказать – небольшой бассейн. Дана поняла, что жить с Робом в этом коттедже равносильно самоубийству. У нее всегда было бунгало с двумя спальнями. Дана не ожидала, что в этот приезд ей отведут этот коттедж. Она отправилась назад в главную усадьбу, но ей не удалось убедить Эвстаси предоставить ей коттедж побольше. На празднование дня рождения Большого Папы в субботу вечером ожидалось прибытие огромного числа гостей, и ни одного свободного домика не было.
Дана вернулась в Макаи-хаус ни с чем. Ну ладно!
Она может спать на диванчике, а Роб на кровати. Провести шесть ночей под одной крышей с человеком, которому ты не доверяешь, – звучит как пожизненный приговор. Сегодня ей удалось не вспоминать о Робе несколько часов, и она считала это подвигом. До этого ей казалось, что она все время чувствует на губах вкус его поцелуя. Как она могла вести себя столь непростительно?
Она никогда не теряла самообладания, когда другие мужчины целовали ее. А то, что с ней случилось вчера вечером, Дана приписала временному умопомешательству. Он совершенно околдовал ее. Она вспомнила его массивные плечи, устрашающий рост… Но, во имя справедливости, следовало признать, что на самом деле чувство, которое она испытала, это вовсе не страх. Да и вряд ли она и вправду испугалась, скорее она была заворожена притягательной силой его тела.
Дана пришла к выводу, что Роб внимательно наблюдал за ней весь вечер. Как бы еще он мог заметить, что она красит волосы и любит легкое, воздушное нижнее белье? Он пользовался каждой оплошностью и гнул свою линию. Если же сюда добавить его дьявольскую проницательность и искусство разить людей своим острым пером, то безопаснее было бы очутиться в лагуне с акулами, чем жить с ним в этом коттедже. Но что долго рассуждать – все равно ведь придется.
Дана растянулась на кровати, слушая щебетание птиц в кроне палисандровых деревьев и убаюкивающие звуки шуршащих листьев папоротника. Положив голову на подушку, она стала считать повторяющиеся монотонные крики – «ох-ох» – самой быстрой и неуловимой птички на островах – о’о.
«Должно быть, я уснула», – подумала Дана, вскочив с кровати и едва не вывихнув себе при этом шею.
Первое мгновение она не могла понять, что ее разбудило.
Но через секунду она услышала детский плач.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101