Может быть, в этот момент зародилась во мне мысль о любви. В палатке темно, я пробираюсь среди тесно лежащих девчоночьих тел, чувствую запах их дыхания, смешанный с легким запахом духов, дотрагиваюсь до свернувшейся калачиком девчонки, стаскиваю с нее одеяло, в свете луны вижу ее ноги в коротких штанах, разметавшиеся волосы, нагибаюсь, чтобы коснуться ее лица. Может быть, это была первая девочка, до которой я дотронулся намеренно и без всякого стеснения. Я трясу ее, окликаю. Почему-то показалось, что сейчас она видит сон, а я прерываю его. В конце концов она открыла глаза и улыбнулась мне, потом зажгла большой армейский фонарь, лежавший рядом с ней. Я стоял над ней как загипнотизированный. Смотрел, как она надевает свитер, брюки, спрашивает, какая погода. Девочки вокруг меня зашевелились, стали что-то бормотать. Одна вдруг проснулась и увидела меня. «Кто это?» – закричала она, а я сразу же выскочил из палатки. Через несколько минут вышла Ася в армейской штормовке. Ее экипировка произвела на меня впечатление. У нее вообще водилась разная армейская амуниция, перепадало от отца, имевшего отношение к правительственной верхушке: как я смутно знал, он занимался делами государственной безопасности. Мы стали ходить между большими палатками, время от времени проводя по зарослям травы и кустам тяжелыми оструганными палками. Потом уселись на камень в конце лагеря и стали наблюдать за скрытым в темноте вали, время от времени Ася направляла в ту сторону свой фонарь, шаря во тьме сильным лучом света.
Мы сразу разговорились, как будто подготовились заранее. Я неотрывно смотрел на нее, изучал, пытался решить, стоит ли влюбиться в нее, хотя уже начал влюбляться. Она говорила об учителях, об учебной программе, спрашивала мое мнение. У нее были определенные, твердые взгляды, очень критические. Ей не нравились формы обучения, изучаемый материал и самое главное – учителя. Я удивился: ведь в классе она была тихой и очень дисциплинированной и учителя любили ее. Я и не предполагал, что она втайне презирает их. Я рассказал ей, что ухожу из школы, что буду работать с отцом в гараже. Она отнеслась к этому с восторгом, позавидовала, что я вступаю в жизнь именно теперь, когда происходят большие перемены, когда с окончанием войны назревает настоящая революция. Будь ее воля, она бы тоже оставила школу.
В ней было что-то противоречивое, эти ее путаные, но смелые идеи, что-то чуждое мне, интеллигентность на грани болтливости, но мне было довольно интересно. Мы говорили и говорили и не заметили, что наполовину уже отдежурили, как вдруг на нас набросился учитель физкультуры, ответственный за охрану, вырвал зажженный фонарь у нее из рук и швырнул в траву, а нам приказал замолчать, лечь на землю подальше друг от друга и тихо следить за врагом.
Когда он исчез, а мы еще лежали на земле, злясь и в то же время хихикая, я сказал ей: «Когда я разбудил тебя, ты видела сон». И она ужасно удивилась: «Откуда ты знаешь?» – и не отставала от меня, допытываясь, как это я в темноте палатки сумел догадаться, что она видит сон, а потом рассказала мне его. Что-то о ее отце.
Дежурство кончилось, мы вернулись каждый в свою палатку. Я взял ее фонарь, чтобы починить. Назавтра во время учений и экскурсий мы не обменялись ни словом, так что у меня было время решить, влюбиться мне в нее или не стоит. После обеда я отдал ей починенный фонарь. Она благодарит меня, слегка дотрагивается до моей руки, хочет что-то сказать, но я, смешавшись, ускользаю, еще колеблюсь, боюсь унизить себя.
К вечеру пропал Ицхак, сирота. Он исчез, видимо, еще в полдень, но лишь вечером его отсутствие заметили. Все учения и мероприятия были отменены, и мы все, даже ученики других школ, пошли искать его. Идем цепью по горам, осматриваем каждый куст, каждую расселину, а самое главное – кричим не переставая, зовем его по имени. Поисками руководит директор, кричит, сердится, идет между нами бледный, подавленный. А она вдруг оказалась в центре внимания. Все обвиняли ее, смотрели на нее с любопытством, даже ученики других школ приходили на нее взглянуть. Все уже знали причину его исчезновения. Ее снова и снова вызывали к директору, чтобы выяснить о нем всякие подробности. Директор стоял и кричал на нее, словно она виновата в том, что не ответила ему взаимностью.
Утром прибыли два английских полицейских с собаками, очень довольные, рассматривают лагерь, пользуются возможностью поискать оружие. Через несколько минут беглеца нашли. Он прятался в маленькой пещере в ста метрах от лагеря.
Собака заставила его вылезти оттуда. Он вышел, горько плача, причитая со своим галутским акцентом: «Не убивайте меня!» Упал на колени перед директором и перед ней. Его невозможно было даже ругать, таким он был жалким. Ей приказали не оставлять его, утешать; я не мог подойти к ней до самого нашего отъезда из лагеря.
Но, очевидно, я заразился его безнадежной любовью. В каникулы все время думал о ней, по вечерам бродил около ее дома, искал встречи. Я уже начал работать в гараже полный день и в школу на следующий учебный год не записался. Отец становился все слабее, ему уже было не под силу отвернуть некоторые болты, большую часть работы приходилось делать мне. Он усаживался у машины на стул и объяснял мне, что надо делать. Иногда, если выдавалось свободное время, я подходил к школе как был – в грязной рабочей одежде. Сидел на ограде и ждал перемены, чтобы увидеть друзей, пытался сохранить с ними связь. Ищу ее, иногда вижу ее урывками, но не успеваю как следует поговорить, тем более что этот Ицхак все еще ходит за нею по пятам и ей приходится остерегаться. Очевидно, они все-таки дружили. Постепенно я перестал приходить в школу, все связи оборвались, работа в гараже занимала все больше и больше времени. Прежние друзья со своими книгами, тетрадями и вечными разговорами об учителях вдруг стали казаться мне какими-то детьми.
Посреди десятого класса она исчезла. Ее семья переехала в Тель-Авив. Иногда в газетах упоминалось имя ее отца как одного из крупных закулисных деятелей, имевшего отношение к тайной службе безопасности. За несколько месяцев до возникновения государства в стране усилились волнения. По вечерам я пытался учиться, хотел подготовиться к экзаменам на аттестат зрелости, но оставил это дело.
В начале Войны за независимость отец умер, а меня мобилизовали, и я работал в мастерской – подготавливал броневики к войне; ее я не видел несколько лет.
Только в конце войны мы увиделись снова – на встрече старших классов нашей школы. Так уж вышло, что пригласили не только тех, кто отучился в ней до конца: многие, вроде меня, оставили школу, пошли учиться специальности, были взяты в армию и в Пальмах, некоторые погибли во время войны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
Мы сразу разговорились, как будто подготовились заранее. Я неотрывно смотрел на нее, изучал, пытался решить, стоит ли влюбиться в нее, хотя уже начал влюбляться. Она говорила об учителях, об учебной программе, спрашивала мое мнение. У нее были определенные, твердые взгляды, очень критические. Ей не нравились формы обучения, изучаемый материал и самое главное – учителя. Я удивился: ведь в классе она была тихой и очень дисциплинированной и учителя любили ее. Я и не предполагал, что она втайне презирает их. Я рассказал ей, что ухожу из школы, что буду работать с отцом в гараже. Она отнеслась к этому с восторгом, позавидовала, что я вступаю в жизнь именно теперь, когда происходят большие перемены, когда с окончанием войны назревает настоящая революция. Будь ее воля, она бы тоже оставила школу.
В ней было что-то противоречивое, эти ее путаные, но смелые идеи, что-то чуждое мне, интеллигентность на грани болтливости, но мне было довольно интересно. Мы говорили и говорили и не заметили, что наполовину уже отдежурили, как вдруг на нас набросился учитель физкультуры, ответственный за охрану, вырвал зажженный фонарь у нее из рук и швырнул в траву, а нам приказал замолчать, лечь на землю подальше друг от друга и тихо следить за врагом.
Когда он исчез, а мы еще лежали на земле, злясь и в то же время хихикая, я сказал ей: «Когда я разбудил тебя, ты видела сон». И она ужасно удивилась: «Откуда ты знаешь?» – и не отставала от меня, допытываясь, как это я в темноте палатки сумел догадаться, что она видит сон, а потом рассказала мне его. Что-то о ее отце.
Дежурство кончилось, мы вернулись каждый в свою палатку. Я взял ее фонарь, чтобы починить. Назавтра во время учений и экскурсий мы не обменялись ни словом, так что у меня было время решить, влюбиться мне в нее или не стоит. После обеда я отдал ей починенный фонарь. Она благодарит меня, слегка дотрагивается до моей руки, хочет что-то сказать, но я, смешавшись, ускользаю, еще колеблюсь, боюсь унизить себя.
К вечеру пропал Ицхак, сирота. Он исчез, видимо, еще в полдень, но лишь вечером его отсутствие заметили. Все учения и мероприятия были отменены, и мы все, даже ученики других школ, пошли искать его. Идем цепью по горам, осматриваем каждый куст, каждую расселину, а самое главное – кричим не переставая, зовем его по имени. Поисками руководит директор, кричит, сердится, идет между нами бледный, подавленный. А она вдруг оказалась в центре внимания. Все обвиняли ее, смотрели на нее с любопытством, даже ученики других школ приходили на нее взглянуть. Все уже знали причину его исчезновения. Ее снова и снова вызывали к директору, чтобы выяснить о нем всякие подробности. Директор стоял и кричал на нее, словно она виновата в том, что не ответила ему взаимностью.
Утром прибыли два английских полицейских с собаками, очень довольные, рассматривают лагерь, пользуются возможностью поискать оружие. Через несколько минут беглеца нашли. Он прятался в маленькой пещере в ста метрах от лагеря.
Собака заставила его вылезти оттуда. Он вышел, горько плача, причитая со своим галутским акцентом: «Не убивайте меня!» Упал на колени перед директором и перед ней. Его невозможно было даже ругать, таким он был жалким. Ей приказали не оставлять его, утешать; я не мог подойти к ней до самого нашего отъезда из лагеря.
Но, очевидно, я заразился его безнадежной любовью. В каникулы все время думал о ней, по вечерам бродил около ее дома, искал встречи. Я уже начал работать в гараже полный день и в школу на следующий учебный год не записался. Отец становился все слабее, ему уже было не под силу отвернуть некоторые болты, большую часть работы приходилось делать мне. Он усаживался у машины на стул и объяснял мне, что надо делать. Иногда, если выдавалось свободное время, я подходил к школе как был – в грязной рабочей одежде. Сидел на ограде и ждал перемены, чтобы увидеть друзей, пытался сохранить с ними связь. Ищу ее, иногда вижу ее урывками, но не успеваю как следует поговорить, тем более что этот Ицхак все еще ходит за нею по пятам и ей приходится остерегаться. Очевидно, они все-таки дружили. Постепенно я перестал приходить в школу, все связи оборвались, работа в гараже занимала все больше и больше времени. Прежние друзья со своими книгами, тетрадями и вечными разговорами об учителях вдруг стали казаться мне какими-то детьми.
Посреди десятого класса она исчезла. Ее семья переехала в Тель-Авив. Иногда в газетах упоминалось имя ее отца как одного из крупных закулисных деятелей, имевшего отношение к тайной службе безопасности. За несколько месяцев до возникновения государства в стране усилились волнения. По вечерам я пытался учиться, хотел подготовиться к экзаменам на аттестат зрелости, но оставил это дело.
В начале Войны за независимость отец умер, а меня мобилизовали, и я работал в мастерской – подготавливал броневики к войне; ее я не видел несколько лет.
Только в конце войны мы увиделись снова – на встрече старших классов нашей школы. Так уж вышло, что пригласили не только тех, кто отучился в ней до конца: многие, вроде меня, оставили школу, пошли учиться специальности, были взяты в армию и в Пальмах, некоторые погибли во время войны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112