Советуется с Хамидом, его он, вероятно, действительно уважает.
Счетами он не занимается. В контору заходит лишь тогда, когда там начинается спор и какой-нибудь клиент входит в раж из-за высокой цены. Он снова просматривает счет, но вообще-то упрям как осел, не уступит ни гроша. Я иногда подметаю контору в конце дня и слышу эти споры. Ему говорят – у тебя дороже, чем у всех тут, а он отвечает – ну что ж, пожалуйста, никто вас не заставляет. Или – может быть, вы хотите, чтобы я показал вам прейскурант? И улыбается, не то им, не то просто про себя.
Как-то раз, перед самым концом рабочего дня, когда я снова подметал весь гараж, я дошел до места, где он стоял и говорил с кем-то. Стою, молча жду, чтобы он подвинулся. Рабочие уже переодевались, мыли руки, гараж начал пустеть. Он стоял с кем-то и совсем не замечал, что я жду с метлой, чтобы он отошел. Он, конечно, не знал меня, хотя я уже больше месяца работал в его гараже.
Я выжидал, опершись о метлу, а он стоял посреди кучи мусора и слушал какого-то болтливого господина, который никак не унимался. День выдался суматошный, шел дождь, и я подметал гараж уже, наверно, раз пять. Все время пригоняли машины, которые не заводились, или побитые, попавшие в аварию на мокрой дороге. Конца не было видно. Но вот этот господин в костюме, который говорил о политике, расстался с ним, а он все стоял, задумавшись, не двигаясь с места. Я боялся сказать слово. Вдруг он заметил, как я стою в метре от него и жду со своей метлой.
– Чего ты хочешь?
Я смутился. Он испугал меня, обратившись ко мне так вот прямо.
– Чтобы вы подвинулись немного, мне нужно подмести тут, под вами.
Он улыбнулся и подвинулся, а я начал быстро подметать там, где он стоял, чтобы он мог вернуться, если ему так уж хочется стоять на том месте. А он смотрит на меня пристально, изучает меня, как будто я что-то необыкновенное. И вдруг спрашивает:
– Кто привел тебя сюда?
– Двоюродный брат, Хамид… – сразу ответил я, а сам дрожу и краснею, не знаю почему. Что он вообще может мне сделать? Подумаешь, платит мне гроши, да и все деньги идут прямо отцу. Да и, в сущности, не такой уж он страшный, только эта лохматая борода.
– Сколько тебе лет, мальчик? – И он туда же – «мальчик», черт его побери.
– Четырнадцать и еще почти три месяца.
– Что же ты, не хотел больше учиться?
А я испугался. Как это он сразу сообразил о школе. Стал бормотать что-то невразумительное.
– Я-то хотел, да вот папа…
Он собирался что-то сказать, но промолчал, продолжает смотреть на меня. А я начал осторожно двигать метлой и подметать вокруг него. Быстро собираю мусор и вдруг чувствую, что он слегка касается меня, кладет свою руку на мою голову.
– Как тебя зовут?
Я сказал ему. А голос мой дрожит. Ни разу ни один еврей не клал руку мне на голову. Я бы мог прочитать ему наизусть стихотворение, например «Ветка склонилась». Так вот запросто. Если бы он попросил. Он прямо загипнотизировал меня. Но ему и в голову такое не могло прийти.
С тех пор он всегда улыбался мне, когда я попадался ему на глаза. А через неделю меня сняли с метлы и начали учить другой работе – подтягивать тормоза, это не так уж сложно. И я стал подтягивать им тормоза.
Дафи
Такая усталость. А что вы думаете? По ночам я не сплю. Может, и удается уснуть на часок под утро, но мама вытаскивает меня из кровати и, пока не увидит, что я сижу и пью кофе, не выходит из дома. Странно, что сначала усталость совсем не чувствуется, я даже не опаздываю в школу. На первом уроке голова у меня довольно ясная, тем более что и все еще полусонные, даже учителя. Перелом наступает всегда на третьем уроке, так около без четверти одиннадцать. Я начинаю чувствовать внутри какую-то пустоту от невыносимой усталости, сердце мое проваливается, а на душе становится так тяжело, словно я умираю.
В первое время я выходила из класса смочить лицо и немного подремать где-нибудь на скамейке. Возле уборной я присмотрела себе небольшую нишу и пробовала там подремать, но больно уж ненадежное место: Шварци в том углу все время патрулирует. (Черт возьми, что ему нужно около уборной для девочек?) Один раз он застукал меня там и начал свои нравоучения, а потом в два счета водворил меня обратно в класс. Я стала искать другое место, но ничего не нашла. Ведь школа не приспособлена для того, чтобы дать ученикам немного поспать. Мука смертная, а надо мне было всего каких-нибудь четверть часа, чтобы прийти в себя. В конце концов меня осенила замечательная идея – спать в классе во время урока, и я даже нашла подходящее для этого место. В четвертом ряду, почти в самом конце, есть колонна, поддерживающая потолок, она создает маленькое укрытие, особенно если придвинуть стол совсем близко к стене. Там можно спрятаться от учителя – ты будто находишься в классе и в то же время отсутствуешь.
Как-то раз на переменке, когда в классе никого не было, я пристроилась в своем закутке, а Тали и Оснат вошли в класс искать меня, не заметили и пошли искать дальше.
Но сначала мне надо было уговорить Игала Рабиновича поменяться со мной местами, ничего ему не объясняя. А он не хотел, он тоже, наверно, обнаружил преимущества своего места. Тогда я стала заигрывать с ним – улыбаться ему, говорить с ним на переменках, ходить с ним вместе домой после школы и даже как бы невзначай прижалась к нему. И он, этакий дикарь, стал понемногу смущаться, я поняла, что он вот-вот влюбится в меня. Он стал поджидать меня утром около дома, чтобы вместе идти в школу, даже несколько раз пропустил тренировки по баскетболу, которые проводились перед началом занятий. Я не собиралась кружить ему голову, просто хотела уговорить его поменяться со мной местами, но он никак не уступал. В конце концов все-таки сдался. Бедняга, у него верные три двойки, ему тоже не очень-то улыбалось высовываться. Но он согласился. Мне прямо расцеловать его захотелось, но я удержалась, а то еще навоображает себе лишнего. Мы пошли к классной воспитательнице и сообщили ей об обмене, а я принесла из дому маленькую подушечку, которую сделала специально. Сажусь под таким углом, чтобы меня совершенно не было видно, прислоняю подушечку к стене, кладу на нее голову и немедленно засыпаю, честное слово, засыпаю по-настоящему. Сейчас зима, небо хмурое, и в классе темновато, а свет зажигать не разрешают – экономят электричество. Мы даже сидим в пальто, потому что Шварци забрал все печки, отнесся серьезно к энергетическому кризису и решил экономить керосин, чтобы усилить мощь Израиля.
И так я ухитряюсь поспать немного на уроке Танаха или Талмуда или на воспитательском часе. Вот на математике – нет, на математике я все время в напряжении из-за этого сосунка, который крутится вокруг, как жирный кот, постоянно придирается ко мне. Но на предметах, в которых я сильна, – запросто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
Счетами он не занимается. В контору заходит лишь тогда, когда там начинается спор и какой-нибудь клиент входит в раж из-за высокой цены. Он снова просматривает счет, но вообще-то упрям как осел, не уступит ни гроша. Я иногда подметаю контору в конце дня и слышу эти споры. Ему говорят – у тебя дороже, чем у всех тут, а он отвечает – ну что ж, пожалуйста, никто вас не заставляет. Или – может быть, вы хотите, чтобы я показал вам прейскурант? И улыбается, не то им, не то просто про себя.
Как-то раз, перед самым концом рабочего дня, когда я снова подметал весь гараж, я дошел до места, где он стоял и говорил с кем-то. Стою, молча жду, чтобы он подвинулся. Рабочие уже переодевались, мыли руки, гараж начал пустеть. Он стоял с кем-то и совсем не замечал, что я жду с метлой, чтобы он отошел. Он, конечно, не знал меня, хотя я уже больше месяца работал в его гараже.
Я выжидал, опершись о метлу, а он стоял посреди кучи мусора и слушал какого-то болтливого господина, который никак не унимался. День выдался суматошный, шел дождь, и я подметал гараж уже, наверно, раз пять. Все время пригоняли машины, которые не заводились, или побитые, попавшие в аварию на мокрой дороге. Конца не было видно. Но вот этот господин в костюме, который говорил о политике, расстался с ним, а он все стоял, задумавшись, не двигаясь с места. Я боялся сказать слово. Вдруг он заметил, как я стою в метре от него и жду со своей метлой.
– Чего ты хочешь?
Я смутился. Он испугал меня, обратившись ко мне так вот прямо.
– Чтобы вы подвинулись немного, мне нужно подмести тут, под вами.
Он улыбнулся и подвинулся, а я начал быстро подметать там, где он стоял, чтобы он мог вернуться, если ему так уж хочется стоять на том месте. А он смотрит на меня пристально, изучает меня, как будто я что-то необыкновенное. И вдруг спрашивает:
– Кто привел тебя сюда?
– Двоюродный брат, Хамид… – сразу ответил я, а сам дрожу и краснею, не знаю почему. Что он вообще может мне сделать? Подумаешь, платит мне гроши, да и все деньги идут прямо отцу. Да и, в сущности, не такой уж он страшный, только эта лохматая борода.
– Сколько тебе лет, мальчик? – И он туда же – «мальчик», черт его побери.
– Четырнадцать и еще почти три месяца.
– Что же ты, не хотел больше учиться?
А я испугался. Как это он сразу сообразил о школе. Стал бормотать что-то невразумительное.
– Я-то хотел, да вот папа…
Он собирался что-то сказать, но промолчал, продолжает смотреть на меня. А я начал осторожно двигать метлой и подметать вокруг него. Быстро собираю мусор и вдруг чувствую, что он слегка касается меня, кладет свою руку на мою голову.
– Как тебя зовут?
Я сказал ему. А голос мой дрожит. Ни разу ни один еврей не клал руку мне на голову. Я бы мог прочитать ему наизусть стихотворение, например «Ветка склонилась». Так вот запросто. Если бы он попросил. Он прямо загипнотизировал меня. Но ему и в голову такое не могло прийти.
С тех пор он всегда улыбался мне, когда я попадался ему на глаза. А через неделю меня сняли с метлы и начали учить другой работе – подтягивать тормоза, это не так уж сложно. И я стал подтягивать им тормоза.
Дафи
Такая усталость. А что вы думаете? По ночам я не сплю. Может, и удается уснуть на часок под утро, но мама вытаскивает меня из кровати и, пока не увидит, что я сижу и пью кофе, не выходит из дома. Странно, что сначала усталость совсем не чувствуется, я даже не опаздываю в школу. На первом уроке голова у меня довольно ясная, тем более что и все еще полусонные, даже учителя. Перелом наступает всегда на третьем уроке, так около без четверти одиннадцать. Я начинаю чувствовать внутри какую-то пустоту от невыносимой усталости, сердце мое проваливается, а на душе становится так тяжело, словно я умираю.
В первое время я выходила из класса смочить лицо и немного подремать где-нибудь на скамейке. Возле уборной я присмотрела себе небольшую нишу и пробовала там подремать, но больно уж ненадежное место: Шварци в том углу все время патрулирует. (Черт возьми, что ему нужно около уборной для девочек?) Один раз он застукал меня там и начал свои нравоучения, а потом в два счета водворил меня обратно в класс. Я стала искать другое место, но ничего не нашла. Ведь школа не приспособлена для того, чтобы дать ученикам немного поспать. Мука смертная, а надо мне было всего каких-нибудь четверть часа, чтобы прийти в себя. В конце концов меня осенила замечательная идея – спать в классе во время урока, и я даже нашла подходящее для этого место. В четвертом ряду, почти в самом конце, есть колонна, поддерживающая потолок, она создает маленькое укрытие, особенно если придвинуть стол совсем близко к стене. Там можно спрятаться от учителя – ты будто находишься в классе и в то же время отсутствуешь.
Как-то раз на переменке, когда в классе никого не было, я пристроилась в своем закутке, а Тали и Оснат вошли в класс искать меня, не заметили и пошли искать дальше.
Но сначала мне надо было уговорить Игала Рабиновича поменяться со мной местами, ничего ему не объясняя. А он не хотел, он тоже, наверно, обнаружил преимущества своего места. Тогда я стала заигрывать с ним – улыбаться ему, говорить с ним на переменках, ходить с ним вместе домой после школы и даже как бы невзначай прижалась к нему. И он, этакий дикарь, стал понемногу смущаться, я поняла, что он вот-вот влюбится в меня. Он стал поджидать меня утром около дома, чтобы вместе идти в школу, даже несколько раз пропустил тренировки по баскетболу, которые проводились перед началом занятий. Я не собиралась кружить ему голову, просто хотела уговорить его поменяться со мной местами, но он никак не уступал. В конце концов все-таки сдался. Бедняга, у него верные три двойки, ему тоже не очень-то улыбалось высовываться. Но он согласился. Мне прямо расцеловать его захотелось, но я удержалась, а то еще навоображает себе лишнего. Мы пошли к классной воспитательнице и сообщили ей об обмене, а я принесла из дому маленькую подушечку, которую сделала специально. Сажусь под таким углом, чтобы меня совершенно не было видно, прислоняю подушечку к стене, кладу на нее голову и немедленно засыпаю, честное слово, засыпаю по-настоящему. Сейчас зима, небо хмурое, и в классе темновато, а свет зажигать не разрешают – экономят электричество. Мы даже сидим в пальто, потому что Шварци забрал все печки, отнесся серьезно к энергетическому кризису и решил экономить керосин, чтобы усилить мощь Израиля.
И так я ухитряюсь поспать немного на уроке Танаха или Талмуда или на воспитательском часе. Вот на математике – нет, на математике я все время в напряжении из-за этого сосунка, который крутится вокруг, как жирный кот, постоянно придирается ко мне. Но на предметах, в которых я сильна, – запросто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112