На самом деле это была, конечно же, самая настоящая «регулярная» организация ордена. Упрощение же ею устаревших к началу XX века некоторых особенностей масонского ритуала и отказ в целях конспирации от письменных протоколов и других бумаг дела не меняет.
Общие задачи организации, как их определял Гальперн, сводились к следующему: "стремление к моральному усовершенствованию членов на почве объединения их усилий в борьбе за политическое освобождение России. Политического заговора как сознательно поставленной цели в программе нашей работы не было, и если бы кто-либо попытался в задачи организации такой заговор ввести, то это вызвало бы протесты со стороны многих. Был, правда, целый ряд лиц, из них часть очень влиятельных, которые очень сильно к заговору склонялись — например, Мстиславский и Некрасов. Но в организации они свою точку проводили осторожно и закрепить ее в качестве официальной точки зрения организации не стремились. Борьба за свободу, конечно, входила в задачи организации; об этом говорилось даже в клятве, но конкретно средства и пути нигде сформулированы не были. Задачи личного усовершенствования для многих тоже играли весьма значительную роль… Для некоторых же эта сторона задач организации имела главное значение. Так, например, в Киеве преобладали в организации люди, для которых этические задачи стояли на первом месте.
Социалистической окраски программа организации не носила, но широким социальным реформам всемерно все члены сочувствовали и к социалистическому движению относились больше, чем терпимо. Я, пожалуй, назвал бы нашу организацию последним прибежищем великих идей 1789 года: лозунги «братство, равенство, свобода» у нас воспринимались в их наиболее первобытном — неискаженном и неусложненном виде.
Очень характерной для настроений подавляющего большинства организации была ненависть к трону, к монарху лично — за то, что он ведет страну к гибели. Это был патриотизм в лучшем смысле слова — революционный патриотизм. Наиболее сильно это настроение выступило, конечно, в годы войны, но в основе оно имелось и раньше. Конечно, такое отношение к данному монарху не могло не переходить и в отношение к монархии вообще, в результате чего в организации преобладали республиканские настроения; можно сказать, что подавляющее большинство членов были республиканцами, хотя республика и не была зафиксированным догматом организации".
Главными экспертами Департамента полиции по масонскому вопросу были в эти годы Г. Г. Мец и Б. К. Алексеев, регулярно составлявшие по его поручению свои обзоры-доклады на эту тему. Командированный во Францию Б. К. Алексеев вошел в контакт с руководителем «Антимасонской лиги» аббатом Жюлем Турмантэном, с помощью которого и предполагалось получать интересующую Департамент конфиденциальную информацию, почерпнутую из источников внутри самих французских лож.
За свое сотрудничество Турмантэн требовал денег. П. А. Столыпин, которому был сделан соответствующий доклад, вопроса не решил. Не решил его и царь, к которому обратился в декабре 1910 года товарищ министра внутренних дел П. Г. Курлов. Проявив живейший интерес к «проискам масонов», Николай II пожелал более внимательно ознакомиться с проблемой, для чего предполагалось устроить «отдельную аудиенцию». В январе 1911 года к делу был подключен проживавший с 1905 года во Франции бывший заведующий заграничной агентурой Департамента полиции Л. А. Ратаев. Уже в марте 1911 года им был представлен первый доклад на эту тему.
Убийство 1 сентября 1911 года Столыпина и последовавшая вскоре отставка Курлова привели к тому, что масонская проблема, которой эти деятели уделяли пристальное внимание, сразу же отодвинулась на второй план. Новое начальство, в отличие от старого, и в Департаменте полиции (директор С. П. Белецкий), и в МВД считало, что русские масоны — это главным образом безобидные оккультные кружки, не представляющие серьезной угрозы безопасности государства.
Записки о масонстве, которыми бомбардировал Л. А. Ратаев Департамент полиции, равно как и его проницательный вывод, что «в политике приютом масонов служит кадетская партия», никого здесь не заинтересовали. Невостребованным оказался и представленный им в Департамент предварительный список (88 человек) русских масонов. Похоже, о существовании настоящих масонов (деятели думской оппозиции, профессора, журналисты, адвокаты), объединенных в рамках «Великого Востока народов России» (1912 — 1918), в Департаменте полиции ничего не знали, а может быть, и не хотели знать.
Последняя записка Ратаева о масонах в Департамент полиции относится к февралю — марту 1916 года. Внимательно прочитав ее, тогдашний директор Департамента Е. К. Климович какого-либо хода этому документу так и не дал. Приближалась революция, и полиции было уже не до масонов.
* * *
Спириты, теософы, розенкрейцеры, мартинисты не скрывают антиправославной, шире — антихристианской сущности своего учения. Сложнее обстоит дело с софианством, или неоправославием, подрывающим под предлогом требований реформ православную церковь изнутри. Связь софианцев с масонством и розенкрейцерством не подлежит сомнению. Софиан-ство произошло из «семян, упавших с символической Розы и проросших в плодородной почве современного общества», — отмечал Ю. П. Граббе в книге «Корни церковной смуты».
Основоположник учения о Святой Софии — Владимир Соловьев (1853 — 1900), обладая гениальным умом, представлял собой в то же время, как полагают некоторые исследователи, «врожденно неполноценную личность с несомненными психопатическими чертами психической дегенерации. На слабых плечах своей телесной и нервно-психической неполноценности нес он тяжкое бремя яркой гениальности. Рано пробудившаяся и, „как жало во плоть“, всю жизнь мучившая Соловьева патологическая эротика, вместе с тлетворными влияниями неправославной, нецерковной мистики, извратили его религиозный мистический опыт, пленили его в прелесть и увели в бесконечность блужданий в поисках истины — вне церкви».
Даже если согласиться, что присоединение В. С. Соловьева к католической церкви 18 февраля 1896 года (в Москве, в домашней часовне о. Н. А. Толстого) было канонически неправильным, одна его идея «соединения церквей» (уния), не говоря уже о его учении о Святой Софии, ясно показывают, насколько далеко ушел он от ортодоксального, охранительного православия в духе отца Иоанна Кронштадтского.
Но именно это как раз и требовалось по условиям того времени, таков был тогдашний, говоря языком нашего времени, «идеологический заказ». Отсюда и энтузиазм поклонников В. С. Соловьева, не жалевших усилий для пропаганды «модернизированного православия» своего кумира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205
Общие задачи организации, как их определял Гальперн, сводились к следующему: "стремление к моральному усовершенствованию членов на почве объединения их усилий в борьбе за политическое освобождение России. Политического заговора как сознательно поставленной цели в программе нашей работы не было, и если бы кто-либо попытался в задачи организации такой заговор ввести, то это вызвало бы протесты со стороны многих. Был, правда, целый ряд лиц, из них часть очень влиятельных, которые очень сильно к заговору склонялись — например, Мстиславский и Некрасов. Но в организации они свою точку проводили осторожно и закрепить ее в качестве официальной точки зрения организации не стремились. Борьба за свободу, конечно, входила в задачи организации; об этом говорилось даже в клятве, но конкретно средства и пути нигде сформулированы не были. Задачи личного усовершенствования для многих тоже играли весьма значительную роль… Для некоторых же эта сторона задач организации имела главное значение. Так, например, в Киеве преобладали в организации люди, для которых этические задачи стояли на первом месте.
Социалистической окраски программа организации не носила, но широким социальным реформам всемерно все члены сочувствовали и к социалистическому движению относились больше, чем терпимо. Я, пожалуй, назвал бы нашу организацию последним прибежищем великих идей 1789 года: лозунги «братство, равенство, свобода» у нас воспринимались в их наиболее первобытном — неискаженном и неусложненном виде.
Очень характерной для настроений подавляющего большинства организации была ненависть к трону, к монарху лично — за то, что он ведет страну к гибели. Это был патриотизм в лучшем смысле слова — революционный патриотизм. Наиболее сильно это настроение выступило, конечно, в годы войны, но в основе оно имелось и раньше. Конечно, такое отношение к данному монарху не могло не переходить и в отношение к монархии вообще, в результате чего в организации преобладали республиканские настроения; можно сказать, что подавляющее большинство членов были республиканцами, хотя республика и не была зафиксированным догматом организации".
Главными экспертами Департамента полиции по масонскому вопросу были в эти годы Г. Г. Мец и Б. К. Алексеев, регулярно составлявшие по его поручению свои обзоры-доклады на эту тему. Командированный во Францию Б. К. Алексеев вошел в контакт с руководителем «Антимасонской лиги» аббатом Жюлем Турмантэном, с помощью которого и предполагалось получать интересующую Департамент конфиденциальную информацию, почерпнутую из источников внутри самих французских лож.
За свое сотрудничество Турмантэн требовал денег. П. А. Столыпин, которому был сделан соответствующий доклад, вопроса не решил. Не решил его и царь, к которому обратился в декабре 1910 года товарищ министра внутренних дел П. Г. Курлов. Проявив живейший интерес к «проискам масонов», Николай II пожелал более внимательно ознакомиться с проблемой, для чего предполагалось устроить «отдельную аудиенцию». В январе 1911 года к делу был подключен проживавший с 1905 года во Франции бывший заведующий заграничной агентурой Департамента полиции Л. А. Ратаев. Уже в марте 1911 года им был представлен первый доклад на эту тему.
Убийство 1 сентября 1911 года Столыпина и последовавшая вскоре отставка Курлова привели к тому, что масонская проблема, которой эти деятели уделяли пристальное внимание, сразу же отодвинулась на второй план. Новое начальство, в отличие от старого, и в Департаменте полиции (директор С. П. Белецкий), и в МВД считало, что русские масоны — это главным образом безобидные оккультные кружки, не представляющие серьезной угрозы безопасности государства.
Записки о масонстве, которыми бомбардировал Л. А. Ратаев Департамент полиции, равно как и его проницательный вывод, что «в политике приютом масонов служит кадетская партия», никого здесь не заинтересовали. Невостребованным оказался и представленный им в Департамент предварительный список (88 человек) русских масонов. Похоже, о существовании настоящих масонов (деятели думской оппозиции, профессора, журналисты, адвокаты), объединенных в рамках «Великого Востока народов России» (1912 — 1918), в Департаменте полиции ничего не знали, а может быть, и не хотели знать.
Последняя записка Ратаева о масонах в Департамент полиции относится к февралю — марту 1916 года. Внимательно прочитав ее, тогдашний директор Департамента Е. К. Климович какого-либо хода этому документу так и не дал. Приближалась революция, и полиции было уже не до масонов.
* * *
Спириты, теософы, розенкрейцеры, мартинисты не скрывают антиправославной, шире — антихристианской сущности своего учения. Сложнее обстоит дело с софианством, или неоправославием, подрывающим под предлогом требований реформ православную церковь изнутри. Связь софианцев с масонством и розенкрейцерством не подлежит сомнению. Софиан-ство произошло из «семян, упавших с символической Розы и проросших в плодородной почве современного общества», — отмечал Ю. П. Граббе в книге «Корни церковной смуты».
Основоположник учения о Святой Софии — Владимир Соловьев (1853 — 1900), обладая гениальным умом, представлял собой в то же время, как полагают некоторые исследователи, «врожденно неполноценную личность с несомненными психопатическими чертами психической дегенерации. На слабых плечах своей телесной и нервно-психической неполноценности нес он тяжкое бремя яркой гениальности. Рано пробудившаяся и, „как жало во плоть“, всю жизнь мучившая Соловьева патологическая эротика, вместе с тлетворными влияниями неправославной, нецерковной мистики, извратили его религиозный мистический опыт, пленили его в прелесть и увели в бесконечность блужданий в поисках истины — вне церкви».
Даже если согласиться, что присоединение В. С. Соловьева к католической церкви 18 февраля 1896 года (в Москве, в домашней часовне о. Н. А. Толстого) было канонически неправильным, одна его идея «соединения церквей» (уния), не говоря уже о его учении о Святой Софии, ясно показывают, насколько далеко ушел он от ортодоксального, охранительного православия в духе отца Иоанна Кронштадтского.
Но именно это как раз и требовалось по условиям того времени, таков был тогдашний, говоря языком нашего времени, «идеологический заказ». Отсюда и энтузиазм поклонников В. С. Соловьева, не жалевших усилий для пропаганды «модернизированного православия» своего кумира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205