Мо­жет все порушиться!
Бродяга обратился к Знаменскому:
– Вы нынче как фокусник. Букет за букетом из ру­кава.
Уф! Пронесло – нет четвертой легенды.
– Вернемся к Федотову. Почему вы выбрали именно его? Давно исчез из родных краев, некому опознать… случайно?
– Случайно, не случайно – какая разница?
– А такая разница, что человек был подобран на редкость удачно. Очень был подходящий человек.
Знаменский повременил, отмеривая секунды три ти­шины, и сделал внезапный быстрый выпад:
– Он говорил вам, что мать ослепла? Да или нет?
– Не помню.
– Не говорил он. Откуда ему знать? А вот вы знали! Я это понял сразу, как вы ее увидели. Значит, навели тща­тельные справки. Где вы расстались с Петром Федотовым?
– Где-то в поезде.
– Место?
– Понятия не имею.
Опять Сашин ход по плану:
– Могу напомнить. На вокзале в городе Калинине.
– Почему именно в Калинине?
– Потому что там я его нашел. В больнице.
– А мне какое дело?
– Хочу услышать, были или не были вы с Федотовым в Калинине.
– Нет!
– Зря. Неподалеку от вокзала буфет. Вы посетили его вместе. А через час буфетчица наблюдала, как Федотова сажали в «скорую». Про вашу фотографию она сказала: с этим мужчиной пил тот, который вдруг спятил.
– Ну и что это доказывает? Гражданин следователь, черт дери! Что все это означает?!
Проникающее ранение. Скулы выперли, лоб мокрый. Знаменский улыбнулся.
– Вот и я ломал голову: черт дери, что это значит? Вы однажды поинтересовались, почему я взял отсрочку. Теперь могу ответить: почти ни по чему. Единственный миг, когда вы были искренни на допросе – разговор о Москве белокаменной помните?
Это не по программе. Маленькая откровенность себе в удовольствие.
– Нет, не помню! – все еще греб против течения бродяга. – Вы доказали, что я врал! Ну, врал, признаю. Но теперь уже какие-то фантазии и сотрясение воздуха!
– Хорошо, перейдем на почву фактов. Зиночка, мо­жешь.
На ней кульминация.
– Вы владеете иностранными языками?
– Ну… в школе учил.
– В школе мы все учили. В данном случае это не в счет.
– А какой же особый данный случай?
– Были исследованы образцы вашего почерка. Вывод экспертизы такой: в тех сочетаниях штрихов, которые характерны только для русских букв, наблюдается значи­тельно меньшая твердость и уверенность, чем в написа­нии букв, общих для русского и латинского алфавита.
– Чудеса!
– Больше вам сказать нечего?
– Ошибочка какая-нибудь.
Руки тискают одна другую. Они пусты, а привыкли к оружию.
– Есть и вторая экспертиза на ту же тему. Спектро­грамма соскоба, сделанного с пломбы во время медицин­ского осмотра. Обнаружены вещества, которые в практи­ке зубных врачей на нашей территории не применяются.
Как он мечется внутри себя, ища лазейку. А рот открывает скупо, чтобы не выпустить рык, скопившийся в горле.
– Гражданин следователь, я лечил зубы у армянина-репатрианта… Возможно, он привез состав с собой.
– Где он живет?
– Жил в Ташкенте.
– Вероятно, в эпицентре? – почти ласково заметил Знаменский. – И дом разрушен землетрясением, а ре­патриант погиб?
– К чему вы все клоните?!
– Да разве неясно?
Бродяга вскочил.
– Нахалку шьешь, начальник?! Чернуху лепишь?!
Громко рявкнул. Епиш-епи-епи… – отозвались эхом гулкие стены.
– Обойдемся без шума, – обыденно сказал мужчина с военной выправкой. – Вас перебросили 21 октября, не так ли?
Бродяга метнулся к Знаменскому, воззвал:
– Дайте собраться с мыслями! Я все объясню!
– Но уже не мне, а следователю КГБ. Я, наверно, не услышу вашего подлинного имени, не узнаю, как оно пишется и на каком языке. И не жалею. Меня инте­ресует одно: химическая формула яда, который вы вве­ли Федотову. Чтобы спасти его… Мы уходим, товарищ подполковник?
Вот и все. Теперь тут хозяин – подполковник.
Их работа кончена.
Будут многие дела. Но такое не повторится. И еще годы спустя они станут спрашивать друг друга: «А по­мнишь?..» И изумляться, потому что кто же всерьез верит в шпионов?

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10