Чтобы изгладить это омерзительное видение, она старалась слушать речь брата Мердока. Вдруг она уловила какой-то неприличный намек на Рим. «Ах, да! — подумала она, — это, значит, правда. Я уже больше не католичка. Больше не католичка!» Она почти вслух повторила эту фразу. Она испытывала при этом только удивление... Церковь Килдера!.. Капелла урсулинок в Сан-Луи!.. Не католичка больше... Затем вдруг ей вспомнился отец д’Экзиль, и у нее как раз хватило времени перевести взор на прекрасный профиль своего супруга, иначе ее охватил бы ужас.
Как раз в эту минуту Мердок кончил свою скучную речь, сошел с кафедры и направился к ним.
Он взял ее правую руку и вложил ее в левую руку Гуинетта.
— Клянетесь ли вы, — сказал он, обращаясь к пастору, — быть для нее всегда тем, чем Исаак был для Ревекки, чем Бооз был для Руфи, чем Иоаким был для Анны?
— Клянусь, — ответил преподобный.
— А вы, сестра моя, клянетесь ли всегда быть для него тем, чем Ревекка была для Исаака, чем Руфь была для Бооза, чем Анна была для Иокима?
— Клянусь.
— Клянетесь ли вы также, сестра моя, быть для него всегда тем, чем Сарра была для Авраама в отношении к Агари, чем были Рахиль и Лия для Якова в отношении к Бале и Зельфе?
— Клянусь, — с тем же доверием повторила она.
Брат Мердок выпрямился во весь свой высокий рост, причем тень его заплясала на стене.
— Итак, — с силой сказал он, — брат Джемини и сестра Анна, во имя Господа Иисуса Христа и данной мне священной духовной власти, объявляю вас законными мужем и женою, ныне и навеки: призываю на вас благословение Святого Воскресения с властью появиться в утро первого Воскресения одетыми в славу, бессмертие и вечную жизнь; призываю на вас благословения престолов, властей, начал, сильных мира сего, равно как благословения Авраама, Исаака и Якова, и я вам говорю: производите плоды и множьтесь, наполняйте землю, дабы вы могли найти в потомстве своем радости и наслаждения в день Господа Иисуса. Все эти благословения, как и все другие, вытекающие из нового и бессмертного договора, я распространяю на ваши головы при помощи вашей верности до конца, духовной властью во имя отца и сына и Святого Духа. Аминь.
Несколько мгновений стоял он, опустив голову и молясь. Затем сказал им:
— Ступайте, вы повенчаны.
Они вышли, прошли через оба зала. У ворот их ожидала привезшая их коляска. Дождя больше не было. На небе из-за мягких облаков выглядывали даже отдельные звездочки.
Оба супруга пожали руки брата Мердока и свидетелей, благодаря их.
— Верьте, — сказал Гуинетт, — мне очень тяжело, что из-за позднего часа нашего бракосочетания мы не можем пригласить вас к обеду.
— Ба! — своим грубым и тяжелым голосом ответил брат Мердок, — это не беда. В следующий раз пригласите нас.
Сидя уже в коляске, под спущенным верхом, Аннабель расхохоталась.
— Слышали, что сказал этот дурак? — с неудовольствием спросил Гуинетт, как только коляска тронулась.
— Да, — все еще смеясь, сказала она. — Человек этот ловко скрывает, что он шутник.
И она изо всех сил прижалась к пастору. На этот раз он не оттолкнул ее.
Совершенно равнодушные к дороге, избранной их кучером, позволяли они увозить себя.
Слышалось пение ручейков, такое сильное, что порою оно заглушало даже стук колес.
Гуинетт осторожно высвободился из ее объятий. Коляска остановилась.
— Мы приехали, дорогая.
Оба они стояли теперь на дороге у какого-то черного дома. Коляска уехала.
Аннабель овладела продолжительная дрожь. Она схватила пастора за руку.
— Приехали, — пробормотала она. — Приехали! Но я не узнаю сада. Где мы?
Он открыл портал. Она ощупью, в темноте, следовала за ним.
Он открыл дверь. Теперь они подымались по темной лестнице.
— Где мы? Где мы? — повторяла она.
Она почувствовала его губы около своего уха. Он ей шептал:
— Где мы, моя возлюбленная? В доме, более достойном служить убежищем для нашей любви, чем твоя пышная вилла.
Коридор. Еще дверь, которая отпирается и которую запирают. Лампа, которую зажигают. Глазам представилась большая пустая комната.
Пастор стоял посередине этой комнаты. Он снял свое пальто, смотрел на Аннабель и с любовью раскрывал перед ней свои объятия.
Она бросилась к нему, прижалась, вся дрожала.
— Возлюбленный мой, возлюбленный мой, где же мы?
Все улыбаясь и не отвечая, притянул он ее к себе. Он снял с нее верхнее платье и обувь, тщательно сложил их на стуле в головах огромной белой кровати, блестевшей на плитах этой таинственной комнаты.
— Где мы? — еще раз попробовала она спросить. — Ах, да не все ли равно! С тобою, любимый мой, с тобою.
Она отдалась. Он сильно сжал ее в объятиях. Она не думала больше ни о каких расспросах.
Глава седьмая
Они заснули только на заре. Когда Аннабель проснулась, солнце уже высоко стояло и ударяло лучами в оконные стекла, по которым бежали друг за другом маленькие капельки голубого густого тумана. Она была одна.
Она не испугалась. Наоборот. Сначала даже почувствовала себя счастливой от этого. Натянув одеяло, потому что в комнате было холодно, она съежилась в своем теплом оцепенении.
Но скоро она почувствовала, что ей нельзя долго так оставаться. Ею овладело какое-то странное, неприятное чувство. Она стала доискиваться причины его и нашла — то был окружавший ее покой, абсолютное отсутствие шума. Все как-то странно-молчаливо было в этом доме.
Аннабель поднялась. В одной рубашке подошла к двери и открыла ее. Очень светлый, как и комната, коридор вел к лестнице. Она задрожала от охватившего ее порыва ледяного ветра. Она заперла дверь; затем, накинув на плечи большой плащ, в который куталась накануне, принялась более подробно изучать помещение, в котором находилась.
Она начала с окна, занавешенного жесткими белыми занавесками, по которым струилось бледное солнце. Попробовала раскрыть его, но напрасно: задвижка, хотя и новая, была заржавлена. Тогда Аннабель стерла рукой со стекла пар и всмотрелась.
То, что она увидела, было все очень обыкновенно. Комната находилась в первом этаже. Внизу был огород, обнесенный кирпичного стеною в 8 футов высоты. Над нею в ярком небе горы Уосеч вытягивали в виде зубьев пилы свои розовые вершины, на которых лежал выпавший за ночь снег. Утешительно сверкало солнце.
Зелень огорода была покрыта сероватым, отливавшим всеми цветами радуги льдом. В середине выделялся четырехугольный участок темной земли. Женщина, согнувшись, раскапывала его. Она вытаскивала из земли картофель, и бросала его в корзину. Аннабель показалось, будто она знает эту женщину. Она постучала в окно, сначала робко, потом громче. Но работница не повернулась. Она была далеко. Может быть, она и не слышала. Аннабель подумала, что ошиблась, и отошла от окна.
Стены комнаты были отштукатурены и голы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51