Генерал остановился и, заметив на лице раненого полное смятение, добавил, смягчившись:
— Но не будем говорить об этом, пока вы в таком состоянии. Доктор обещает, что через несколько часов вы снова будете в порядке. Крепитесь. Я хочу для вашего же блага, чтобы вы, не теряя времени, явились в Вашингтон для объяснений.
— В Вашингтон… для объяснений, — медленно повторил Брант.
— Таков вчерашний приказ, — по-военному кратко подтвердил генерал-майор. И тут же не выдержал:
— Ничего не понимаю, Брант! Я уверен, что вас неправильно поняли, представили в ложном свете, может быть, оклеветали, и я разберусь в этом до конца, но таков приказ департамента. Пока, к сожалению, вы отстранены от командования.
Он ушел, а Брант закрыл глаза. Значит, его военная карьера окончена. Никто не поймет его объяснений, даже если бы он стал давать их, а он знал, что не станет. Все кончено! Злополучная пуля и та обманула его, не завершив его жизни! На секунду он вспомнил последнее предложение жены — бежать в дальние страны, прочь от этой жестокой несправедливости, но, вспоминая его, он сознавал, что бегство означало бы самое худшее — молчаливое признание своей вины. А вот она скрылась, и слава богу! В этом полном смятении чувств он вновь и вновь находил утешение в том, что спас жену, исполнил свой долг! Он так упорно, с таким фатализмом возвращался к этой мысли, что под конец ему стало казаться, что именно для этого он жил, для этого страдал и погубил свою карьеру.
Быть может, ему суждено провести остаток жизни в безвестном изгнании, как жил его отец! Он почувствовал, как при этой мысли у него участилось дыхание. Отец! Быть может, он тоже пал жертвой ложного обвинения!
Хорошо, что провидение не дало ему потомства, которое получило бы такое страшное наследие.
Когда через несколько часов ему помогли сесть в седло, его лицо выражало покорность судьбе. В глазах немногих товарищей, которые сочувственно провожали его, можно было прочесть, что они готовы осудить его за человеческую слабость, но сожалеют, расставаясь с доблестным воином. Но теперь и это его не трогало. Он посмотрел на дом, на комнату, где расстался с ней, на склон холма, где видел ее в последний раз, и уехал.
Когда он скрылся из виду, офицеры дали волю догадкам, подозрениям и злословию.
— Видно, дело серьезное — старик ведь молился на него, а теперь очень встревожен. Да и в самом деле очень подозрительно — зачем это он переоделся перед самым нападением?
— Чепуха! Все случилось гораздо раньше. Вы разве не слыхали, как старик говорил, что приказ явиться для объяснений пришел из Вашингтона вчера? Нет. — Офицер понизил голос. — Стренджвейс говорит, что он давно уже выдавал наши тайны какой-то чертовой шпионке. Старая история с Марком Антонием!
— Да-да, припоминаю, — заметил кто-то из младших офицеров. — Он и вправду все возился с какой-то квартеронкой или мулаткой, отдавал приказ, чтобы ее не пускать. Конечно, приказы были для отвода глаз! Помню, как он увидел ее в первый раз: так и порывался все о ней разузнать.
Майор Кертис рассмеялся.
— Эта мулатка, Мартин, просто белая женщина, вымазалась жженой пробкой. Вчера она хотела пробраться через линию охраны и упала со стены, а может быть, и караульный стукнул ее прикладом по голове. Ну, ее принесли сюда. Доктор Симмонс начал смывать ей кровь с лица; пробка сошла, тут все и выяснилось. Брант это дело замял, а женщину спрятал в своей комнате. Говорят, во время атаки ей удалось скрыться.
— Все это началось еще раньше, джентльмены, — авторитетно заявил адъютант. — Говорят, его жена была ярая конфедератка; еще четыре года назад в Калифорнии участвовала в заговоре, и из-за этого ему пришлось уехать. А вспомните, как она снюхалась с этой мисс Фолкнер, он ведь и ей помог выбраться отсюда!
— Томми, да ты ревнуешь! Она видела, что он у нас самый замечательный из всех, а ты не успел себя показать.
Общий смех завершил это похвальное слово Бранту. Разговор о нем больше не возобновлялся, но когда лейтенант Мартин отошел, поджидавший невдалеке капрал взял под козырек.
— Вы говорили, сэр, об этих мулатах, что шныряют туда-сюда. Вы знаете, что сегодня утром генерал приказал выпустить одну мулатку из лагеря?
— Да, слышал.
— Ну, эта недалеко ушла. Это случилось, как раз когда они дали первый залп; мы отступили, и ей, должно быть, тоже досталось. Не пройдете ли по этой тропинке, сэр?
Лейтенант неохотно последовал за ним. Когда они дошли до спуска в овраг, капрал указал на какой-то предмет; издали казалось, что на терновом кусте висит просто кусок полосатого коленкора.
— Это она, — сказал капрал. — Я узнаю это платье. Я как раз стоял на посту, когда она проходила. Санитары, которые подбирают наших, еще не добрались до нее. А она ни разу не шелохнулась за два часа. Хотите, спустимся и посмотрим ближе?
Лейтенант стоял в нерешительности. Он был молод и не любил неприятных ощущений, которых можно было избежать. Лучше подождать: ведь санитары принесут ее наверх, тогда капрал его позовет.
Туман надвигался из болот, окутав солнце, подобно золотистому ореолу. И в то время, как Кларенс Брант, уже забытый, уныло пробирался сквозь туман по дороге в Вашингтон, утешаясь мыслью о своей великой жертве, его жена, Элис Брант, ради которой он пошел на эту жертву, лежала в овраге мертвая и никому не нужная. И здесь, может быть, опять сказалась женская непоследовательность: она пала, сраженная пулями друзей, в одежде народа, к которому была так несправедлива.

ЧАСТЬ III
ГЛАВА I
Палящее летнее солнце заходило над Вашингтоном, но даже в этот час на широких улицах, расходящихся, подобно лучам, от Капитолия, пекло нестерпимо. Мостовые раскалились добела, и пешеходы, укрывшиеся в скудной тени, не сразу отваживались переходить на перекрестках эту пышущую зноем Сахару. Город, казалось, вымер. Даже многочисленная армия поставщиков, спекулянтов, искателей теплых местечек закулисных политиканов, следовавшая по пятам за действующей армией и превратившая мирную столицу в арену своих низменных конфликтов и раздоров, более гибельных, чем война на Юге, даже она разбрелась по номерам гостиниц, по тенистым барам или по негритянским кварталам Джорджтауна, словно величественная беломраморная богиня сошла наконец со своего пьедестала на куполе Капитолия и разогнала их, разя направо и налево своим беспощадным мечом.
Выйдя из благодатной тени военного министерства, Кларенс Брант окунулся в эту душную атмосферу алчности и подкупа. Вот уже три недели он просиживал в приемных министерства в тщетной надежде оправдаться перед своими начальниками, которые, не предъявляя ему обвинений, довольствовались тем, что держали его в бездействии и страхе перед неизвестностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42