По крайней мере, он спасен, подумал Стоунхорн.
Во всем остальном им овладело тупое равнодушие. Удары его стилета можно было распознать по виду ранений, можно было найти и его патроны. Он изо всех сил сопротивлялся аресту и доставил полицейским немало хлопот. Приговор от трех до пяти лет тюрьмы ему казался обеспеченным, более строгий, чем он заслуживал, — вероятно, примут во внимание, что он уже был под судом, хотя и был оправдан за недостатком доказательств. А конокрады получат свободу действий, и Квини останется одна по соседству с Гарольдом Бутом.
Приехали в участок. Арестованные были высажены. Сразу же начался строгий полицейский опрос.
Джо был самым первым, и это ему было даже приятно. Он сознался во всем, в чем его обвиняли, и, по договоренности со своим зятем, взял еще на себя многое, что было совершено другими. С тяжелораненого юноши и с больного он, можно сказать, полностью снял вину. За зятем осталось не более чем на пять-шесть дней ареста.
Стоунхорн с трудом держался на ногах, но он крепился из последних сил, потому что получил разрешение быть для своих товарищей переводчиком. Обвинение против него было наиболее тяжелое, но его «полное признание», которое полиция приписывала действию дубинки, и его точные юридические определения настолько облегчили допрос и протокол, что не возникло никаких затруднений. Джо как переводчик не стеснялся переделывать показания на свой лад и облегчать людям судьбу. А почти каждый индеец демонстрировал такой скверный английский, что приходилось пользоваться переводчиком.
По окончании допроса, ранним утром, арестованных стали отпускать для того, чтобы уже потом, в день суда, привлечь, в зависимости от обстоятельств, в качестве обвиняемых или свидетелей. Джо Кинг был направлен в камеру предварительного заключения. Он размышлял, надо ли ему просить уведомить Квини. Зять и все другие, с которыми он об этом говорил, не советовали, а теперь он и сам решил от этого отказаться. Как он слышал, против всех предполагалось ускоренное судопроизводство. Один судья, еще неизвестный Джо, должен был вести процесс в Нью-Сити. Как бывшему гангстеру, порвавшему с бандой, Джо надо было считаться и с тем, что в тюрьме его могут преследовать другие заключенные: на защиту тюремной администрации такой человек, как он, рассчитывать не может.
Квини эти дни была одна. Спала немного, но регулярно посещала школу.
Ее усталое лицо понемногу все более и более худело.
Миссис Холленд пригласила однажды Квини поесть в комнату дирекции.
— Квини, что с вами?
— Пегий пропал… и кобыла.
— Ваши лошади, да. Как это произошло?
— Выпустили… пропали… может быть, украдены…
— Боже! Кто мог…
— Гарольд Бут. Больше некому! Муж ищет…
— Ищет?..
— Ищет лошадей.
— А мы ищем Гарольда Бута. Мистер Тикок похудел, очень переживает заявление вашего мужа, что он, Теодор Тикок, под присягой дал ложные показания, возможно даже заведомо ложные! Должность Тикока как учителя, его пенсия, вообще его существование — все поставлено на карту. Он хочет прояснить дело показаниями Гарольда Бута, но Гарольд Бут не реагирует ни на одно письмо, ни на частное, ни на письмо школы.
— Я сообщила, что лошадей украл неизвестный, — сказала Квини.
— Я буду писать отцу, Айзеку. Возможно, он все же еще властен над сыном. Гарольд был такой хороший ученик, такой приличный человек. Это просто непостижимо, что он стал пьяницей. Вы хотите ехать домой, Квини, или вы полежите в медпункте? Марго Крези Игл придет сегодня из-за нескольких пустяков в интернат — один ученик вывихнул большой палец или сломал и тому подобное.
— Я лучше побуду на занятиях.
— Тогда побудьте пока тут со мной. Я возьму вас потом в ваш класс, у меня как раз там следующий урок.
Квини осталась сидеть на стуле с подлокотниками. Наступившее в комнате спокойствие продлилось, однако, всего несколько минут. Постучала секретарша и сообщила:
— Мистер Гарольд Бут, можно ему поговорить с вами?
Директриса вопрошающе взглянула на Квини.
— Да, — сказала та, — лучше, если я при этом буду, если вы позволите.
— Просите заходить. — Миссис Холленд без слова удовлетворила желание Квини.
Вошел Гарольд Бут.
Так как он был не пьян и держался прямо, он производил благоприятное впечатление. Его правая рука была по всем правилам забинтована и покоилась на перевязи. Выглядел он похудевшим, и лицо у него было серое. Но одет он был чисто, на голове ковбойская шляпа. Когда он увидел Квини, он не мог скрыть своего замешательства, однако никто бы не мог сказать, что неожиданность эта для него неприятна.
— Садитесь, мистер Бут. Благодарю вас, что вы все же пришли. Мистер Тикок настоятельно хочет побеседовать с вами.
— Я готов, миссис Холленд. Если чем-нибудь смогу быть полезен.
В этом голосе звучала уверенность.
Квини на момент закрыла глаза, чтобы справиться со своими чувствами.
Был вызван Теодор Тикок. Он тоже удивился присутствию Квини, но, казалось, тоже не возражает и даже обрадован, если мимика его соответствовала его чувст-вам, а это обычно так и бывало у Теодора Тикока.
— Бут! — воскликнул он. — Наконец-то! Ну, скажите же вы мне, о чем я вас просил, когда давал конверт, в котором лежали деньги?
— Вы просили снести конверт в седьмой класс…
— …и положить его там в выдвижной ящик учительского стола.
— Этого я уже не помню, мистер Тикок. Снести конверт в седьмой класс, так вы сказали.
— Может быть, может быть, Бут. Но поскольку речь идет о моем поручении, это же было, конечно, само собой разумеющимся.
— Это было само собой разумеющимся, мистер Тикок. И я положил конверт на учительский стол. Выдвижной ящик — это не было само собой разумеющимся.
— Я же спросил вас, выполнили ли вы мое поручение.
— Наичестнейшим образом. Я положил письмо на учительский стол в седьмом классе. Класс был еще совсем пуст. Кто письмо потом доставил на место Джо Кинга, он сам, как посчитал судья, несмотря на его отрицание, или таинственный незнакомец, этого я, конечно, тоже не могу знать.
— О боже! Этого вы тоже не можете знать! Письмо лежало на виду…
— …на вашем учительском столе, мистер Тикок.
— Это вы, значит, на процессе…
— …на процессе я так и сказал, мистер Тикок. Меня тогда не как свидетеля допрашивали. И это я указывал в протоколе у мистера Эда Крези Игла. Сегодня утром.
— Вы указали?
— Да, я это сделал. Я считаю это правильным. Ведь может случиться, что снова будет возбуждено дело.
Лицо Теодора Тикока помертвело. В нем и следа не осталось от того властного выражения, с которым он всего лишь несколько лет назад бесцеремонно правил своими учениками.
— Ну… мне, пожалуй, надо… надо идти… У меня урок в одиннадцатом классе.
Директриса не задерживала его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136