Они отбирают кукол и отрывают им головы. Еще они могут походя толкнуть тебя в грязь, и правды не доищешься.
Самой влетит за испачканные одежки. Едва ли эти станут с ней играть.
Она настоятельно подергала за руку стоявшего рядом с нею. Тот послушно обернулся к ней, присел на корточки — все ожидающе смолкли — и зашептала ему на ухо. Понимающе кивнув, мужчина выпрямился, потянулся к возку и снял с его верхушки тряпичную куклу.
Свободной рукой девочка прижала ее к груди. Теперь без огласки не отымут.
— Я — Клаус, — сказал король, проходя к прибывшим и протягивая для приветствия руку.
— Мерлин, — ответил человек, встречая королевское рукопожатие. — Ох, ваше величество, простите…
— Родственнику можно, — усмехнулся Клаус, удерживая того за плечи от попытки преклонить колено. — Вы — отец?
— Да… сир. Ках-Имажинель моя старшая дочь. Я должен был убедиться…
— Ках-Имож… Имадж… — Клаус оставил бесплодные попытки правильно произнести полное имя будущей невестки. — Ваша дочь будет самым ценным сокровищем моего двора. Не беспокойтесь.
— Можете ли вы дать это слово и от имени ваших сыновей?
Клаус мельком оглянулся на скептические выражения рожиц мускулистых загорелых мальчишек у своего локтя.
— О да! Разумеется. Ваша супруга… она красива? Насколько ваша дочь похожа на нее?
Выбор был, в сущности, уже сделан. Сам Клаус не видел матери Ках-Имажинель, но по рассказам эмиссаров она была краше всех под солнцем и луной. Что и подтвердил ее муж коротким кивком. Это было важно.
Как гадкий утенок, бывает, расцветет сказочной красавицей, так и прелестное дитя совсем не обязательно сохранит привлекательность, достигнув брачного возраста. Носик у Ках-Имажинель на лице сидел прямой и маленький, не курносый и не горбатый. Самый правильный носик. Широко посаженные глаза в частоколе черных ресниц: не то серые, не то — зеленые. Черты лица обещали стать тонкими, во всяком случае, никакой обычной детской припухлости или неопределенности в них не наблюдалось. И две темные косы до самых колен.
Белокожа, как все женщины Приморья, каковых доводилось видеть Клаусу. И очень спокойна, хотя не равнодушна, отнюдь. Вон как внимательно оглядывает утоптанный двор, с высоты ее роста кажущийся безбрежным.
Дитя, выросшее в любви. Из-за спины короля вышла Агарь и взяла девочку за руку.
— Все будет хорошо, — успокаивающе произнесла нянька.
— Она, поди-ка, еще в штанишки писается, — сказал рыжий принц. Клаус вздрогнул, по двору прошелестел сдавленный смешок.
— Ты бы поосторожнее, Ким, — ответил ему его черноволосый брат. — Вдруг она тебя выберет? Что, если она злопамятна?
Рыжий сложил пальцы «козой», отвращающей зло.
Во всем дворе не давилась смехом только невеста.
— Она же девчонка, — вполголоса продолжил чернявый. — Они не носят штанишек.
— Языки я бы на вашем месте попридержал, — сказал сыновьям король. — А не то и я мог бы вспомнить вслух кое-что о каждом из вас. Киммедь! Олойхор! Целы еще пеленки, в младенчестве изгаженные вашими высочествами. Это тот самый человек, которому вы из кожи вон будете доказывать, чего вы стоите, как мужчины.
— А если, — спросил неугомонный Олойхор, — она никого из нас не выберет? Что тогда?
— Тогда я буду разочарован, — ответил ему отец. — Неужели мои сыновья не способны покорить женское сердце?
— Ненавижу эту тварь, — сказала Лорелея, стоя у окна.
Это было ее обычное место, когда Клаус посещал ее покои. Поза, в которой она стояла, обхватив себя за локти и максимально от него отстранившись, чрезвычайно огорчала короля. Но, поскольку она огорчала его уже на протяжении восьми лет, можно сказать, именно сейчас он не слишком заострял внимание на своих огорчениях. Молодой мужчина, всего тридцати с небольшим лет, Клаус был подтянутым, энергичным, подвижным и очень быстрым умом. В точности таким, чтобы его слово было совершенно неоспоримо ни для его подданных, ни для двух мальчишек, играющих на дворе в подобающие их возрасту и положению игры. Всеобщее уважение и почтение он носил непринужденно, как повседневную одежду. Напряжение меж ним и женой в данном случае ничего не меняло.
— Она всего лишь ребенок, — возразил он, наблюдая за выражением лица супруги. — Маленький ребенок. Я не позволю превратить ее в затравленного зверька. Она — член моей семьи. И она, позволю себе заметить, станет королевой. Ты знаешь, с каким пиететом я отношусь к женщине, носящей этот титул. Она не должна чувствовать ничью нелюбовь. В особенности — твою.
— Всего лишь ребенок, — с сарказмом повторила королева. — Всего лишь ее слово будет значить всего лишь смерть для одного из моих… всего лишь сыновей!
— Лорелея, — сказал Клаус после продолжительной паузы. — Когда я говорил с тобою в первый раз, я был довольно молод. И я выбрал неподходящий момент. Я многого не знал, а многое представлял себе неправильно. В том числе — характер чувств, которые свяжут нас, всех четверых. Пятерых, — поправился он. — И я употребил неподходящие слова. Я считал тебя своим лучшим другом. Спешить делиться с тобой своими сомнениями и страхами… не стоило.
— Лучше уж так, — с горечью отозвалась королева, — чем наблюдать их с горящими глазами, гадая — этот? не этот?..
— Я предлагаю тебе рассматривать Имоджин как пробный камень, относительно которого претенденты проявят свои качества. Хорошие или плохие. Как предмет соперничества.
— А искушения одной короной было недостаточно?
— Корона сама собой. Но иногда… иногда нужна еще и женщина, чтобы определить, кто способен на скотство, а кто — на рыцарство.
— Во всяком случае, — сказала королева, глядя вниз, на двор, — их ты уже втянул в эту игру. Соперничество. Во всем. В игре, в гимнастике, в науках, на мечах. Чьи собаки быстрее, чей змей поднимется выше. Эти жуткие забавы вроде забраться по отвесной стене терема с помощью всего лишь двух кинжалов! Этот… этот страшный человек!
— Ты про Циклопа Бийика? — Клаус подошел и встал рядом с нею у окна. — Да, ему не повезло с лицом. Но ничего не поделаешь, он лучший мечник отсюда и до самого моря.
— Чудовище! — с чувством высказалась Лорелея. — Это его затея с верхолазанием!
— Для этого его и нанимали. Он должен тренировать мальчишек, гонять их так, чтоб света белого не видели. Мужчина должен время от времени подвергать себя полной нагрузке, чтобы не забыть, что он — мужчина. Чтобы не утратить права так называться.
— Один из них убьется, и… выбор произойдет сам собой. Ты доверил выбор ей. Почему ты не доверил его мне?
— Лорелея, — неожиданно сказал король, — ты все время говоришь, что у тебя два сына. И звучит это достойно и благородно. Но ты же Киммеля в упор не видишь!
Его жена опустила глаза.
— Это потому, — сказала она, глядя в пол, — что ты его отличаешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Самой влетит за испачканные одежки. Едва ли эти станут с ней играть.
Она настоятельно подергала за руку стоявшего рядом с нею. Тот послушно обернулся к ней, присел на корточки — все ожидающе смолкли — и зашептала ему на ухо. Понимающе кивнув, мужчина выпрямился, потянулся к возку и снял с его верхушки тряпичную куклу.
Свободной рукой девочка прижала ее к груди. Теперь без огласки не отымут.
— Я — Клаус, — сказал король, проходя к прибывшим и протягивая для приветствия руку.
— Мерлин, — ответил человек, встречая королевское рукопожатие. — Ох, ваше величество, простите…
— Родственнику можно, — усмехнулся Клаус, удерживая того за плечи от попытки преклонить колено. — Вы — отец?
— Да… сир. Ках-Имажинель моя старшая дочь. Я должен был убедиться…
— Ках-Имож… Имадж… — Клаус оставил бесплодные попытки правильно произнести полное имя будущей невестки. — Ваша дочь будет самым ценным сокровищем моего двора. Не беспокойтесь.
— Можете ли вы дать это слово и от имени ваших сыновей?
Клаус мельком оглянулся на скептические выражения рожиц мускулистых загорелых мальчишек у своего локтя.
— О да! Разумеется. Ваша супруга… она красива? Насколько ваша дочь похожа на нее?
Выбор был, в сущности, уже сделан. Сам Клаус не видел матери Ках-Имажинель, но по рассказам эмиссаров она была краше всех под солнцем и луной. Что и подтвердил ее муж коротким кивком. Это было важно.
Как гадкий утенок, бывает, расцветет сказочной красавицей, так и прелестное дитя совсем не обязательно сохранит привлекательность, достигнув брачного возраста. Носик у Ках-Имажинель на лице сидел прямой и маленький, не курносый и не горбатый. Самый правильный носик. Широко посаженные глаза в частоколе черных ресниц: не то серые, не то — зеленые. Черты лица обещали стать тонкими, во всяком случае, никакой обычной детской припухлости или неопределенности в них не наблюдалось. И две темные косы до самых колен.
Белокожа, как все женщины Приморья, каковых доводилось видеть Клаусу. И очень спокойна, хотя не равнодушна, отнюдь. Вон как внимательно оглядывает утоптанный двор, с высоты ее роста кажущийся безбрежным.
Дитя, выросшее в любви. Из-за спины короля вышла Агарь и взяла девочку за руку.
— Все будет хорошо, — успокаивающе произнесла нянька.
— Она, поди-ка, еще в штанишки писается, — сказал рыжий принц. Клаус вздрогнул, по двору прошелестел сдавленный смешок.
— Ты бы поосторожнее, Ким, — ответил ему его черноволосый брат. — Вдруг она тебя выберет? Что, если она злопамятна?
Рыжий сложил пальцы «козой», отвращающей зло.
Во всем дворе не давилась смехом только невеста.
— Она же девчонка, — вполголоса продолжил чернявый. — Они не носят штанишек.
— Языки я бы на вашем месте попридержал, — сказал сыновьям король. — А не то и я мог бы вспомнить вслух кое-что о каждом из вас. Киммедь! Олойхор! Целы еще пеленки, в младенчестве изгаженные вашими высочествами. Это тот самый человек, которому вы из кожи вон будете доказывать, чего вы стоите, как мужчины.
— А если, — спросил неугомонный Олойхор, — она никого из нас не выберет? Что тогда?
— Тогда я буду разочарован, — ответил ему отец. — Неужели мои сыновья не способны покорить женское сердце?
— Ненавижу эту тварь, — сказала Лорелея, стоя у окна.
Это было ее обычное место, когда Клаус посещал ее покои. Поза, в которой она стояла, обхватив себя за локти и максимально от него отстранившись, чрезвычайно огорчала короля. Но, поскольку она огорчала его уже на протяжении восьми лет, можно сказать, именно сейчас он не слишком заострял внимание на своих огорчениях. Молодой мужчина, всего тридцати с небольшим лет, Клаус был подтянутым, энергичным, подвижным и очень быстрым умом. В точности таким, чтобы его слово было совершенно неоспоримо ни для его подданных, ни для двух мальчишек, играющих на дворе в подобающие их возрасту и положению игры. Всеобщее уважение и почтение он носил непринужденно, как повседневную одежду. Напряжение меж ним и женой в данном случае ничего не меняло.
— Она всего лишь ребенок, — возразил он, наблюдая за выражением лица супруги. — Маленький ребенок. Я не позволю превратить ее в затравленного зверька. Она — член моей семьи. И она, позволю себе заметить, станет королевой. Ты знаешь, с каким пиететом я отношусь к женщине, носящей этот титул. Она не должна чувствовать ничью нелюбовь. В особенности — твою.
— Всего лишь ребенок, — с сарказмом повторила королева. — Всего лишь ее слово будет значить всего лишь смерть для одного из моих… всего лишь сыновей!
— Лорелея, — сказал Клаус после продолжительной паузы. — Когда я говорил с тобою в первый раз, я был довольно молод. И я выбрал неподходящий момент. Я многого не знал, а многое представлял себе неправильно. В том числе — характер чувств, которые свяжут нас, всех четверых. Пятерых, — поправился он. — И я употребил неподходящие слова. Я считал тебя своим лучшим другом. Спешить делиться с тобой своими сомнениями и страхами… не стоило.
— Лучше уж так, — с горечью отозвалась королева, — чем наблюдать их с горящими глазами, гадая — этот? не этот?..
— Я предлагаю тебе рассматривать Имоджин как пробный камень, относительно которого претенденты проявят свои качества. Хорошие или плохие. Как предмет соперничества.
— А искушения одной короной было недостаточно?
— Корона сама собой. Но иногда… иногда нужна еще и женщина, чтобы определить, кто способен на скотство, а кто — на рыцарство.
— Во всяком случае, — сказала королева, глядя вниз, на двор, — их ты уже втянул в эту игру. Соперничество. Во всем. В игре, в гимнастике, в науках, на мечах. Чьи собаки быстрее, чей змей поднимется выше. Эти жуткие забавы вроде забраться по отвесной стене терема с помощью всего лишь двух кинжалов! Этот… этот страшный человек!
— Ты про Циклопа Бийика? — Клаус подошел и встал рядом с нею у окна. — Да, ему не повезло с лицом. Но ничего не поделаешь, он лучший мечник отсюда и до самого моря.
— Чудовище! — с чувством высказалась Лорелея. — Это его затея с верхолазанием!
— Для этого его и нанимали. Он должен тренировать мальчишек, гонять их так, чтоб света белого не видели. Мужчина должен время от времени подвергать себя полной нагрузке, чтобы не забыть, что он — мужчина. Чтобы не утратить права так называться.
— Один из них убьется, и… выбор произойдет сам собой. Ты доверил выбор ей. Почему ты не доверил его мне?
— Лорелея, — неожиданно сказал король, — ты все время говоришь, что у тебя два сына. И звучит это достойно и благородно. Но ты же Киммеля в упор не видишь!
Его жена опустила глаза.
— Это потому, — сказала она, глядя в пол, — что ты его отличаешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49