Общими усилиями им удалось вытащить Кима на берег. Он был тяжелее Циклопа, и большей частью его просто волокли по траве. Имоджин непроизвольно дернулась вперед… — Стоять!
Удерживаемая за волосы, она и шагу бы вперед не сделала. Что ж, если это входит в цену… Она прикрыла глаза, чтобы не видеть, как его касаются и переворачивают чужие грубые руки. Сколько крови! Колени ослабли и подогнулись, она опустилась наземь и провела ладонью, стирая этот след с травы. Пустыми глазами поглядела на то, чем наполнилась ее горсть.
— Ну?
— Мертвее не бывает. — Это Циклоп. — Не извольте беспокоиться, сир.
— Я не знаю, хотел ты этого или нет, — разомкнула уста Дайана, — но теперь дело сделано. И пятиться некуда, слава богам.
«Оставьте его здесь. Бросьте! Место для шага назад есть, и ты это знаешь. Только ты один здесь это знаешь, хотя бы эти вокруг и были уверены, что теперь ты повязан с ними по гроб жизни».
Имоджин открыла глаза с единственной целью: бросить на Олойхора вопросительный взгляд. В ответ на реплику фаворитки тот задумчиво пожевал губами. Этот старческий жест Имоджин у него уже видела, и он ей не нравился.
Он такой же, как Ким! Какого-нибудь Циклопа запросто обманула бы эта кажущаяся смерть, но он же знает. У него все еще есть место для шага назад. На этом месте еще можно принести извинения. Это еще пока… поправимо. По крайней мере, ей так отчаянно хотелось в это верить.
— Осмелюсь предложить, — снова сказал Циклоп, — оставьте его здесь. Так вы сможете объявить его бежавшим либо изгнанным. Либо убитым в честном поединке… Если вы захотите вдруг продолжать придерживаться нашего уговора.
— Добро торжествует, — согласилась с ним Дайана со своей змеиной усмешкой, — когда историю пишут победители.
Олойхор наклонился над телом брата, испытующе его рассматривая.
— Положите его на лошадь, — распорядился он. — На эту!
Палец его указал на толстую кобылу Шныря.
— Да-да! Ты самый легкий.
Имоджин, получившую плащ с его плеч, он взял к себе в седло. Парализованная, с одной стороны, оцепенением, с другой — какой-то стылой надеждой, она нисколько не сопротивлялась. К тому же в голову ей пришла безумная мысль: дескать, раздраженный на весь свет Олойхор делает вещи, прямо противоположные советам, несущимся к нему со всех сторон. В этом случае лучше промолчать, уповая… Может, он уже ненавидит этих зверских Циклопов, подлых Дайан, трусливых ничтожных Шнырей, ко всему равнодушных Карн, познавших зло куда раньше него, а теперь прячущихся за его произволом, словно за невесть каким чудовищем. И все еще может кончиться хорошо.
Поспешность, с какой передвигалась их кавалькада, свидетельствовала, что Олойхор вынес уроки из предыдущего посещения этих мест. Коней придерживали ровно настолько, чтобы те по недогляду ноги себе не поломали, и с каждым их шагом у Имоджин екало сердце.
Торг. Ей предстоит торг, в котором она должна выторговать за себя как можно больше. Это значило — жизнь Кима.
Вот только о торге речи никто не вел. Уже засветилась впереди опушка, а Олойхор в седле оставался все таким же каменным.
Другие лошади шарахались от кобылы Шныря, от запаха крови, все еще струящейся по ее боку, от смерти, о которой напоминали руки, бессильно свесившиеся вниз.
«Остановись и позволь опустить тело наземь. Я буду даже любить тебя, если ты позволишь мне верить, что веки его вздрогнули, грудь поднялась вздохом, что он встал с земли и ушел. Живым».
Олойхор придержал поводья, глядя на просвет среди деревьев, означавший конец тем условиям, по которым до сих пор велась игра.
— Ты же понимаешь, что везти его дальше нельзя! — взмолилась Имоджин.
— Ты готова обсудить твою цену?
Голос его звучал у нее над ухом, и Имоджин не могла видеть выражения его глаз.
— Я готова.
— Поздно, — сказал он, и Имоджин различила в его голосе нотку удовлетворения. — Вы решили досадить мне. Вы за это заплатите.
— Мы о тебе даже не думали! — воскликнула она, краснея. Рубашка Кима на ней даже еще не высохла.
— А следовало. Тебе всегда стоило помнить обо мне. Какой мне смысл отпускать его сейчас?Чтобы он вернулся постучать на меня кулаком? Торги закрыты, барышня. Ты у меня запомнишь, что некоторые ошибки исправить нельзя. Как не вернуть назад девичество. Эй, Шнырь, сюда!
Метод, которым Олойхор удерживал на месте вздрагивающего коня, был очень жестоким. Пена с удил капала розовая.
— Вывези его прочь и брось, — распорядился он. — Да! И вырежи ему сердце. Предъявишь.
— Я не… — залопотал уродец, позеленев лицом.
— Иначе Циклоп вырежет твое, хотя бы оно было не больше заячьего. Ты мне, в общем, не слишком нужен.
Толстая кобыла покорно направилась к просвету опушки. Себя не помня, Имоджин завопила и рванулась прочь с седла. Следом, хотя что она тут могла? Только причинить себе жгучую боль, когда ухватистая лапа Олойхора привычным жестом сгребла ее волосы.
— А, да, еще одно, — услыхала она. А затем нож отхватил ей волосы у самой шеи. — И запомни, горло твое перерезать не труднее ни капли.
Потом Имоджин уже не помнила, потеряла она сознание или нет.
9. Мешок с болью
— Я теряю над собой контроль, — угрюмо сказал Олойхор Дайане, швыряя в угол окровавленный хлыст. — Возможно, мне уже следует прекратить входить сюда. Ее упрямство доводит меня до исступления, я могу ее насмерть забить.
— Ты делаешь с ней все, что пожелаешь, разве нет? Чего ты, в конце концов, еще от нее добиваешься?
— Не все, — неохотно ответил он. — Ты сама не поймешь, а объяснить мне трудно. Я и бить-то ее не хочу, входя к ней. Но она смотрит сквозь меня!
— Ну почему же не пойму? — лениво удивилась Дайана. — Я взрослая женщина, у меня есть мысли, чувства и жизненный опыт. Ты хочешь, чтобы она любила тебя не как шлюха, по принуждению, а добровольно, от всей души, как будто так было с самого начала. Ради того, что ты тут имеешь, не стоило убивать брата.
— Ким все равно мешал, — возразил Олойхор. — Не было ни малейшей причины сохранить ему жизнь. Он непременно оспорил бы каждое мое слово. Сам виноват: не стоило плевать мне в душу.
— В любом случае, — задумчиво произнесла женщина, — тебе нужно придать этому браку видимость добровольности, раз уж через эти врата ведет дорога на трон.
— Ты умна, — согласился Олойхор, кладя голову ей на колени, и неожиданно предложил: — Поговори с ней ты.
— Я? — Она вся была веселое недоумение. — Что я могу ей сказать, и почему ты думаешь, будто меня она услышит?
— Ну… ты — взрослая женщина, у тебя есть мысли, чувства и жизненный опыт.
— Что, прямо сейчас?
— Чем быстрее, тем лучше, — философски рассудил Олойхор. — И вот еще. Пришли мне рыжую.
Состояния сна и яви становились уже практически неразличимы. Это и к лучшему. Во сне Ким приходил к ней совершенно живой, веселый, и она, как хотелось ей верить, знала, что все было обманом, дурным сном, и на самом деле ничего не случилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49