Кишинев

Бабочка

Я бабочкой порхаю над цветами,
Парю на острие мечты.
Да, несерьезна я, играю.
Но нет волшебнее Игры.
Путь мой – чаша полная,
Проблем и бед не ведаю.
В сердце пламя теплится,
Сделав жизнь волшебную.
Целый день я такаю,
Говорю всей жизни: «ТАК!»
Солнце в небе зажигаю,
Дождик прячу в облаках.
С каждым днем я все сильнее,
Больше я не в клетке.
Я теперь в миры ныряю,
Прыгнув с табуретки.
От чего мне блажь такая,
Я сама не ведаю.
Ничего не объясняя,
Стала мощной ведьмою.
Все законы отменяю,
Пусть Матрица повертится.
Успех в жизни утверждаю,
Я ж теперь волшебница.
Лихо я танцую жигу,
На ведре из пластика.
В теле пламя разожгу.
Ну, не жизнь – фантастика!

Дядька

Разузнав, что я волшебник,
Повалил ко мне народ,
И рабочий, и бездельник,
И кому совсем не прет.
Подошла ко мне подруга,
Мол, у дяди ее друга
Стали волосы редеть —
Не могла б я поглядеть?
Я подумала: «А что?
Я волшебник или кто?
Хуже все равно не будет,
А мне опыта прибудет».
Мы условились о встрече
У него в субботний вечер.
Будем опыт проводить
И о жизни говорить.
Дядю бедного жалели
В той семье, как оказалось.
Посмотреть на превращенье
Все сообщество собралось.
Две сестры пришли с мужьями,
Дочерьми и сыновьями,
Две бабули, теща с тестем,
Словом, вся семья на месте.
Я ничуть не растерялась,
Всем любезно улыбалась,
Попросила не шуметь,
Надо, мол, Огонь разжечь.
Отнеслись все с уваженьем,
Вся родня с воображеньем —
Кто чем мог мне помогали,
Зажигали, раздували.
Да, забыла вам сказать,
Всяк успел уже принять.
Как же русский без застолья?
Нет без выпивки раздолья!
Стали думать, как назвать
Дядю – переименовать.
Предложений было много,
От пиявки до бульдога.
Чтобы уж наверняка
И не дрогнула рука,
Долго все голосовали —
Дядю мамонтом назвали.
Всем подарки подарили,
Как могли благодарили.
Кто-то денег предлагал,
Кто чудес уже не ждал.
День идет, народ все пьет,
Стол богат на угощенье,
Всяк от действа того ждет
Дяди перевоплощенья.
Дядя с зеркалом сидит,
Часто в зеркало глядит,
То посмотрит, отвернется —
Знать, прическа не вернется.
Вдруг взгляд дяди округлился,
И костюм зашевелился,
Стал по швам везде трещать,
И остался он в чем мать
Его в детстве родила.
Это да! Ну и дела!
Мне родня не даст соврать —
Стал он шерстью обрастать.
Вам смешно! Мне не до смеха,
Стал покрыт он гладким мехом,
Волос жесткий, не сечется,
Выпаденье не начнется.
Я воскликнула: «Как классно!
Будет вам зимой прекрасно!
Шапок, шуб не покупать,
На машину вмиг собрать!»
Оптимизма моего
Не делил почти никто.
Лишь с радикулитом дед
Попросил шерсть на корсет.
Дядя очень огорчился,
Весь в лице переменился
И сказал, понизив тон,
Что готов ходить пешком.
Я спросила: «Отменить?
Можно быстро все исправить.
Только надо говорить:
Где убрать, а где оставить!»
Все отлично получилось,
Как хотел, восстановилось:
Шевелюра – просто блеск,
Нет отбоя от невест.
Что я вам хочу сказать:
Вы должны были понять —
С коллективом – это сила,
Важно, чтоб не заносило!
Ирина, Москва

Песнь о Гайавате

Там, где в прериях угрюмых
Ни бизона, ни мустанга,
А в лесу одни лишь гризли
Рыщут в поисках поживы,
Краснорожий Гайавата
Хмуро сушит мокасины.
Ни дрофы, ни перепелки,
Только гулкие болота,
И упреки, и побои
От сварливой скво в вигваме,
Да и тот враги спалили,
Без причины… В общем – жопа!
* * *
Вдруг со звуком неприличным,
Потрясая бородою,
Из дождя и мглы соткался
Дух озерный со словами:
«Лук возьми свой, Гайавата,
Перец, соль, ведро аджики,
Укради на Новом рынке
У армян седло барашка,
Мясо нанижи на прутик,
Не спеша, перемежая
С желтым жиром Миша-Навы.
И пока шкворчит на углях
Аппетитная закуска,
Огненной воды чекушку
Поглоти, разверзнув душу, —
Внутренний Огонь займется.
Ты его раздуй поярче
И с намерением жарким
Беды все оставить сразу
Ты выпрыгивай из жопы…
* * *
И раздался вопль над лесом,
Вопль отчаянья-восторга,
Замелькали пятна света,
Закружился вихрь пространства,
И, забывши про закуску,
Взвился в воздух Гайавата…
* * *
Солнце. Море. Влажный ветер.
Пляж усыпан янтарями.
Шелестит лесок зеленый.
Там под каждым пнем замшелым —
Портмоне, кошель, бумажник,
Туго долларом набитый.
Тучное бизонов стадо,
И вигвам на полквартала.
Там щебечет мирно стайка
Бледнолицых скво ногастых,
И рукастых, и грудастых —
Никакого силикона!
* * *
Над седой равниной моря,
Алой молнии подобен,
Гордо реет Гайавата,
Под обширным парапланом,
Длинным фалом зацепившись
За моторную пирогу.
И из леггинсов вылазя,
Громко хлопает по ветру
Кумачовая рубаха
С золотою бахромою…
Поперек груди широкой
Надпись охрой: «Я – НЕ ЖОПА!»
Гайавата, Курск

Второй подвиг Гайаваты

Среди скал, в плену туманов,
Мхов, лишайников и сосен,
Легендарный Гайавата
Мрачно бродит меж утесов,
Изнывая от похмелья,
Матерясь да чертыхаясь,
И счищая с мокасинов
То, что пингвин здесь напрятал.
Вновь тотальная непруха,
Вновь утраты и потери,
Рыбья кость в индейском горле,
Геморрой в геройской жопе.
Вдруг, о чудо, из тумана,
Потрясая томагавком,
Весь в блатной татуировке,
Вышел некто краснокожий.
В бубенцах и прочих феньках,
На башке сплошные перья,
Майка с ликом Че Гевары,
С боку барабан «Амати»
Да сопелка «Страдивари».
И, конечно, хит сезона —
Гульфик, скроенный из меха
Мексиканского тушкана.
А в тяжелом ожерелье
Меж когтями Винни-Пуха
И клыками Чебурашки —
Две медали «За отвагу».
Он, назвавшись Дон Хуаном —
Сулейман-Берта-Маршей —
Бен-Сантаной Кастанедой,
Заявил, что недоволен
Он камрадом Гайаватой.
Шандарахнул томагавком
По закрытой Сахасраре —
Долго слушал гул набата.
Возопил, как сто койотов,
Проклиная Гайавату,
Кроя матом трехэтажным
Изумленного героя.
Глянул грозно, но смягчился,
Опростав бутыль текилы.
Ткнул тяжелою рукою
Гайавате меж лопаток
И сказал: «Здесь – точка сборки!
Ты смести ее порезче
И почувствуешь, как в чакрах
Заиграет Кундалини —
Вихрь божественных энергий,
Силой, свежестью сметая
Всю фигню, что накопил ты
В дни обжорства и разврата.
Станешь ты подобен Богу,
Сможешь властно править Миром.
Заимеешь все, что хочешь,
А не только баб да водку.
Только не перестарайся!» —
Так сказал шаман суровый
И исчез, наполнив воздух
Пряным ароматом пёра.
Обалдев от потрясенья,
Приступ голода почуяв,
Фунт медвежьего бекона
И соленого лосося
Поглощает Гайавата.
Тут же, явно не подумав,
Молча, залпом выпивает
Литр бизоньего кумыса.
И среди раздумий тяжких,
Вдруг почувствовав томленье,
Заметался Гайавата
Меж утесов и расселин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58