Пилат был первым, который внес эти изображения в Иерусалим, и сделал это без ведома населения, вступив в город ночью" (Иосиф Флавий, Иудейские древности, 18, 3:1).
Пилат был хитер, он хотел поставить жителей города перед свершившимся фактом и при этом избежать немедленной бури возмущения и потерь. Сам он предусмотрительно остался в Кейсарии*. Далее Флавий продолжает: «Когда узнали об этом, население толпами отправилось в Кесарию и в течение нескольких дней умоляло претора убрать изображения. Пилат не соглашался, говоря, что это будет оскорблением императора, а когда толпа не переставала досаждать ему, он на шестой день приказал своим воинам тайно вооружиться, поместил их в засаде в здании ристалища, а сам взошел на возвышение, там же сооруженное. Но так как иудеи опять возобновили свои просьбы, то он дал знак и солдаты окружили их. Тут он грозил немедленно перерубить всех, кто не перестанет шуметь и не удалится восвояси. Иудеи, однако, бросились на землю, обнажили свои шеи и сказали, что они предпочитают умереть, чем допускать такое наглое нарушение мудрого закона. Пилат изумился их стойкости в соблюдении законов, приказал немедленно убрать из Иерусалима императорские изображения и доставить их в Кесарию» (Там же).
Преподать урок евреям не удалось, Вывод, который сделал для себя из этого урока Пилат, как оказалось, был весьма своеобразным. Через некоторое время, желая продемонстрировать заботу о нуждах Иерусалима, он не находит ничего лучшего, как изъять средства для строительства водопровода из жертвенных денег Храма. Естественно, «население воспротивилось этому, и много десятков тысяч иудеев собралось около рабочих, занятых сооружением водопровода, и стало громко требовать, чтобы наместник оставил свой план» (Там же, 18, 3:2). Как поступает в этом случае «заботливый» Пилат? Он переодевает своих солдат в местные одежды, вооружает их дубинами, которые они должны были спрятать до поры в складках одежды, и приказывает им окружить толпу протестующих. После этих приготовлений он приказывает всем разойтись. Демонстранты этот приказ не выполняют. В ответ Пилат «подал воинам условный знак и солдаты принялись за дело…» Желая смягчить впечатление, Флавий пишет, что солдаты действовали более рьяно, чем желал того сам Пилат (оставим это на совести историка). Солдаты же, «Работая дубинами… одинаково поражали как шумевших мятежников, так и совершенно невинных людей. Иудеи, однако, продолжали держаться стойко; но так как они были безоружны, а противники их вооружены, то многие из них тут и пали мертвыми, а многие ушли, покрытые ранами. Таким образом было подавлено возмущение» (Там же). В «Иудейской войне», Флавий говорит, что «многие были растоптаны в смятении своими же соотечественниками. Паника, наведенная участью убитых, заставила народ усмириться» (Иудейские войны, 2, 9:4).
Последним «подвигом» Пилата, который он совершил в Иудее, стало избиение самаритян. Вот как пишет об этом Флавий: «Их смутил некий лживый человек, который легко во всем влиял на народ, Он побудил их собраться к нему на гору Гаризим, которую они считают священною. Тут он стал уверять пришедших (отовсюду) самарян, что покажет им зарытые здесь священные сосуды Моисея. Самаряне вооружились, поверив этой басне, и расположились в деревушке Тирафане. Тут к ним примкнули новые пришельцы (видимо, и из Галилеи. Прим. мое), чтобы возможно большею толпой подняться на гору. Однако Пилат предупредил это, выслав вперед отряды всадников и пехоты, которые, неожиданно напав на собравшихся в деревушке, часть из них перебили, а часть обратили в бегство. При этом они захватили также многих в плен, Пилат же распорядился казнить влиятельнейших и наиболее выдающихся из этих пленных и беглецов» (Иосиф Флавий. Иудейские древности, 18, 4:1).
Характеристика Пилата будет неполной, если мы не приведем слова Филона Александрийского, современника прокуратора: «Однажды иудеи стали увещевать его добрыми словами, но свирепый и упрямый Пилат не обратил на это никакого внимания; тогда те воскликнули: „Перестань дразнить народ, не возбуждай его к восстанию! Воля Тиберия клонится к тому, чтобы наши законы пользовались уважением. Если же ты, быть может, имеешь другой эдикт или новую инструкцию, то покажи их нам, и мы немедленно отправим депутацию в Рим“. Эти слова только больше раздразнили его, ибо он боялся, что посольство раскроет в Риме все его преступления, его продажность и хищничество, разорение целых фамилий, все низости, затейщиком которых он был, казнь множества людей, не подвергнутых даже никакому суду, и другие ужасы, превосходящие всякие пределы» (Legatio ad Cajum, 38).
Если учесть, что Понтий Пилат практически исполнял в Иудее роль наместника императора и обладал в связи с этим высшей юрисдикцией над провинциалами, в частности, правом жизни и смерти, да еще правом назначать и смещать первосвященника, то можно понять какую атмосферу правления создал он в подвластной провинции!
Во времена правления более «либеральных» правителей, таких, каким был первый прокуратор Иудеи Капоний*, эта обстановка уже была напряженной: «В его правление один известный галилеянин по имени Иуда объявил позором то, что иудеи мирятся с положением римских данников и признают своими владыками, кроме бога, еще и смертных людей. Он побуждал своих соотечественников к отпадению и основал особую секту, которая ничего общего не имела с остальными» (Иосиф Флавий, Иудейская война, 2, 8:1). Речь идет о зелотах, которые к этому времени стали в Иудее влиятельной политической силой.
Зелоты
О зелотах Иосиф Флавий упоминает вскользь. Это можно понять. Во-первых, Иосиф говорит о философских школах, а не об общественных движениях, хотя в описываемые им времена эти понятия во многом совпадали. Но основная причина его сдержанности в том, что зелоты были главной силой сопротивления римскому владычеству, и потому говорить о них в полный голос было небезопасно (тем более для Иосифа «из дома Флавия»!). Но и не упомянуть о них хотя бы кратко он тоже не мог.
«6. Родоначальником четвертой философской школы стал галилеянин Иуда. Приверженцы этой секты во всем прочем примыкают к учению фарисеев. Зато у них замечается ничем не сдерживаемая любовь к свободе. Единственным руководителем и владыкою своим они считают Господа Бога. Идти на смерть они считают за ничто, равно как презирают смерть друзей и родственников, лишь бы не признавать над собой главенства человека. Так как в этом лично может убедиться воочию всякий желающий, то я не считаю нужным особенно распространяться о них. Мне ведь нечего бояться, что моим словам о них не будет придано веры; напротив, мои слова далеко не исчерпывают всего их великодушия и готовности их подвергаться страданиям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
Пилат был хитер, он хотел поставить жителей города перед свершившимся фактом и при этом избежать немедленной бури возмущения и потерь. Сам он предусмотрительно остался в Кейсарии*. Далее Флавий продолжает: «Когда узнали об этом, население толпами отправилось в Кесарию и в течение нескольких дней умоляло претора убрать изображения. Пилат не соглашался, говоря, что это будет оскорблением императора, а когда толпа не переставала досаждать ему, он на шестой день приказал своим воинам тайно вооружиться, поместил их в засаде в здании ристалища, а сам взошел на возвышение, там же сооруженное. Но так как иудеи опять возобновили свои просьбы, то он дал знак и солдаты окружили их. Тут он грозил немедленно перерубить всех, кто не перестанет шуметь и не удалится восвояси. Иудеи, однако, бросились на землю, обнажили свои шеи и сказали, что они предпочитают умереть, чем допускать такое наглое нарушение мудрого закона. Пилат изумился их стойкости в соблюдении законов, приказал немедленно убрать из Иерусалима императорские изображения и доставить их в Кесарию» (Там же).
Преподать урок евреям не удалось, Вывод, который сделал для себя из этого урока Пилат, как оказалось, был весьма своеобразным. Через некоторое время, желая продемонстрировать заботу о нуждах Иерусалима, он не находит ничего лучшего, как изъять средства для строительства водопровода из жертвенных денег Храма. Естественно, «население воспротивилось этому, и много десятков тысяч иудеев собралось около рабочих, занятых сооружением водопровода, и стало громко требовать, чтобы наместник оставил свой план» (Там же, 18, 3:2). Как поступает в этом случае «заботливый» Пилат? Он переодевает своих солдат в местные одежды, вооружает их дубинами, которые они должны были спрятать до поры в складках одежды, и приказывает им окружить толпу протестующих. После этих приготовлений он приказывает всем разойтись. Демонстранты этот приказ не выполняют. В ответ Пилат «подал воинам условный знак и солдаты принялись за дело…» Желая смягчить впечатление, Флавий пишет, что солдаты действовали более рьяно, чем желал того сам Пилат (оставим это на совести историка). Солдаты же, «Работая дубинами… одинаково поражали как шумевших мятежников, так и совершенно невинных людей. Иудеи, однако, продолжали держаться стойко; но так как они были безоружны, а противники их вооружены, то многие из них тут и пали мертвыми, а многие ушли, покрытые ранами. Таким образом было подавлено возмущение» (Там же). В «Иудейской войне», Флавий говорит, что «многие были растоптаны в смятении своими же соотечественниками. Паника, наведенная участью убитых, заставила народ усмириться» (Иудейские войны, 2, 9:4).
Последним «подвигом» Пилата, который он совершил в Иудее, стало избиение самаритян. Вот как пишет об этом Флавий: «Их смутил некий лживый человек, который легко во всем влиял на народ, Он побудил их собраться к нему на гору Гаризим, которую они считают священною. Тут он стал уверять пришедших (отовсюду) самарян, что покажет им зарытые здесь священные сосуды Моисея. Самаряне вооружились, поверив этой басне, и расположились в деревушке Тирафане. Тут к ним примкнули новые пришельцы (видимо, и из Галилеи. Прим. мое), чтобы возможно большею толпой подняться на гору. Однако Пилат предупредил это, выслав вперед отряды всадников и пехоты, которые, неожиданно напав на собравшихся в деревушке, часть из них перебили, а часть обратили в бегство. При этом они захватили также многих в плен, Пилат же распорядился казнить влиятельнейших и наиболее выдающихся из этих пленных и беглецов» (Иосиф Флавий. Иудейские древности, 18, 4:1).
Характеристика Пилата будет неполной, если мы не приведем слова Филона Александрийского, современника прокуратора: «Однажды иудеи стали увещевать его добрыми словами, но свирепый и упрямый Пилат не обратил на это никакого внимания; тогда те воскликнули: „Перестань дразнить народ, не возбуждай его к восстанию! Воля Тиберия клонится к тому, чтобы наши законы пользовались уважением. Если же ты, быть может, имеешь другой эдикт или новую инструкцию, то покажи их нам, и мы немедленно отправим депутацию в Рим“. Эти слова только больше раздразнили его, ибо он боялся, что посольство раскроет в Риме все его преступления, его продажность и хищничество, разорение целых фамилий, все низости, затейщиком которых он был, казнь множества людей, не подвергнутых даже никакому суду, и другие ужасы, превосходящие всякие пределы» (Legatio ad Cajum, 38).
Если учесть, что Понтий Пилат практически исполнял в Иудее роль наместника императора и обладал в связи с этим высшей юрисдикцией над провинциалами, в частности, правом жизни и смерти, да еще правом назначать и смещать первосвященника, то можно понять какую атмосферу правления создал он в подвластной провинции!
Во времена правления более «либеральных» правителей, таких, каким был первый прокуратор Иудеи Капоний*, эта обстановка уже была напряженной: «В его правление один известный галилеянин по имени Иуда объявил позором то, что иудеи мирятся с положением римских данников и признают своими владыками, кроме бога, еще и смертных людей. Он побуждал своих соотечественников к отпадению и основал особую секту, которая ничего общего не имела с остальными» (Иосиф Флавий, Иудейская война, 2, 8:1). Речь идет о зелотах, которые к этому времени стали в Иудее влиятельной политической силой.
Зелоты
О зелотах Иосиф Флавий упоминает вскользь. Это можно понять. Во-первых, Иосиф говорит о философских школах, а не об общественных движениях, хотя в описываемые им времена эти понятия во многом совпадали. Но основная причина его сдержанности в том, что зелоты были главной силой сопротивления римскому владычеству, и потому говорить о них в полный голос было небезопасно (тем более для Иосифа «из дома Флавия»!). Но и не упомянуть о них хотя бы кратко он тоже не мог.
«6. Родоначальником четвертой философской школы стал галилеянин Иуда. Приверженцы этой секты во всем прочем примыкают к учению фарисеев. Зато у них замечается ничем не сдерживаемая любовь к свободе. Единственным руководителем и владыкою своим они считают Господа Бога. Идти на смерть они считают за ничто, равно как презирают смерть друзей и родственников, лишь бы не признавать над собой главенства человека. Так как в этом лично может убедиться воочию всякий желающий, то я не считаю нужным особенно распространяться о них. Мне ведь нечего бояться, что моим словам о них не будет придано веры; напротив, мои слова далеко не исчерпывают всего их великодушия и готовности их подвергаться страданиям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77