Он даже высказал предположение, что, когда на одной половине Земли ночь, на другой ее половине день и что Луна светит отраженным солнечным светом, а Млечный Путь — это скопление множества звезд (все это — за восемьсот лет до Галилея!). Он разработал также чрезвычайно сложный календарь, в основе которого лежал цикл в пятьсот тридцать два года.
У армян была собственная система исчисления. Понимая недостатки греческих, римских и персидских цифр, они приспособили свой собственный алфавит для нужд математики. Тридцать шесть букв разделили на четыре группы по девять в каждой: единицы, десятки, сотни, тысячи (нуль появился позже). Можно было записать большие числа, с ними можно было легко манипулировать. Проделано это было замечательно. В то время, как большинство ранних систем использовали прибавочный принцип, армянская цифровая система основывалась, как и наши теперь, на правилах умножения и сложения. Например, римская система цифр прекрасно годится для покупки одежды или подсчета когорт, но попытайтесь умножить XLIV на LII. Совершенно очевидно, армяне пользовались своими цифрами не только в торговле.
Манускрипт с расчетами Ананиа Ширакаци демонстрирует такое разнообразие высокого применения, что американский историк математики Аллен Шоу пришел к следующему выводу:
«Армянская алфавитная система значительно совершеннее, чем любая другая древняя алфавитная система. Единственный пропущенный символ в системе — это нуль, который был открыт и стал применяться позже, в восьмом веке. Пишущий эти строки считает, что наша общая цифровая система имеет армянское или греко-армянское происхождение и была создана при дворе багдадских калифов, возможно, под покровительством Гаруна аль-Рашида».
Ни один из народов не был так преследуем демонами беспорядка, как армяне. Из века в век — нашествия, изгнания, кровавые массовые репрессии, землетрясения. Армяне пытались при помощи чисел и определенных правил внести порядок и гармонию в постоянно меняющийся мир. Вся их деятельность — в искусстве, науке, даже в торговле — была попыткой усмирить этих демонов. Окружавшему их хаосу они противостояли путем совершенствования в бизнесе, в знаниях, питая надежду на обретение опоры. Итак, все разрушенные церкви Анатолии, башни в Конье, вся армянская архитектура с ее геометрически правильными храмами совсем не то, чем они кажутся поначалу. Они не столько отражение порядка, сколько защита от хаоса, не столько уверенность, сколько надежда, не столько заявление, сколько молитва.
Закутав головы чаршафами, турчанки бесконечной чередой скользят мимо могилы Мевляна, основателя Суфийского ордена кружащихся дервишей. От них исходит очарование таинственности, они вздымают руки в молитвенном экстазе перед надгробием в кожаном чехле, поверх которого накинуто черное атласное покрывало с золотой вязью куфических письмен. Какой-то человек, непрерывно бормоча заклинания из Корана, ходит по концентрическому узору персидского ковра, другой простерся ниц на этом ковре. Полковник в золотых галунах склонился к дочери и что-то шепчет ей на ухо. Атмосфера экстаза и благоговения.
Похоже, мечта Кемаля Ататюрка о современном светском Государстве так и не осуществилась… хотя усилий было затрачено немало. За два года, прошедших после провозглашения республики в 1923 году, были запрещены все религиозные ордена, медресе закрыли, а ношение чадры стало необязательным. Но самым грандиозным предательством по отношению к турецкой традиционности и исламу, по которому каждая строка Корана есть проявление Бога, было отделение турецкого языка от арабского шрифта и насильственный перевод его на латинский шрифт. Любой, кто хоть Раз видел турецкую газету, поймет, что проделанная работа была не из легких. История гласит, что в Алеппо Ататюрк познакомился как-то с армянином, который делал записи турецкой фонетики латинскими буквами. «Вот так это можно сделать», — сказал он и поручил этому армянину разработать современную фонетическую систему турецкого языка. Полиглот вошел в историю под именем Акоп Дилякар, или "Акоп, который открывает язык».
В тот же вечер я чуть не опоздал на поезд, который должен был отвезти меня в Бурсу. По дороге на вокзал я неожиданно попал в пробку: водители останавливались для совершения вечерней молитвы… вот и еще одно явление, от которого Ататюрк переворачивается в гробу.
В начале пятнадцатого века турки-османы вытеснили сельджуков Коньи в клановой борьбе за господство в Анатолии. В городе Бурсе, расположенном к югу от Мраморного моря, они тайно готовились к походу на Константинополь, чтобы нанести завершающий удар по тысячелетнему могуществу Византии. Не имея ничего общего с религиозным консерватизмом Коньи, сегодняшняя Бурса представляет собой оживленный современный город, окутанный смогом своеобразного желтого цвета и изобилующий небольшими модными магазинами и кафе.
Задержавшись на день перед моим последним броском на Стамбул, я отправился на осмотр Йешиль Джами (Голубая мечеть), одной из самых старых османских мечетей. Из султанской галереи я осмотрел сверху ее интерьер. Приглушенного цвета кафель покрывал ее стены, в нишах нависали сталактиты каменной кладки. Мечеть явно уступала в убранстве и изысканности сельджукским мечетям. Бесстрастная, почти монолитная. Видимо, османы копили энергию для грядущего строительства империи; сельджуки, напротив, обосновавшись в Конье, изощрялись в красоте и суфийском мистицизме. За внешней скромностью мечети, ее мрачными нишами и высокой кафедрой скрывался художественный стиль народа, для которого прежде зодчество было делом незнакомым. Сельджукские, византийские, персидские и мамлюкские элементы были представлены в равной степени, так что из их гармоничного сочетания образовалось некое единство, которое можно было бы с большой натяжкой определить как характерный для этого народа стиль. В кратком пояснении на табличке, висевшей у двери, говорилось, что это попурри на архитектурную тему является работой какого-то «Егиазар Калфа». В старотурецком «Калфа» означало просто «мастер, зодчий», а слово «Егиазар» — «армянский».
Испытывая нетерпение поскорей сбежать из Бурсы, от ее желтого тумана и зеленых мечетей, оставить позади все ее здания и мертвые камни, которых я навидался вдосталь за последние несколько дней, я сел в фуникулер и поднялся на гору Улудаг. День был ясный и теплый. В лесу еще лежал толстым слоем снег, но с мощеной дороги, которая петляла внизу среди деревьев, он уже сошел. Я посидел на высоком гранитном валуне, который возвышался над верхушками деревьев. Изредка раздавался отдаленный воющий звук небольшого самолета, одна из веток сбрасывала с себя снег и, освобожденная, тихо раскачивалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81