Жители Лондона не привыкли видеть людей, носящихся над трубами, как вороны.
— Не беспокойся об этом, — сказал Факраш, — ни один человек не в состоянии уследить за нашим полетом.
— Я надеюсь на это, — сказал Гораций, — иначе моя репутация погибнет окончательно. Я думаю, — прибавил он, — лучше я войду один и сначала предупрежу их, если вы согласны здесь подождать. Я подойду к окошку и взмахну платком, когда они будут готовы. Да, пожалуйста, войдите в двери, как обыкновенный человек, и спросите горничную, можно ли меня видеть.
— Я буду помнить, — ответил джинн, проваливаясь сквозь мостовую или, может быть, это так только показалось.
Гораций позвонил, ему отворили и попросили в гостиную, куда тотчас вышла к нему Сильвия. Она была миловидна, как всегда, несмотря на бледность от бессонницы и тревоги.
— Как вы добры, что пришли навестить, — сказала она, подавляя слезы. — С папой все то же. Ночь он провел довольно спокойно и даже скушал морковку вместо завтрака; но я боюсь, что он сейчас вспомнил, что сегодня вечером ему предстояло читать о «Восточном оккультизме» в Азиатском обществе п что ото его тревожит. О, Гораций, — воскликнула она неожиданно, — как все это ужасно! Как можно это перенести?
— Не падай духом, дорогая! — сказал Гораций. — Недолго уже осталось терпеть.
— Все это очень хорошо, Гораций, но если тотчас же не будут приняты меры, то окажется уже поздно. Нельзя долее держать мула в кабинете без того, чтоб не возбудить подозрений прислуги, а куда же нам деть бедного милого папочку? Страшно подумать о том, чтоб отослать его в приют для увечных лошадей… А все-таки что же с ним делать? Зачем вы пришли, если не можете помочь?
— Я не пришел бы, если бы не принес доброй вести. Помните, что я вам рассказывал про джинна?
— Помню, — ответила Сильвия. — Как же я могла забыть! Неужели он на самом деле вернулся, Гораций?
— Да. Я, кажется привел его к сознанию, что он сделал глупую ошибку, заколдовав вашего несчастного отца, и он согласен ее исправить на известных условиях. Он здесь, недалеко и явится, как только я подам ему сигнал. Но он желает сначала поговорить с вами.
— Со мной? О, нет, Гораций! — воскликнула Сильвия, отступая. — Лучше не надо. Я не люблю существ, вышедших из медных бутылок. Я не знаю, что говорить, и это меня очень смущает.
— Будьте храброй, дорогая! — сказал Гораций. — Помните, что от вас зависит, будет ли профессору оказана помощь или нет. Факраша пугаться нечего. Я его заставил надеть обыкновенное платье, и в нем он, право, не так плох. Он очень милый, кроткий старый простофиля и сделает все, что угодно, только бы гладить его по шерсти. Вы повидаетесь с ним ради вашего отца, не правда ли?
— Если это необходимо, — сказала Сильвия, вздрагивая, — я буду с ним как можно любезнее.
Гораций подошел к окну и сделал условленный знак, хотя никого не было видно. Однако сигнал был замечен, так как тотчас же раздался сильный удар по входной двери и несколько минут спустя горничная Джесси доложила: «Г. Фатрашер Лармаш желает видеть г-на Вентимора». Джинн вошел важной походкой в высокой шляпе на голове.
— Вы, вероятно, не знаете, сударь, — сказал Гораций, — что здесь в обычае снимать шляпу в присутствии дамы.
Джинн снял шляпу обеми руками и продолжал стоять молча.
— Позвольте мне представить вас девице Сильвии Фютвой, — продолжал Вентимор, — барышне, о которой вы уже слышали.
В странных, вкось поставленных глазах Факраша мелькнул мгновенный странный блеск. Он ничем не реагировал на рекомендацию Горация.
— Девица не без миловидности, — заметил он Горацию, — но бывают много красивее.
— Я не прошу вас о критике и о сравнениях, — резко сказал Вентимор. — На мой взгляд, нет никого в мире, кто мог бы равняться с девицей Фютвой, и потрудитесь это запомнить. Она очень огорчена (как всякая любящая дочь) вашей жестокой и бессмысленной шуткой над ее отцом и просит вас загладить ее сейчас же. Не так ли, Сильвия?
— Да, разумеется, — сказала Сильвия почти шепотом, — если это вас не слишком затруднит.
— Я обдумал твои слова, — сказал Факраш Горацию, все еще игнорируя Сильвию, — и убедился, что ты прав. Если бы содержание надписи стало известно всем людям, они не подняли бы крика из-за дела, которое их не касается. Поэтому мне все равно, в чьи руки попадет печать. Не согласен ли ты со мной?
— Разумеется, согласен, — сказал Гораций. — И отсюда, естественно, следует…
— Естественно следует, как ты говоришь, — сказал джинн с притворным равнодушием, — что мне не будет пользы от получения печати и поэтому мне незачем возвращать отцу этой барышни его прежний вид. По мне, пусть остается мулом навеки, разве только ты согласишься подчиниться моим условиям.
— Условия? — воскликнул Гораций, не ожидавший такого оборота. — Чего вы хотите от меня? Объясните. Я согласен сделать, что возможно!
— Я требую, чтоб ты отказался от руки этой девицы.
— Это безумие, — сказал Гораций, — и вам это известно. Я никогда от нее не откажусь, пока она сама мне не откажет.
— Девица, — сказал джинн, обращаясь в первый раз к Сильвии, — дело зависит от тебя. Хочешь ли ты освободить от данного слова моего сына, так как ты для него — неподходящая жена.
— Как могу я, — со слезами в голосе вскричала Сильвия, — когда я люблю его и он любит меня? Какой же вы злой старый тиран если требуете этого от меня! Я не могу его покинуть.
— Ты отдала бы только то, что никогда не будет твоим, — сказал Факраш. — И не тревожься о нем, я его вознагражу и утешу с лихвой за разлуку с тобой. Пройдет мало времени, и он уже забудет о тебе.
— Не верь ему, дорогая, — сказал Гораций, — ты знаешь меня лучше.
— Помни, — сказал джинн, — отказом ты обрекаешь твоего родителя пробыть мулом до конца его дней. Разве ты такая бездушная, жестокосердная дочь, чтобы так поступить?
— О, не могу! — вскричала Сильвия. — Я не могу оставить бедного отца мулом на всю жизнь, когда одно слово… и что же мне делать? Гораций, что мнае сказать! Посоветуй мне… Посоветуй мне!..
— Да поможет нам Господь! — простонал Вентимор. — Если б я только знал, что делать! Послушайте, г. Факраш, — прибавил он, — это требует размышлений. Не оставите ли вы нас на короткое время, пока мы его обсудим?
— Охотно, — любезно сказал джинн и в мгновенье ока исчез.
— Теперь, дорогая, — начал Гораций, когда тот удалился, — если этот нестерпимый старый негодяй говорит серьезно, то нельзя отрицать, что мы поставлены в очень тягостное положение. Но я не могу допустить, чтоб он был искренен и, думаю, что он только испытывает нас. Я об одном только попрошу вас: не принимать во внимание моих интересов в данном случае.
— Как же мне этого не делать? — сказала бедная Сильвия. — Гораций, вы, вы… не хотите освободиться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
— Не беспокойся об этом, — сказал Факраш, — ни один человек не в состоянии уследить за нашим полетом.
— Я надеюсь на это, — сказал Гораций, — иначе моя репутация погибнет окончательно. Я думаю, — прибавил он, — лучше я войду один и сначала предупрежу их, если вы согласны здесь подождать. Я подойду к окошку и взмахну платком, когда они будут готовы. Да, пожалуйста, войдите в двери, как обыкновенный человек, и спросите горничную, можно ли меня видеть.
— Я буду помнить, — ответил джинн, проваливаясь сквозь мостовую или, может быть, это так только показалось.
Гораций позвонил, ему отворили и попросили в гостиную, куда тотчас вышла к нему Сильвия. Она была миловидна, как всегда, несмотря на бледность от бессонницы и тревоги.
— Как вы добры, что пришли навестить, — сказала она, подавляя слезы. — С папой все то же. Ночь он провел довольно спокойно и даже скушал морковку вместо завтрака; но я боюсь, что он сейчас вспомнил, что сегодня вечером ему предстояло читать о «Восточном оккультизме» в Азиатском обществе п что ото его тревожит. О, Гораций, — воскликнула она неожиданно, — как все это ужасно! Как можно это перенести?
— Не падай духом, дорогая! — сказал Гораций. — Недолго уже осталось терпеть.
— Все это очень хорошо, Гораций, но если тотчас же не будут приняты меры, то окажется уже поздно. Нельзя долее держать мула в кабинете без того, чтоб не возбудить подозрений прислуги, а куда же нам деть бедного милого папочку? Страшно подумать о том, чтоб отослать его в приют для увечных лошадей… А все-таки что же с ним делать? Зачем вы пришли, если не можете помочь?
— Я не пришел бы, если бы не принес доброй вести. Помните, что я вам рассказывал про джинна?
— Помню, — ответила Сильвия. — Как же я могла забыть! Неужели он на самом деле вернулся, Гораций?
— Да. Я, кажется привел его к сознанию, что он сделал глупую ошибку, заколдовав вашего несчастного отца, и он согласен ее исправить на известных условиях. Он здесь, недалеко и явится, как только я подам ему сигнал. Но он желает сначала поговорить с вами.
— Со мной? О, нет, Гораций! — воскликнула Сильвия, отступая. — Лучше не надо. Я не люблю существ, вышедших из медных бутылок. Я не знаю, что говорить, и это меня очень смущает.
— Будьте храброй, дорогая! — сказал Гораций. — Помните, что от вас зависит, будет ли профессору оказана помощь или нет. Факраша пугаться нечего. Я его заставил надеть обыкновенное платье, и в нем он, право, не так плох. Он очень милый, кроткий старый простофиля и сделает все, что угодно, только бы гладить его по шерсти. Вы повидаетесь с ним ради вашего отца, не правда ли?
— Если это необходимо, — сказала Сильвия, вздрагивая, — я буду с ним как можно любезнее.
Гораций подошел к окну и сделал условленный знак, хотя никого не было видно. Однако сигнал был замечен, так как тотчас же раздался сильный удар по входной двери и несколько минут спустя горничная Джесси доложила: «Г. Фатрашер Лармаш желает видеть г-на Вентимора». Джинн вошел важной походкой в высокой шляпе на голове.
— Вы, вероятно, не знаете, сударь, — сказал Гораций, — что здесь в обычае снимать шляпу в присутствии дамы.
Джинн снял шляпу обеми руками и продолжал стоять молча.
— Позвольте мне представить вас девице Сильвии Фютвой, — продолжал Вентимор, — барышне, о которой вы уже слышали.
В странных, вкось поставленных глазах Факраша мелькнул мгновенный странный блеск. Он ничем не реагировал на рекомендацию Горация.
— Девица не без миловидности, — заметил он Горацию, — но бывают много красивее.
— Я не прошу вас о критике и о сравнениях, — резко сказал Вентимор. — На мой взгляд, нет никого в мире, кто мог бы равняться с девицей Фютвой, и потрудитесь это запомнить. Она очень огорчена (как всякая любящая дочь) вашей жестокой и бессмысленной шуткой над ее отцом и просит вас загладить ее сейчас же. Не так ли, Сильвия?
— Да, разумеется, — сказала Сильвия почти шепотом, — если это вас не слишком затруднит.
— Я обдумал твои слова, — сказал Факраш Горацию, все еще игнорируя Сильвию, — и убедился, что ты прав. Если бы содержание надписи стало известно всем людям, они не подняли бы крика из-за дела, которое их не касается. Поэтому мне все равно, в чьи руки попадет печать. Не согласен ли ты со мной?
— Разумеется, согласен, — сказал Гораций. — И отсюда, естественно, следует…
— Естественно следует, как ты говоришь, — сказал джинн с притворным равнодушием, — что мне не будет пользы от получения печати и поэтому мне незачем возвращать отцу этой барышни его прежний вид. По мне, пусть остается мулом навеки, разве только ты согласишься подчиниться моим условиям.
— Условия? — воскликнул Гораций, не ожидавший такого оборота. — Чего вы хотите от меня? Объясните. Я согласен сделать, что возможно!
— Я требую, чтоб ты отказался от руки этой девицы.
— Это безумие, — сказал Гораций, — и вам это известно. Я никогда от нее не откажусь, пока она сама мне не откажет.
— Девица, — сказал джинн, обращаясь в первый раз к Сильвии, — дело зависит от тебя. Хочешь ли ты освободить от данного слова моего сына, так как ты для него — неподходящая жена.
— Как могу я, — со слезами в голосе вскричала Сильвия, — когда я люблю его и он любит меня? Какой же вы злой старый тиран если требуете этого от меня! Я не могу его покинуть.
— Ты отдала бы только то, что никогда не будет твоим, — сказал Факраш. — И не тревожься о нем, я его вознагражу и утешу с лихвой за разлуку с тобой. Пройдет мало времени, и он уже забудет о тебе.
— Не верь ему, дорогая, — сказал Гораций, — ты знаешь меня лучше.
— Помни, — сказал джинн, — отказом ты обрекаешь твоего родителя пробыть мулом до конца его дней. Разве ты такая бездушная, жестокосердная дочь, чтобы так поступить?
— О, не могу! — вскричала Сильвия. — Я не могу оставить бедного отца мулом на всю жизнь, когда одно слово… и что же мне делать? Гораций, что мнае сказать! Посоветуй мне… Посоветуй мне!..
— Да поможет нам Господь! — простонал Вентимор. — Если б я только знал, что делать! Послушайте, г. Факраш, — прибавил он, — это требует размышлений. Не оставите ли вы нас на короткое время, пока мы его обсудим?
— Охотно, — любезно сказал джинн и в мгновенье ока исчез.
— Теперь, дорогая, — начал Гораций, когда тот удалился, — если этот нестерпимый старый негодяй говорит серьезно, то нельзя отрицать, что мы поставлены в очень тягостное положение. Но я не могу допустить, чтоб он был искренен и, думаю, что он только испытывает нас. Я об одном только попрошу вас: не принимать во внимание моих интересов в данном случае.
— Как же мне этого не делать? — сказала бедная Сильвия. — Гораций, вы, вы… не хотите освободиться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57